Поскольку я был первым, кто привез товары из Руси, распродал их быстро и по высокой цене. Накупил то, что заказывали русские купцы, и кое-что для себя и родни. В том числе крупного жеребца и трех кобыл на племя. Присматривать за ними будут мои арендаторы. Видимо, выпало на мою долю не только продвигать мореходство в массы, но и способствовать разведению элитных пород лошадей. Если с первой задачей я справлюсь успешно, то с лошадьми дела в двадцать первом веке будет обстоять хуже. Поголовье их сильно сократится. Что-то мне подсказывает, что в двадцать втором веке лошадей опять станет много. Жаль, не доживу. Хотя, как знать…

Члены экипажа тоже прикупили товары на продажу. Матросу разрешается перевозить десять фунтов. Остальным — пропорционально окладу: юнгам — вдвое меньше, унтер-офицерам — вдвое больше, а офицерам, как я называл Лорена Алюэля и Ларса Йордансена, — втрое. Некоторые, имеющие торговую жилку, делали на этом вторую зарплату.

В Ольборге выгрузили часть привезенного, взамен взяли селедку в бочках. Путина прошла мимом нас, о чем многие члены экипажа искренне горевали. Как матросы, они получают раза в два больше, чем имели бы во время лова селедки, но им по привычке кажется, что упустили выгодную работу.

Хелле совсем выздоровела. Она теперь много времени проводит с Ханне, обучая младшую сестру навыкам ведения хозяйства по-бургундски. Обе уверены, что стали женами бургундских дворян. Я уже знал, что нельзя разрушать женскую мечту, иначе будет из-за чего и чем бодаться, поэтому не опровергал эту легенду.

Тесть был поглощен исполнением обязанностей ленсмана. Ему, как и его старшей дочери, очень нравилось командовать. Теперь все относились к нему с уважением. Раз Нильс Эриксен заимел такого богатого зятя, значит, его поцеловал бог. Глядишь, немного удачи перепадет и тем, кто с ним знается. Кстати, так оно и получалось. Благодаря мне, в Ольборге, в том числе и в городской казне, стало больше денег. Теперь источниками дохода были не только селедка и сельскохозяйственная продукция, но и интенсивная торговля. Многие купцы стали ездить за товаром не к немцам, а в Ольборг. Во-первых, намного ближе; во-вторых, меньше затрат на налоги и всевозможные дорожные пошлины и расходы; в-третьих, безопаснее. В Ютландии на дорогах шалили редко. Рыцарей-разбойников здесь давно вывели, а с остальными справлялись быстро. Если нет поддержки населения, долго партизанить не получится.

Уже неделю стоит солнечная, жаркая погода. Я всегда удивлялся, если в Питере в течение двух и более дней не шел дождь. Как будто на небесах отключили водопровод на время ремонта. При этом жара переносилась здесь тяжелее, чем на юге. Про огромное количество комаров и прочей гнуси вообще молчу. Я лежал одетый на кровати, изнывая от безделья. Вытянутое пятно солнечного света, проникшее через стекло прямоугольного иллюминатора, выходившего на главную палубу, бесшумно перемещалось по гладким доскам палубы между столом и кроватью. Наверху что-то поскрипывало. Во время перехода я не обращал внимания на скрипы, потрескивания, позвякивания, а на стоянке раздражает каждый звук. Безделья делает нас восприимчивее. У занятого человека не остаётся сил на эмоции. Следовательно, поэт — производная от лени. Остатки мехов, шкур и тюленьего жира скупил у чуди белоглазой в первые два дня стоянки. Мои матросы уже перевезли на остров бочки с селедкой, перетопили купленный жир и занялись охотой и рыбалкой. Я съездил одни раз, пострелял уток, покормил комаров — и решил больше не покидать каюту без необходимости.

