Жан Дайон не только насобирал хворост, но и развел костерок и разложил еду, приготовившись поужинать.

Увидев косулю, он плутовато улыбнулся и сообщил:

— Король запретил всем подданным охотиться в его лесах. Нарушителю на первый раз отрубают правую руку, а на второй — голову.

— Если ты не расскажешь, он и не узнает, — шутливо отмахнулся я.

— Не расскажу, — заверил Жан Дайон.

К нему вернулось чувство юмора, значит, справился со страхом.

Самый лучший шашлык получается из парного мяса. Мне кажется, вместе с парным мясом запекается и частичка души животного. Она и придает неповторимый вкус. Никакие маринады не способны на такое.

Жан Дайон собирался сделать мне одолжение, отведав запеченного на углях мяса, но быстро распробовал и с жадностью проглотил несколько порций. Я только успевал нанизывать мясо на шампуры их веток березы.

— У турок научился так готовить мясо? — поинтересовался он.

— Да, — ответил я.

Всё равно он не знает, где находятся Кавказские горы и какие народы там живут.

После ужина я сказал:

— Спи. Когда взойдет луна, поедем дальше.

— Ночью?! — возмущенно воскликнул он.

— Ночью, — подтвердил я. — Нам надо по темноте проехать мимо Бордо. Возле него повернем на восток, на Лангон, а там переправимся через Гаронну и поедем на Бержерак, Перигё, Лимож. Нас наверняка будут искать на дороге на Ангулем.

— Как скажешь, — не стал спорить сеньор дю Люд и поделился наблюдением: — Для иностранца ты хорошо знаешь наше королевство.

Он уже выслушал мою историю о кораблекрушении и о том, что я сын фессалийского рыцаря, изгнанного из своего феода турками.

— Бывал в этих краях в детстве и юности вместе с отцом, — пояснил я. — Он со своим отрядом охранял купеческие караваны, пока не погиб от стрелы разбойника. После чего я взял его доспехи и оружие и отправился воевать с неверными.

Эта версия объясняла не только хорошее знание географии, но и языков. Произнося ее, поймал себя на мысли, что верю в то, что придумал. В мечтах мы проживаем вторую жизнь, в которой есть всё, чего не хватает в первой, включая приятные неприятности.

До Лиможа мы добрались без приключений. Ночевали в лесу. Продукты покупали в деревнях. Платил Жан Дайон. Ровно столько, сколько надо. Но ели мы столько, сколько хотели, не экономили. Я охотился, в основном на фазанов. Готовил их, запекая в глине, чего мой попутчик раньше не умел, но быстро научился.

Я собирался в очередной раз заночевать в лесу, но Жан Дайон, сеньор дю Люд, уверенно произнес:

— Здесь нам уже нечего опасаться. Заночуем в городе.

Я ему поверил.

Лимож если и изменился с тех пор, как я присутствовал при его осаде, а потом Черный Принц навел здесь конституционный порядок, уничтожив всех жителей, то я не заметил этого. Разве что пригороды увеличились и стали богаче. Мы остановились в большом и чистом трактире, в котором подстилка на полу была сравнительно свежая, а матрацы набиты пером. Впрочем, на количество клопов это никак не повлияло. Мое шелковое белье с трудом отражало их атаки. Наших коней накормили овсом, а мы поели вареной говядины, потому что печеное мясо порядком надоело. И вино заказали самого лучшее. То, что покупали у крестьян в деревнях, было слишком далеко от совершенства.

Утром мы присоединились к купеческому обозу, направлявшемуся в Тур. Жана Дайона, сеньора дю Люда, словно подменили. Чем дальше мы отъезжали от Лиможа, тем высокомернее становился. Впрочем, выпендривался он перед купцами, возницами и охранниками, со мной вел себя корректно. Наверное, предполагал, что я еще пригожусь.

