Купец Антип Федорович Булава прибыл с той же флотилией ладей. На этот раз обмен пошел быстрее. Русские купцы уже не так дотошно осматривали мой товар. К тому, что работает на твою лень, быстро привыкаешь. Быстрее только к тому, что работает на твою жадность. Договорился с ними, чем поменяемся весной, составив списки с каждым отдельно. Вести совместный бизнес они не умели и не хотели.

— На острове твои люди жир топят? — поинтересовался купец Булава.

— Да, — подтвердил я. — Добыли морского зверя, пока вас ждали, и немного обменяли у местных.

— А на что меняли? — спросил он.

— На вино, — ответил я.

— Избалуешь ты их! — пожурил шутливо Антип Федорович. — Наши их брагой почтуют, а медом вареным только за особо ценные меха.

— Каждый ведет дела, как умеет, — с усмешкой произнес я.

— И то верно, — согласился русский купец.

В Ольборг мы вернулись во второй половине октября. Было еще не очень холодно, однако световой день уменьшился основательно. Впрочем, совсем темно здесь даже по ночам не бывает, как и днем не бывает совсем светло. В течение суток преобладают разные оттенки серого цвета. Экипаж был немного расстроен, что на нас никто не напал. Мы тоже ни на кого не напали, потому что всего раз видели вдали на горизонте купеческий караван из десятков двух судов. Я не рискнул с ними связываться. Не потому, что испугался, а потому, что не знал, как прореагирует на морской разбой датский король. Как догадываюсь, ганзейские купцы имели на него сильное влияние. Подождем, когда он поссорится с ганзейцами. У королей дурная привычка ссориться с теми, кто богаче их и кажется слабее.

Барк разгрузили полностью. Часть груза, самое ценное, перевезли на склад в моем доме, а остальное сложили на постоялом дворе. Две упряжки из двенадцати запряженных цугом попарно волов каждая и при помощи людей, которые, натягивая канаты, не только тащили, но и не давали судну накрениться и лечь на борт, вытащили пустой корабль на берег. В мероприятии участвовало все мужское население Ольборга и окрестностей. Женщины наблюдали со стороны. День был объявлен заранее, поэтому любители зрелищ собрались ранним утром и прождали не меньше трех часов, пока запрягали волов и закрепляли канаты. Есть что-то противоестественное в корабле, выползающем на сушу. Иллюстрация к профессиональному кошмару капитанов. И еще иногда киты выбрасываются на берег по непонятным людям причинам. Барк был больше самого большого кита и выполнял человеческую волю. На мелководье он притормозил, почти застопорился, но потом пополз дальше, скрипя дубовым килем по насыпанным заранее гальке и песку. Когда мокрый снизу корпус, покрытый бурой шерстью водорослей, оказался на суше, под изогнутые борта подложили кильблоки, чтобы стоял прочно, не боялся сильного ветра. Из корабля еще долго вытекала грязная вода. Удивительно, как много балласта мы возили.

Дом мой был почти готов. Строители заканчивали крыть черепицей крышу трехэтажной части. В конюшне уже стояли верховые лошади, на которых зимой буду ездить на охоту, и жерёбые кобылы. Сеновал был забит сеном, дровня — дровами, амбар — зерном и мукой в ларях. В погребе стояли бочки с вином, соленой рыбой и овощами, а кладовые наполнены копченостями, свежими и сухими овощами и фруктами. Тесть проследил, чтобы его дочь и зять не оголодали длинной зимой. Тем более, что тратил не свои деньги. В жилых комнатах развесили на стенах и постелили на полу ковры, что местным показалось непозволительной роскошью, а на окна — шторы, что тоже было в диковинку. Изготовленная по моим эскизам мебель и вообще поразила их непонятными излишествами. Зачем нужны шкафы и кровати, если одежду можно сложить в сундук и лечь на нем спать?! И удобно, и надежно, и экономно. Ольборгцы считали, что эту моду я завез из Бургундии. О богатстве и придури бургундцев здесь ходили легенды. Я был подтверждением этих легенд.

Просидев два дня в кабинете, подбил итоги года. Пиратство принесло мне больше, чем торговля. Впрочем, на красивую жизнь мне хватит и одной торговли. Знал бы, давно уже расстался бы с королем Франции и перешел под руку короля Дании. Умная мысля приходит опосля. Пришла — и на том спасибо. Теперь у меня будет возможность более спокойно и рационально провести время в этой эпохе.

