Он наклонился и прошептал:

– Я понравлюсь тебе, когда ты узнаешь меня получше.

Я потеряла дар речи. Узнать его получше? Разве он не знает, что я пришла в кино лишь в знак благодарности за ту услугу, которую он мне оказал? Узнать его получше? Не в этой жизни, дорогой, – деревенские парни не в моем вкусе.

В этом вопросе я была категорична: не хотела, чтобы мне напоминали о корнях, от которых я отказалась тридцать с лишним лет назад. Больше никакой жизни в маленьком городке. Никакой сельской обстановки. Больше никаких скучных выходных. Буквально на следующий день после окончания школы, мы с моей лучшей подружкой отправились в Колумбус, Огайо – мегаполис, наполненный театрами, музеями и лучшими возможностями для трудоустройства. Мы никогда не оглядывались назад.

Во время нашей первой встречи с Джоном он был одет в белую футболку, испачканные краской брюки и рабочие ботинки. Безвкусица. Но это не имело значения: я пришла не к нему, а к его жене Джен, которая восстанавливалась после курса химиотерапии из-за рецидива рака яичников. Я была волонтером.

По правде говоря, записываясь на программу, я и сама находилась на пределе, но хотела помогать другим. Я в одиночку воспитывала двоих детей – двенадцатилетнего сына и дочь, которая уже училась в колледже, и посещала занятия два раза в неделю по вечерам, одновременно работая полный рабочий день.

В течение двух лет, пока я навещала Джен, наше с Джоном общение сводилось к паре фраз.

– Спасибо, что пришли! – говорил он, открывая мне дверь, а потом: – Спасибо за визит!

Одна и та же заезженная пластинка. С Джен все было иначе: мы говорили о личном или обсуждали состояние ее здоровья. Помню, во время одного из моих визитов она спросила, не хочу ли я посмотреть на ее волосы, которые выпали, но теперь отрастали снова. Прежде чем я успела ответить, она сорвала шарф и провела рукой по голове, полной седых кудряшек длиной в целый дюйм! Она сияла.

Я была на вечерних курсах, когда позвонил Джон и сообщил о смерти жены. Он оставил сообщение моему сыну: «Передай маме, что Джен скончалась сегодня днем. Она была так добра к ней… Я знаю, она хотела бы знать».

Я присутствовала на похоронах. Это было в мае. В середине июля я позвонила Джону, чтобы узнать, сможет ли он собрать новую вытяжку, которую мой отец обещал установить, но так и не сделал этого. Он согласился. Я дала ему свой адрес, и мы договорились о встрече.

К тому времени, когда работа была закончена, мне стало жаль этого беднягу. Он дважды рассек себе голову до крови, и ему пришлось возвращаться домой за инструментами, которые он там оставил. После окончания работы Джон выглядел расстроенным, и я предложила ему выпить пива. Едва усевшись, он тут же начал вспоминать старые добрые времена, когда он учился в школе и работал на одного фермера-джентльмена, разводившего крупный рогатый скот породы черный ангус. Было видно, что эти воспоминания приносят ему радость.

Пора было менять тему разговора. Да и вообще – прощаться.

– Джон, может быть, ты захочешь взять какого-нибудь друга и посмотреть новый фильм «Городские пижоны»? – сказала я. – Он о том, как пасут скот на ранчо на Западе – как раз по твоей части.

С этими словами я двинулась к двери, надеясь, что Джон последует за мной, однако он остался на месте.

– У меня нет друзей, – вдруг выпалил он, а затем тихо добавил: – Ты бы сходила со мной?

Все еще чувствуя жалость, я согласилась. Мы назначили дату и время на месяц вперед, и я надеялась, что к тому времени он обо всем позабудет. Но он не забыл. В августе мы пошли на фильм «Мистер Робертс». «Ладно, всего одно свидание, – сказала я себе, – я не хочу поощрять этого деревенского парня, который явно не в моем вкусе».

