Барк зиму провел у деревянного причала, ложась на илистое дно во время отлива. На нем постоянно жили и несли вахту три матроса, которым я платил по три экю в месяц. За две недели до Пасхи, когда потеплело, судно вытащили на стапель, дали просохнуть, а потом поконопатили и по-новой засмолили и покрыли смесью от древоточцев, очень вонючей. Подозреваю, что именно из-за этой вони насекомые не точили барк. После Пасхи его спустили на воду.

В это время в городе случились два интересных для меня события. Судили и наказали двух преступников. Первым был богохульник. Точнее, хулил он не столько бога, сколько священника. Богу досталось за компанию. Виновника, привязанного почему-то к лестнице, провезли в телеге по городу. Каждый мог плевать в него и бросать нечистоты и маленькие камни. Затем на месяц посадили на хлеб и воду в темницу под ратушей. Напоследок раскаленным железом прижгли губы до зубов. Уровень цивилизации определяется изощренностью издевательств над себе подобными. Вторым преступником была свинья. Они здесь шляются по улицам с утра до вечера. Одна укусила за щеку мальчишку. Хозяин свиньи утверждал, что исключительно в целях самозащиты. Вполне возможно, потому что детвора любит кататься на этих животных. Едешь не долго, зато визгу много, и всем смешно. Я тоже пробовал, когда мне было лет пять. Дольше смеялся, свалившись со свиньи, чем ехал на ней. На беду этой свиньи, мальчишка умер от заражения. За это бедное животное было сожжено на костре за городом, на лобном месте возле Руанских ворот.

Обращение с животными, как с людьми, меня не сильно удивило. Как-то стоял под погрузкой в Гамбурге и смотрел местные новости, которые информировали законопослушных немцев о суде над шофером грузовика, задавившем кошку. Хозяйка животного подала в суд на изувера. Немецкий судья вынес немецкий приговор: немецкая кошка перебегала немецкую дорогу в неположенном месте, не по немецкому пешеходному переходу, нарушив немецкий закон, поэтому немецкий шофер не виновен.

Пасху я отмечал в ратуше. Меня пригласили отцы города. Все уверены, что я — фаворит короля. По их понятиям, не может быть такой заслуги, за которую бесплатно предоставят стапель и дадут материалы на постройку большого корабля. Такие подарки делают только фаворитам. Дают очень много и незаслуженно. Впрочем, после прошлогоднего рейса местные моряки стали относиться ко мне с уважением. Мои шкипера рассказали всем, что я хоть и рыцарь, но знаю не меньше профессиональных моряков. Я сидел на возвышении, слева от адмирала Жана де Монтобана. Ели и пили мы с ним из серебряной посуды, захваченной в позапрошлом году у фламандцев. Купеческое судно везло серебряные изделия из Брюгге в Кале, чтобы расплатиться за овечью шерсть и овчины. На подходе к порту назначения их и встретили французские пираты. Капитан, взявший этот приз, купил на свою долю поместье и отошел от дел. Сейчас сеньорию вместе с феодальными правами мог купить любой. Дворянское сословие перестало быть замкнутым. Дверь открыта, как на вход, так и на выход.

— Будет война с бургундами? — поинтересовался я у адмирала, который с тихим рычанием грыз верченую говядину.

Жан де Монтобан отвлекся от увлекательного процесса, вытер жирные губы тыльной стороной ладони, густо поросшей темными длинными волосинами, и рассказал:

— Вряд ли. Думаю, король продлит договор о перемирии. Герцог Карл собирается воевать с немцами. Не стоит ему мешать.

— Жаль! — искренне произнес я. — С удовольствием бы поохотился на фламандских купцов.

— А кто тебе мешает?! — хитро прищурив глаза, молвил адмирал. — Сдай королевскую грамоту и действуй на свой страх и риск. Англичан не трогай — и король понятия не будет иметь, кто ты такой. Особенно, если будешь отдавать положенное ему и его адмиралу.

— Это само собой! — радостно сказал я.

Мы договорились с адмиралом Жаном де Монтобаном, что он будет получать двадцатую часть от добычи, то есть, пять процентов. Я решил отдавать их из своей доли. Экипажу и так мало достается.

Нанял всех, кто был в прошлом году. Новенькие заменили погибших и нескольких, кто не прибыл вовремя. Поскольку экипаж был обученный, я провел только одно учение со стрельбами по плотам из бревен и пустых бочек. Извели по три комплекта боеприпасов на каждое орудие. Точность желала лучшего. Будем надеяться, что виновато в этом продолжительное отсутствие практики.

