— Болеет он в последнее время все чаще. Из Плесси никуда не выезжает. Охрану втрое увеличил. На стенах ночью арбалетчики стоят, стреляют в любого без предупреждения. Принимает только по самым неотложным делам, в основном божьих людей, — рассказал Гильом Гийонне.

— Решил грехи искупить?! — насмешливо произнес я. — Слишком много их, весь французский клир не отмолит.

Меня всегда забавляли старые грешники, которые перед смертью стараются сделать так, чтобы в аду было не хуже, чем по пути к нему. Либо надо верить в существование ада и не грешить, либо не верить до конца.

— Не нам, малым и грешным, судить о делах помазанника божьего! — трижды перекрестившись, изрек провансальский купец.

Хотел ему сказать, кого и чем мажут, но сдержался. Все равно не поверит.

— Хорошо, я возьму награду, — сказал ему и забрал вексель.

— Напиши расписку, — потребовал купец.

Вот тут я и решил отыграться:

— Не буду.

— Почему? — удивился Гильом Гийонне.

— Потому что не хочу, — ответил я. — Слишком долго ждал эту награду. Так и передашь королю.

— А что мне делать?! Как я докажу, что отдал тебе деньги?! — испуганно воскликнул провансальский купец.

— Очень просто, — ответил я. — Передашь ему от меня: «Сукин сын! Украл деньги!» — произнес я, стараясь как можно точнее передать голос серого попугая жако.

— Тогда король меня точно повесит! — обреченно произнес Гильом Гийонне.

— Не повесит, — уверенно произнес я. — У короля своеобразное чувство юмора.

— Да, шутки у него… — опять не закончил он фразу и попросил жалобно: — Напиши расписку, а?

— Напишу, если не хватит тех слов, что сказал, — заверил я.

— Придется мне ехать сюда еще раз, — мрачно молвил купец и опять перекрестился трижды.

— Если придется, отвезу тебя на своем корабле в Руан, — пообещал я.

Мое обещание не сильно обрадовало Гильома Гийонне. По его лицу можно было прочитать, что он проклинает тот день, когда поддался искушению, вознамерился нарушить заповедь «Не убий». Профессию надо менять в молодости, пока не оброс дурными привычками предыдущей.

Гильом Гийонне больше не приезжал. Надеюсь, его не повесили. Зла на провансальского купца я не держал. Сам ведь начинал в этой «жизни» наемным убийцей, не мне кидать в него камень. Вексель я обналичил в Копенгагене у итальянских банкиров, заплатив за операцию один процент от суммы. Пять тысяч взял на постройку нового барка, а остальные, разделив на две равные части, оставил у них под три с половиной процента годовых.

Третий барк построил по проекту второго и вооружил его так же мощно. Капитаном назначил Лорена Алюэля. Сказал, что третий корабль нужен, чтобы на промысле постоянно дежурили два. Вдруг англичане пришлют большой флот?! Хотя сомневался в этом. Нет пока у них грозного флота, нет и опытных моряков. Британии понадобится еще несколько веков, чтобы стать владычицей морей. На самом деле мне просто стало скучно ловить селедку. Зарабатывание денег ради денег меня никогда не прельщало. Хотел уплыть в теплые края, где много солнца. Удерживало то, что я не до конца верил, что король Франции оставил меня в покое, ждал, когда он загнется. Встреченные мною в Копенгагене, французские купцы подтвердили, что Людовик Одиннадцатый в последнее время сильно болеет, чуть ли не при смерти. Однако я знал людей, которые лет по двадцать были при смерти и по несколько раз переписывали завещание, потому что наследники умирали раньше. Выбрал компромиссный вариант — отвез улов в Гамбург, когда наступил мой черед.

Король умер в предпоследний день лета. Узнал я об этом через три недели, когда выгружал бочки с соленой рыбой в Гамбурге. Новым королем стал его сын Карл Восьмой. Я заметил, что французские короли с четными номерами были несчастьем для своей страны. Впрочем, судьба Франции меня не интересовала, как и Францию теперь не интересовала моя. Я знал, что в ближайшее время, пока не появятся гугеноты, в ней все будет более-менее хорошо. Зато я теперь мог спокойно заходить во французские порты и любые другие, не боясь, что какой-нибудь коллега заработает на моей смерти. Посему, придя на Доггер-банку, я забрал улов и повез его в Лиссабон. Надо было пополнить запасы вина и сахара и отогреться после продолжительных датских зим.

Фернана Кабрала я встретил в порту Фунчал. Он нагружал свой корабль сахаром. Лицо моего потомка покруглело, что говорило о достатке. Он принял меня в своей каюте, угостил вином из серебряного кувшина, которое налил в серебряные кубки, копию моих.

— Купил поместье под Сантареном? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответил Фернан Кабрал без энтузиазма.

Стоит мечте осуществиться, как она перестает нравиться.

— Помнишь, мы говорили с тобой о пути в Индию вокруг Африки? — сменил он тему разговора. — Меня не покидает желание сплавать туда. Только одному страшновато. Давай вместе, а?

— Чингисхан утверждал: «Если боишься — не делай, если делаешь — не бойся», — сказал я.

— Это турецкий правитель? — спросил Фернан Кабрал.

— Почти, — ответил я и спросил насмешливо: — У тебя есть лишняя пара лет и куча денег на снабжение экспедиции?!

— Не такая уж и большая куча нужна, — отмахнулся он. — Потратиться придется только на еду и другие припасы. На одного человека в день надо полфунта солонины, или рыбы, которую будем ловить по пути, или четверть фунта сыра, который съедим в первую очередь, чтобы от жары не пропал, четыре горсти сушеного гороха или чечевицы, которые будем варить, две кружки вина и четыре воды. Добавим немного оливкового масла, лука, чеснока и сушеного чернослива. Время от времени будем подходить к берегу и покупать еду у дикарей или охотиться. Для экипажа в полсотни человек эти припасы займут примерно половину трюма. Вторую половину можно заполнить товарами. Говорят, там хорошо продаются льняные ткани.

— А зарплату экипажу? — напомнил я.

— Пообещаем матросам по пять крузадо в месяц и долю в прибыли. Расплатимся по возвращению, — ответил он и заверил меня: — На такие деньги сбежится половина Лиссабона!

Португальцы начали ввозить золото из Африки, и у них появилась своя золотая монета — крузадо или альфонсино. Первое название получил из-за креста на реверсе, а второе — в честь короля Альфонсо, который ввел монету в оборот. На аверсе изображен герб Португалии. Пять золотых в месяц плюс доля от прибыли — это много. Я своим матросам меньше плачу. Правда, у меня призовые бывают большие.

Расспрашивал я его для того, чтобы понять, насколько серьезно он подготовился к авантюре, стоит ли с ним связываться? Вроде бы толковый мужик. Мне хотелось побывать в Индии, посмотреть, какая она в пятнадцатом веке. Только вот путь вокруг Африки открыл Васко да Гама. Или я буду первым, но промолчу об этом? Тогда Фернан Кабрал не вернется.

О чем я и попробовал предупредить его:

— Ты даже не представляешь, какая там жара, неизвестные нам болезни. Очень многие, если не все, не вернутся из этого плавания.

— Трусу в море делать нечего! — отрезал мой потомок.

Трудно было не согласиться с ним.

— Что ж, — решился я, — давай рискнем. После Пасхи я приплыву в Лиссабон. Льняные ткани привезу я. У нас они дешевле. Ты закупи горох, чечевицу, чернослив, лук, чеснок и оливковое масло на два корабля.

— На три. Еще один капитан, мой друг, тоже хочет отправиться в Индию, — сказал Фернан Кабрал.

— Ладно, пусть присоединяется, — согласился я.

Раз человек хочет погибнуть, мешать не буду.

Через две недели, погрузив вино и сахар, я отправился в Ольборг. Было уже начало ноября. Возле Пиренейского полуострова долго сражались с «португальскими» нордами, шли галсами, продвигаясь вперед миль на шестьдесят за сутки. Зато Бискайский залив проскочили удачно. Дул западный ветер баллов шесть. Волна была невысокая и длинная. Качало, конечно, хорошо, но шли узлов по семь-восемь. В Ла-Манше встретили флотилию одномачтовых судов, везущих на материк шкуры. Увидев барк, они дружно повернули в обратную сторону. Гоняться за ними не стал. В Ольборге своих шкур хватало. Там осенью тоже забивали скот или гнали двухлеток на продажу в Германию. Правда, последние два года стали перегонять годовалых бычков и телок весной. Немцы до осени откармливали их на своих пастбищам, а осенью забивали.