Может, научить своих офицеров играть в преферанс? Игральные карты уже были в ходу. Правда, они сильно отличаются от тех, в которые привык играть я. Сейчас их больше, в некоторых колодах до девяноста восьми карт, и размер их больше, неудобно в руке держать. Тасовать тоже неудобно, потому что не глянцевые. Картинки в полный рост и у каждой свое имя, обычно исторического или мифического персонажа. Масти разных цветов и с другими символами. Основных колод три: итальянская, французская и немецкая. У каждой свое количество карт, название фигур и обозначение мастей. Ближе всех к тем, что будут в будущем, французская. В ней основная колода из пятидесяти четырех карт. Масть пики — копье, трефы — меч, бубны — орифламма, черви — щит. Если убрать лишние карты и договориться о названии мастей, то сойдут и такие. Сдерживало то, что я ввел запрет на азартные игры на борту корабля. Скопление на таком малом пространстве такого большого числа молодых и энергичных парней и так чревато постоянными выяснениями отношений, а если добавить игры на деньги — и вовсе станет весело.

— А куда им силы девать на переходах? — задал вопрос шкипер Ларс Йордансен.

— Пусть играют в пиратскую канасту, — ответил я и объяснил правила игры: — Несколько челочек садятся за круглый стол, в центре которого отверстие. Каждый привязывает к своему концу линек, проводит под столом и высовывает наружу через отверстие. Линьки перемешиваются, чтобы не угадать, где чей. По команде каждый хватает одни линек и тянет, пока кто-нибудь не закричит. Слабака наказывают.

— Так можно оторвать! — воскликнул пораженный шкипер.

— Боишься — не садись играть, — сказал я.

— Да, крутые ребята эти пираты! — сделал вывод Ларс Йордансен.

Здесь джентльменов удачи называют витальерами. Слово «пират» пока не прижилось. Впрочем, я уверен, что придумали эту игру не пираты, а матросы торговых парусников, надолго попавшие в штиль в тропиках. От влажной жары и безделья еще и не до такого додумаешься! Пиратской игру назвали за жестокость. Самое забавное в пиратской канасте — можешь тянуть свой линек. Тянуть со всей силы и терпеть из последних сил. На барке игра не прижилась. Наверное, из-за отсутствия круглого стола.

— Купцы плывут! — послышался крик из «вороньего гнезда».

Я обрадовался, потому что ждал их дня через два. Вышел на квартердек с листом бумаги, на котором зарисовал маршрут движения ладей от устья к острову, чтобы сверить, внести поправки, если обнаружатся. Ладей было всего восемь. Первой шла не купца Булавы. Это мне показалось странным, но не насторожило. Пока не понял, что следуют они новым маршрутом, почти напрямую. Тут только заметил, что ладьи идут в балласте.

— Боевая тревога! Пушки к бою! Вира якорь! — закричал я и поспешил в каюту снарядиться к бою.

Пронзительно загудели дудки, сзывая членов экипажа, которые отдыхали в кубрике после вахты, и тех, кто был на острове или рыбачил с лодок. В нашем распоряжении было минут двадцать-тридцать. За это время успели выбрать якорь и зарядить пушки.

Я не хотел убивать своих. Хотя, какие они свои?! Плывут ведь убить и ограбить меня. Когда до передних ладей было кабельтова три с половиной, приказал пушкам правого борта выстрелить по ним ядрами. Барк вздрогнул и начал поворачивать влево. Попали всего два ядра из шести. Одно вроде бы серьезного вреда не нанесло, а второе остановило ладью. Весла на ней замерли, поднятые параллельно воде. Остальные семь стремительно приближались. Мы медленно сделали поворот бакштаг и с дистанции около одного кабельтова дали залп из шести орудий левого борта, заряженных картечью. На этот раз грести перестали сразу на семи ладьях. На каждую пришлось по несколько десятков крупных свинцовых пуль. Они легко пробили фальшборты, прикрывающие гребцов. Все семь ладей, теряя скорость, продолжали двигаться к барку, который как бы нехотя набирал скорость. Восьмая ладья в это время направлялась к острову Котлин. То ли ремонтироваться, то ли за бочками с селедкой, которые там ждали купцов. Когда комендоры левого борта перезарядили пушки ядрами, до галер было уже два кабельтова.

— Цель на выбор! Огонь по готовности! — приказал я.

На этот раз только два ядра прошли мимо. Остальные наделали отверстий в корпусах ладей. Одно попало в форштевень, вмяло его, отчего разошлись доски обшивки. Нос ладьи стал похож на распускающийся цветок. Впрочем, любовались мы им не долго, потому что быстро ушел под воду. На задранной кверху корме копошились люди, пытаясь удержаться. Еще одна ладья, быстро оседая, погребла к острову. Остальные рванули к устью Невы.