В поход вышли пасмурным утром, под мелким дождем, который начался ночью. Дул несильный западный ветер. Море было серым, неприветливым. Отливное течение подхватило барк, понесло от берега. Корабль, медленно переваливаясь с борта на борт, устремился на северо-восток. Город начал растворятся в серой пелене. Как говорил Вергилий устами Энея, мы отплываем из гавани, и земля с городом удаляется от нас. Сначала исчезли колокольни и верхушки башен, потом то, что располагалось ниже, а не наоборот, как бывает в ясную погоду.

В Па-де Кале крейсировали три английских корабля: две трехмачтовые каракки и большое двухмачтовой судно с высокими надстройками-башнями на баке и корме и парусом блиндом под бушпритом. Оно мне напомнило средиземноморские нефы. У одной каракки с грот-мачты свисал красный вымпел с золотыми леопардами. Видимо, королевская. Заметив барк, обе каракки пошли на сближение. Ветер к этому времени усилился баллов до шести, так что мы легко оторвались от погони. Если бы не приказ короля не трогать англичан, я бы с удовольствием потолковал с этими отчаянными парнями.

Вечером того же дня заметили фламандский купеческий конвой из двух десятков судов. Они, нагруженные, возвращались домой. Шли плотно. Мы не успели догнать их до темноты, поэтому я взял мористее и пошел в сторону Брюгге, чтобы обогнать фламандцев, а потом встретить их. Ночью ветер подутих. Мы делали узла четыре или немного больше. После полуночи пошел дождь, и ветер совсем стих. Пригнулись и волны, начавшие было вздыбливаться днем.

— Разбудишь меня, когда рассветет, — приказал я шкиперу Жакотену Бурдишону.

— Хорошо, — произнес он и высморкался в конец красного шарфа, который был обмотан вокруг шеи.

С момента выхода из Онфлера шкипер, как мне кажется, не снимал верхнюю одежду и, следовательно, этот шарф. Как ни странно, шарф выглядел чистым, в отличие от длинной кожаной куртки с капюшоном, у которой был такой вид, будто ее вместе с телом долго таскали по мокрой палубе.

Утром ветер начал заходить по часовой стрелке и опять усиливаться. Дождь прекратился, стало холоднее. Волны подросли и заимели седые чубчики. Мокрые паруса звонко хлопали. Матросы, зевая, сидели на свернутых в бухты швартовах. Они только что выбрались из душного, но теплого кубрика. Сырой холодный ветер быстро выдувал из них остатки сна.

— Убрать марселя и кливера, на остальных взять по одному рифу! Ложимся на курс зюйд-ост! — приказал я.

Боцман засвистел в свисток, которым его снабдили по моему распоряжению. Матросы медленно поднялись, разошлись по своим постам. Марсовые полезли на мачты. У них самая опасная работа, поэтому среди них нет новичков, и с этого рейса получают на пол-экю больше обычного матроса. Работают босыми. Я вижу снизу темные подошвы красных от холода ступней, которые перемещаются по пертам — тросовым подвескам под реями. Волнение и ветер пока не очень сильные, поэтому марсовые быстро убирают верхние паруса. Кливера опускают еще быстрее. На остальных парусах берут рифы, уменьшая площадь. Барк сразу теряет половину скорости. Спешить нам некуда. Подойдем к берегу на дистанцию видимости и повернем навстречу добыче. Закончив работу с парусами, матросы готовят оружие. Скорее всего, им не придется участвовать в сражении, но, видимо, приятно чувствовать себя грозными вояками.

Купеческий караван встретили часа через три. К тому времени ветер уже был северный и силой баллов шесть. На каракках убрали бонеты — куски парусины, которые пришнуровываются снизу к главному парусу, чтобы увеличить его площадь, и блинды, которые висели под бушпритами, удерживаемые в натянутом положении двумя тяжелыми грузами, подвешенными к нижним углам. На высокой волне блинды погружались в море, поэтому снизу в них были отверстия для стока воды. Сейчас блинды, наверное, слишком часто ныряли, поэтому их и убрали. Впереди шла четырехмачтовая каракка, с парусами в сине-зеленую горизонтальную полосу на черных мачтах и реях. Форкастель трехтвиндечный частично нависает над бушпритом. В верхнем твиндеке стоят фальконеты. Грузоподъемность этой каракки тонн шестьсот-семьсот. Судя по малой осадке, груз легкий. Скорее всего, английская овечья шерсть. Это она и на палубе в тюках. Загромоздили все свободное пространство. Представляю, каково матросам работать с парусами, протискиваясь между тюками!