В тех местах на корабле, куда попадает вода и не добирается постоянно свежий воздух, древесина начинает гнить. Этот запах теперь мне кажется самым противным из существующих. Гниет мой корабль — друг и помощник. Я стараюсь бороться с гнилью при каждой возможности. Как только барк оказался на стапеле, я облазил весь трюм вместе с боцманом и местными корабелами. Они не умеют строить такие большие корабли, но для ремонта много ума не надо. Ребята сноровисто отрывают доски палубы трюма, из-под которых просачивается запах гнили, быстро находят поврежденное место, обмеривают с помощью веревки, разбитой на дюймы. Таких мест набралось немало. Я объясняю корабелам, какую взять древесину, как ее закрепить.

— В важных местах будете крепить бронзовыми нагелями, в остальных — дубовыми, — отдаю я распоряжение и показываю, где и какие использовать.

Затем перемещаемся выше ватерлинии. Там надо понадежнее заделать пробоины от вражеских ядер. Работа эта полегче, поэтому особо не разжевываю. Корабелы и сами сообразят, какие доски использовать и как их крепить. Заодно установим колдершток. Рулевая рубка заметно уменьшится, благодаря чему увеличится моя каюты. Впрочем, мне и раньше места вполне хватало.

Напоследок идем на бак. Я решил приделать к форштевню под бушпритом волчью морду. Раз уж корабль называют «Морским Волком», пусть и выглядит соответственно. Тем более, что потомкам викингов этот символ близок.

— С открытой пастью? — уточняет старший корабел Элиас Густавсен — мужчина лет сорока, худой и жилистый, с длинными прямыми светлыми волосами, подстриженными дугой над бровями и завязанными сзади конским хвостом, и короткими обрубками вместо указательного и среднего пальцев на левой руке — по определению столяров двадцать первого века, специалист второго разряда. Самый высокий разряд — десятый, но обычно после потери пяти пальцев — пятого разряда — меняют работу.

— С закрытой, — отвечаю я. — Первым не нападаю, а только защищаюсь.

— Все бы так защищались! — шутливо произносит старший корабел, а его подчиненные весело ржут.

Никто в Ольборге не сомневается, что это я напал на купцов. Так им кажется романтичнее. Тем более, что добычу взяли, по местным меркам, очень богатую и почти без потерь.

Корабелы принимаются за работу. Я какое-то время наблюдаю за ними. Дома сидеть скучно. Вот Элиас Густавсен берет дубовый брусок, внимательно осматривает его, поглаживает левой рукой, на которой не хватает пальцев. Что-то ему не нравится, откладывает и берет другой. Подносит к самому лицу. Мне показалось, что обнюхивает. Только зачем? Брусок свежий. Подгнить у него не было времени. Да и лежал брусок под навесом на деревянном настиле, обдуваемый всеми ветрами. Старший корабел прикладывает брусок к плечу и словно прицеливается. Видимо, остался доволен, потому что откладывает брусок в другую сторону и берет следующий. Движения неторопливы, предельно рациональны. Мастер, познавший все тонкости своего дела. Если выполнит работу хорошо и в срок, возьму его в море. Пора барку обзавестись штатным плотником. Боцман в плотницких работах не силен, а на паруснике всегда есть, что починить.

Хелле покрикивает на служанок, которые, как всегда, запаздывают с обедом. Мне кажется, опаздывают они потому, что моя жена отвлекает их своими командами. Ей скучно. Я навез ей разных тканей, чтобы сшила одежду себе и будущему ребенку. На себя шить не хочет, потому что фигура после родов изменится, а на ребенка нельзя: вдруг не угадаешь с полом? Придется ему в монастырь уходить, потому что по примете обретет неправильную сексуальную ориентацию.

Мне тоже скучно, поэтому обучаю Лорена Алюэля, шкипера Ларса Йордансена и четверых своих новых родственников азам навигации, лоции, мореходной астрономии, кораблевождению и чтению карт. Мне изготовили шесть копий карты, купленной в Александрии в шестом веке. Она до сих пор точнее тех, что есть сейчас. Нынешние больше похожи на миниатюрные картины, на которых изображен берег без соблюдения проекции и пропорций. Лучше обстоит дело с лоциями. Они есть на все побережье Европы от Новгорода до Константинополя. Говорят, есть и африканский берег Средиземного моря, но на арабском языке. Это увесистые книги, в которых изложена самая разнообразная информация, начиная от навигационных ориентиров, глубин и течений и заканчивая ценами на товары и обменным курсом валют. Написаны они на хорошей бумаге и дополнены самыми разнообразными рисунками. Я купил в Гамбурге все лоции, имевшиеся у торговца. Никогда не знаешь, куда черти занесут.