Однако потом я получила приглашение на свадьбу, назначенную на ноябрь. Оно было адресовано мне и «гостю». Ожидалось, что это будет первоклассное мероприятие, и я очень хотела пойти. Мне нужна была пара, но я не встречала одиноких мужчин ни на работе, ни на вечерних курсах, ни на площадках, где мой сын играл в бейсбол. Я сомневалась, что «деревенский парень» вообще умеет танцевать, но все же спросила.

– Да, я умею танцевать, и да, я хотел бы пойти, – с жаром ответил он, – но у меня нет ничего подходящего для такого светского случая. Ты бы смогла пойти со мной и выбрать что-нибудь?

Смогла бы я? Ясное дело! Я уже представила себе, как он достает из шкафа бежевый костюм из полиэстера 1970-х годов.

На свадьбе, стоя рядом со мной возле трехфутовой ледяной скульптуры Купидона, Джон спросил:

– Хочешь потанцевать?

Я поставила тарелку с хвостиками от креветок на ближайший поднос и подала ему руку. Темно-синий пиджак, серые брюки, рубашка в полоску и узорчатый галстук, купленные накануне, – что же, вынуждена признаться, что деревенский парень исчез.

Я чувствовала запах одеколона Перри Эллис, который мы выбирали вместе специально для этого случая. Чем дольше играла музыка, тем крепче он прижимал меня к себе. Его ладони вспотели, и мне казалось, что я чувствую, как бьется его сердце. Или… это было мое? Да ну нет!

Шесть месяцев спустя я попала в больницу, став жертвой переутомления. Врачи сказали, что я перегружена ответственностью: слишком много работы, слишком мало развлечений. Мне надо научиться устанавливать границы и перестать играть роль суперженщины.

Вернувшись из больницы, в первое же воскресенье я увидела Джона. На нем была та же одежда, что и в вечер свадьбы.

– Позавтракаешь со мной? – застенчиво спросил он.

В ресторане, прежде чем я успела взять меню, он накрыл ладонью мою руку:

– Если я каким-то образом способствовал твоему переутомлению, прости меня. Я не хотел. Я просто хотел быть рядом, хотел помочь и сделать твою жизнь легче. Ты выйдешь за меня замуж?

На этот раз у меня не было никаких сомнений. Под мятой футболкой, габардиновыми рабочими штанами, грубыми ботинками и деревенским говором скрывался человек с огромной душой – верный, ответственный, добрый. К счастью для меня, он оказался как раз в моем вкусе.

Было время, когда путешествовать автостопом было безопасно. Например, в 1970-х годах водители общественных автобусов Ванкувера устроили забастовку, и правительство вполне серьезно рекомендовало пешеходам передвигаться автостопом, а водителям – не отказывать им.

Правда, я голосовала, потому что страховка на машину закончилась. А поскольку я была простой студенткой, денег всегда было в обрез. Конечно, я знала, как трудно поймать машину на Кинг-Эдвард-авеню, но выбора не оставалось – я опаздывала на экзамен по французскому языку.

Машины проезжали мимо, водители отворачивались. Я наслаждалась солнечным деньком, что редкость в конце сентября, но все больше начинала волноваться, что не успею к началу.

Наконец какой-то «Фольксваген» замедлил ход, и я с облегчением вздохнула. Как вдруг наперерез автомобилю бросился мотоцикл, заставив его проехать мимо. Я видела, что водитель возмущенно покачал головой, и сама разозлилась. Скорее всего, мотоциклист хотел припарковаться, но меня это не утешало, ведь, возможно, он отвадил от меня единственного возможного попутчика!

Водитель мотоцикла взял с заднего сиденья шлем и спросил:

– Каталась когда-нибудь на мотоцикле?

Я разглядела его. Высокий, в белом шлеме с черным забралом, которое закрывало большую часть лица, но не бороду, черной кожаной куртке, черных же перчатках, брюках и ботинках. Конечно, как любая девушка в те годы, я ответила: