— Я не сомневался, что ты выполнишь задание, но не догадывался, что выстрелом из аркебузы, — сказал Людовик Одиннадцатый, после обмена приветствиями. — Кто стрелял?

— Такие важные дела никому не доверяю, — сообщил я.

— С какой дистанции? — продолжил допрос король.

— Футов триста пятьдесят, — приврал я.

— С такого расстояния никто из моих аркебузников в лошадь не попадет! — восхищенно воскликнул Людовик Одиннадцатый.

— И кирасу не пробьет, — подсказал новый секретарь.

— У меня аркебуза из Венеции, изготовленная по заказу, а порох из Индии, — объяснил я.

Иностранное и особенно заморское по определению лучше местного.

— Наверное, дорого заплатил? — поинтересовался король Франции.

— На оружии не экономлю. От этого зависит моя жизнь, — добавил я.

— И правильно делаешь! — похвалил он. — А я не экономлю на умелых исполнителях моих приказов. Как ты хочешь получить вознаграждение: землями или деньгами?

Поскольку земли предлагались первыми, правильнее было бы выбрать их. Дадут фьеф с двадцатью ливрами дохода, который побоишься продать при жизни короля. Зачем мне такое счастье?!

— Лучше деньгами, — ответил я и подсластил пилюлю, объяснив: — Собираюсь построить корабль и послужить вам, воюя с вашими врагами на море.

— Ты и кораблем умеешь управлять?! — удивился король.

— У меня много скрытых талантов, — признался я без ложной скромности.

— Филипп, выдай ему тысячу экю, — приказал Людовик Одиннадцатый секретарю и посмотрел на меня.

Это был верхний предел суммы, на которую я рассчитывал, поэтому не удивился и не сильно обрадовался.

— Сейчас, мой король, — произнес секретарь и пошел в угол комнаты, к стоявшему там большому черному сундуку с медными углами, ручками и петлями и пластинами для двух замков.

— Собираешься построить большую галеру? — поинтересовался Людовик Одиннадцатый, чтобы заполнить время, пока секретарь отсчитывает деньги.

— Нет, парусник, и не большой, потому что денег не хватит, — ответил я.

— А на что уйдет их больше всего? — спросил он.

— На доски, паруса и пушки, — коротко ответил я, догадываясь, что от меня не ждут лекцию по кораблестроению.

Ко мне подошел секретарь с десятью кожаными мешочками с монетами. Проверять содержимое я не решился. Если и обманут, то не намного.

— Филипп, напиши в Онфлёр адмиралу Жану де Монтобану, чтобы бесплатно выделил ему на королевской верфи место для постройки корабля и выдал лес, паруса и две бомбарды из моих запасов, — распорядился король.

Я не сразу поверил. Потом у меня отвисла от радости челюсть. Теперь я знал, что такое королевская щедрость! Правда, бомбарды мне ни к чему, но их можно переплавить в пушки.

Выражение моего лица понравилось Людовику Французскому.

— Я умею награждать нужных людей! — самодовольно произнес он.

— Теперь буду рассказывать об этом всем! — искренне заверил я.

— И учти, нападать можно только на тех, с кем я воюю. Иначе будешь наказан, — предупредил король.

— Учту, — пообещал я.

— И постарайся не попадаться англичанам. Они приняли закон, по которому пиратов вешают без суда, — предупредил Людовик Одиннадцатый.

Есть у англичан дурная манера принять закон, а потом всем скопом броситься нарушать его.

Во дворе ко мне подошел Жан Дайон, сеньор дю Люд. Взгляд у него был грустный. Наверное, хотел отщипнуть немного, но по моему взгляду понял, что ничего не получит.

— Как тебя наградил король? — спросил он.

Я рассказал.

— Зачем тебе корабль?! — фыркнул он. — Мог бы получить сеньорию! Я похлопотал за тебя, подобрал две на выбор, обе с плодородными землями…

— А кто теперь секретарь короля? — перебил я.

— Филипп де Коммин, бывший секретарь Карла Бургундского, — злобно ответил Жан де Дайон. — Король наградил его за предательство двумя тысячами ливров и ежегодным пенсионом в шесть тысяч, сеньориями Тальмон и Туар и несколькими фьефами в Пуату, Анжу и Берри. Нашел, кого награждать! Герцог Карл частенько лупил его сапогом в праведном гневе за тупость, из-за чего у этого иуды было прозвище Голова в сапоге.

— Предатели долго не живут, — произнес я в утешение сеньору де Люду, хотя знал, что жизнь убеждает в обратном.

Адмирал Жан де Монтобан оказался из тех стариков, которые с годами усыхают. При этом все зубы у него были целы, только пожелтели. Я не смог определить, сколько ему лет. Можно было дать и шестьдесят, и семьдесят, и больше. Он сделал военную карьеру при отце нынешнего короля. Поскольку Людовик Одиннадцатый, даже не читая Фрейда, ненавидел своего предка, заняв престол, уволил всех его выдвиженцев, в том числе и Жана де Монтобана. Потом поостыл, подумал и вернул их назад. Жан де Монтобан получил спокойное и денежное место адмирала королевского флота в проливе Ла-Манш. Как я догадался, напрягаться и тем более оспоривать королевские приказы адмирал не собирался.

— Если король так желает, освободим тебе место на стапеле и снабдим всем необходимым, — сказал он. — С бомбардами будет сложнее. Остались только такие, которыми никто не заинтересовался. Новые подвезут следующим летом.

Я не сомневался, что адмирал хитрит. У него имеются хорошие бомбарды, не хочет отдавать.

— Если дадите бронзовые, то можно в любом состоянии, — предложил я. — Всё равно переплавлю их на меньшие.

— Бронзовые бомбарды и так не большие, — предупредил он.

— Какие есть, — согласился я.

Чугунные и железные мне были не нужны. Слишком часто они разрывались. Это при том, что сейчас бомбарды стали делать со съемными каморами. Заряжают камору порохом, вставляют в ствол, расклинивают и стреляют. К каждому орудию по нескольок камор, так что стрельба теперь ведется намного быстрее. Порох все еще плохой. Его теперь смешивают не перед выстрелом, а заранее. Замочив смесь селитры, древесного угля и серы, изготавливают лепешку нужного объема, сушат, а перед заряжанием разминают на мелкие части.

Одна из предложенных адмиралом Жаном де Монтобаном бомбард была с трещиной, а у второй кривой ствол. Были они калибром миллиметров двести пятьдесят и весом около трех тонн. После переплавки из каждой получилось по три пушки калибра сто двадцать миллиметров или, переводя в вес снаряда, двенадцатифунтовые и более короткие и тонкостенные. Порох я изготовил сам. Точнее, сам смещал ингредиенты в нужной пропорции, замочил, после чего поручил рабочим размешивать, зернить, показав, как, и сушить.

Видимо, от радости, что избавился от висевших на балансе непригодных бомбард, адмирал дал мне столько леса, сколько я просил, причем лучшего качества. Я решил построить трехмачтовый корабль длиной тридцать шесть, шириной восемь, осадкой четыре метра и грузоподъемностью около пятисот тонн. Как не воспользоваться халявой! На фок-мачте и грот-мачте будут прямые паруса, включая марселя, а на бизань-мачте — косые, трисель и топсель. Благодаря длинному утлегарю, будем поднимать фор-стеньги-стаксель, средний кливер, кливер и бом-кливер. Носовая и кормовая надстройки будут низкими, чтобы не создавали дополнительную парусность, не ухудшали маневренность. Само собой, будет твиндек и вертикальная водонепроницаемая переборка в районе грот-мачты, которая будет делить трюм и твиндек на две части. Так повысится живучесть корабля. Борта будут немного наклонены внутрь, чтобы мешать взятию на абордаж. В фальшборте сделают пушечные порты, по шесть с каждого борта, на двенадцать пушек, которые будут стоять на главной палубе. Две длинноствольные пушки установим на полубаке, а на корме — две короткоствольные калибра двести миллиметров, изготовленные по принципу карронад для стрельбы картечью по противнику, идущему на абордаж. Я видел такие в Великобритании на паруснике-музее. До них додумаются лет через триста. Итого шестнадцать пушек. Для данной эпохи не самое мощное судно, уже есть и покруче, с полусотней и даже более орудий. Зато корпус будет надежнее самых надежных современных кораблей. Обычно обшивку набирают из досок толщиной два дюйма. Я решил сделать обшивку трехслойной, что в сумме составит пятнадцать сантиметров. Все-таки стрелять по нам будут из пушек, пусть пока и плохоньких. Проломить такой борт им будет трудно даже с близкого расстояния. Такое усиление произойдет за счет уменьшения грузоподъемности, но безопасность для меня важнее. Надводный борт и паруса выкрасили в светло-серый цвет с более темными пятнами. Так нас будет труднее заметить и определить направление нашего движения. По классификации, которая будет в будущем, мое судно — барк. Местные корабелы величали его караккой. Слово пошло от куркура — так арабы величали «круглые» суда. Отличия моего корабля в виде низких надстроек и более узкого корпуса в расчет не принимались. Я не стал спорить. Пусть будет каракка, лишь бы ходила быстрее и маневрировала лучше, как барк. По моим прикидкам, корабль обошелся нам с королем тысячи в три золотых экю. Как маленькая сеньория. Надеюсь, что я не прогадал.