Районы Франции, через которые мы проезжали, стали многолюднее. Все поля засеяны, виноградники ухожены. Кстати, поле может быть не огорожено, а виноградник обязательно обнесут кладкой из камней или на худой конец оградой из жердей. На холмах сады, оливковые и каштановые рощи. На лугах и полях под паром пасется упитанный скот. В дубовых рощах стада свиней, мало отличавшихся от диких. Появилось много новых замков. Они были теперь не только и не столько убежищем от врага, сколько удобным и богатым жильем. По словам Жана Дайона, многие замки построены чиновниками, купцами и даже разбогатевшими ремесленниками. В предыдущую эпоху некоторые очень богатые чиновники с позволения короля тоже возводили замки, но им обычно давали и рыцарское звание. Теперь строили все, у кого водились лишние деньги и понты. В двадцать первом веке я был уверен, что в Средневековье замки строили только рыцари. Новоделы более поздних эпох в счет не шли. Наверное, спорил бы до хрипоты, если бы мне сказали обратное. Нахватав верхушек из книг по истории, в которых излагается обычно наиболее вероятная версия, мы считаем, что все было именно так. При этом забываем, что предложи трем человекам описать, допустим, как выглядит и одевается типичный москвич или парижанин в начале двадцать первого века, получишь три разных варианта. Про законы и их исполнение я вообще молчу. С историками ситуация и еще замысловатее. Когда встречаются два историка, у обоих сразу возникает по каждому вопросу не менее трех вариантов: собственный, неправильный и компромиссный. Последний вариант обычно и попадает в учебники.

За время моего отсутствия мода изменилась. Говорят, законодателем моды последние десятилетия было Бургундское герцогство — самая богатая территория во всей Западной и Центральной Европе. Основным верхним платьем теперь стал гаун, длинный или короткий, чаще однобортный. Это его длинные рукава собирались у плеч, образуя подобие буфов, которые назывались мауатр. Стали делать разрезы, вертикальные и горизонтальные, чтобы была видна рубашка из тонкой ткани. Я сразу вспомнил джинсы с прорехами, чтобы была видна красивая кожа или какая-нибудь. Котарди сменили куртки без рукавов — джеркин и жакет. Жиппон превратился в дублет с высоким воротником, подбитыми ватой или пенькой грудью и плечами, плотно облегающий торс и с разрезом спереди, зашнурованным слабо, чтобы была видна рубаха. Такое впечатление, что эта мода придумана для того, чтобы показывать, что рубаха имеется. Все еще в моде обтягивающие шоссы (чулки), но теперь к ним добавился гульфик. Носы пуленов стали длиннее, хотя, казалось бы, куда еще?! Но попадались и туфли с грубо скошенными, короткими, тупыми носами. По-прежнему носят капюшоны, но все чаще под или над шляпой. Головные уборы стали, так сказать, хитом этой эпохи. Каждый выпендривался, как хотел. Шляпы были самых разных фасонов и размеров и из самых разных материалов. На них перебрались плюмажи со шлемов. Богатые носили обрезанные страусовые перья, бедные — фазаньи, орлиные, петушиные. Ленты на тулье украшали драгоценными камнями и медальонами из благородных металлов, часто с ликами святых. Многие отрезали поля спереди и заполняли просвет шнуровкой из золотых или шелковых тесемок, обычно разноцветных. Одежда женщин, как ни странно, почти не изменилась. Только в шляпках дамы и отводили душу. Женские шляпы стали выше и шире, обзавелись проволочными каркасами, на которых натягивалась кисея. Каркасы наклоняли назад под углом сорок пять градусов. Такой фасон назывался «бабочка», хотя часто был в виде улья или корзины. Второй распространенной разновидностью были рогатые шапки, эннены, а третьей — высокие островерхие колпаки, в которых в двадцать первом веке было принято изображать средневековых волшебников. Наверное, догадывались, что колдовство — дело не мужское. Волосы у замужних женщин спрятаны, а девушкам все еще разрешено рекламировать товар. Когда среди встречных попадалась девушка, наши возницы и охранники обязательно высказывались по поводу ее волос.

Еще возницы и охранники развлекались в пути пением песен, особенно по утрам, когда было не жарко. В основном пели ядреные сатирические куплеты, в которых высмеивали всех, начиная со своего сословия и заканчивая королем. Последний, по их мнению, драл со своих подданных три шкуры и раздавал деньги фаворитам и толстопузым святошам. К вечеру затягивали что-нибудь лиричное. С каждым днем, по мере удаления от дома, песни становились все грустнее. Тексты были примитивные, скомпонованные без оглядки на логику и размер, но, как ни странно, цепляли за душу. Поэзия — шут математики.