— Спасибо, фидалгу! — сдавленным голосом произнес португальский капитан, сграбастав кошель со стола.

Мне показалось, что он наконец-то поверил, что сможет получить корабль в награду. На его лице ирония сменилась лакейской улыбкой. Я купил его с потрохами. Наверное, продажность передалось ему по материнской линии. Меня с потрохами никто и никогда не покупал. По крайней мере, так думаю я.

Мы стоим на якоре возле селения Санта-Крус. В будущем здесь будет аэропорт, с которого я однажды летел в Лиссабон, чтобы там пересесть на московский рейс. Здание аэропорта походило на салон по продаже автомобилей. Впрочем, я попадал в сараи и пожестче. Взлетная полоса проходила по берегу, располагалась частично на бетонных сваях и заканчивалась над морем, что меня радовало. Почему-то казалось, что падать в море будет не так больно, как на землю. Пока что здесь только раскиданные по склону горы деревянные хижины с крышами из веток и сена. В нескольких местах горят костры. Это сжигают срубленные деревья, очищают землю от тропического леса, чтобы посадить сахарный тростник, пшеницу, овощи. Климат на Мадейре один из лучших на планете — не жарко и не холодно. В двадцать первом веке у меня была мысль поселиться здесь. Смущало то, что такая же мысль приходила в голову многим африканцам, которые умудряются даже в раю сделать жизнь себе и другим такого же цвета, как их кожа.

Фернан Кабрал позавчера утром был отвезен на берег, где нанял лошадь и поскакал в Фунчал. Будущая столица острова находится на берегу соседнего залива, милях в пятнадцати-двадцати от нас. По суше, наверное, придется проехать больше. В будущем дорога будет извиваться мимо террас, на которых местные жители выращивали фрукты и овощи для туристов. На Мадейре делали остановку все пассажирские лайнеры, следующие из Европы на Карибские острова и обратно. Туристы сходили на берег, чтобы купить сувениры и отведать натуральной мадеры. Она сильно отличалась от той мадеры, которую я пил в Советском Союзе. Умеет социализм извратить внутреннюю сущность не только понятий, но и предметов. В СССР даже солнце светило другое, более красное.

От безделья экипаж плещется в бассейне, сооруженном из запасного паруса, опущенного за борт. Плавать почти никто не умеет. Научиться было негде. В северных морях шибко не поплаваешь. Крика и визга из бассейна, как в детском саду. Порой ютландцы бывают не похожи на себя.

Я ныряю в воду с другого борта. Вода здесь не очень прозрачная. Поскольку острова вулканические, в воде много темной взвеси. Говорили, что дайвинг здесь не самый лучший, но я не проверял. Мне больше нравится просто плавать. Такое впечатление, что подзаряжаюсь в морской воде. Оставляю в ней все заботы и болезни, а взамен беру жизненную энергию. Уплываю далеко. Там долго лежу на спине и смотрю на белое солнце на глубоком голубом небе.

Фернан Кабрал вернулся вечером. По улыбающейся физиономии я понял, что привез он хорошие новости. За время перехода мой потомок стал относиться ко мне с доверием и уважением, потому что я знал, как капитан, намного больше, чем он. Когда подходили к Мадейре, рассказал ему об Америке.

— Если плыть дальше на юг, будет еще один островной архипелаг, — начал я.

— Знаю, — сказал он. — Его испанцы захватили.

— Южнее этих островов начинается зона ветров, которые дуют с востока. Они приведут к материку, который больше, чем Европа, — продолжил я.

— Говорят, что так можно попасть в Индию, но я не верю, — поделился Фернан Кабрал.

— Можно, только сперва надо обогнуть этот материк, — поделился я. — Обратно лучше возвращаться, проплыв сначала на север до широты Азорских островов. Там преобладают западные ветры.

— Это я знаю. Бывал на Азорах. Пшеницу оттуда возил, — рассказал он.

В двадцать первом веке пшеницу будут возить в обратном направлении.

Сейчас Фернан Кабрал быстро поднялся по штормтрапу, постукав балясинами по борту.

Вытерев пот со лба загорелой рукой, оскалил в улыбке острые зубы и сообщил:

— Там он. Грузится сахаром. Дня через два-три закончит.

— Много судов будет в караване? — спросил я.

— Мне сказали, что он один ходит, напрямую, а не вдоль берега, как все, — ответил Фернан Кабрал. — Это ты его научил?

Мы сюда шли тоже напрямую. Мадейра есть на моей карте.

— Да, — соврал я. — И не только этому. За что меня и отблагодарили.

— Теперь ты его отблагодаришь! — льстиво произнес португальский капитан.

Я говорил ему, чтобы приберег патоку для других. Не помогает. Льстят тому, кого недолюбливают. У Фернана Кабрала пока нет оснований относиться ко мне хорошо. Дальнее родство в расчет не принимается.

— Заканчиваем купание, снимаемся с якоря! — командую я.

— Возле северной стороны острова будем его ждать? — интересуется Фернан Кабрал.

— Нет, возле Порту-Санту, — отвечаю я.

Порту-Санту — это второй по величине остров архипелага. Вдруг Жакотен Бурдишон выйдет из порта не один? Мы справимся и с несколькими судами, но не хотелось бы обострять отношения с португальцами. Лиссабон очень удобен для продажи попутных грузов и трофеев. Возле Порту-Санту нам никто не помешает захватить французский корабль.

Он появился на четвертый день. Уменьшенная копия моего барка. Нет, вроде бы немного шире. Жакотен Бурдишон решил пожертвовать немного скорости ради большей мореходности. Юго-восточный ветер гнал его мимо юго-западной оконечности острова Порту-Санту. Мы ждали в проливе между этой оконечностью и маленьким островком. Когда вышли из-за островка, до жертвы было мили две.

Заметили нас не сразу. Несколько минут мы шли курсами, ведущими к сближению вплотную. Затем корабль Жакотена Бурдишона резко повернул влево, в сторону Америки. Надеюсь, мы догоним его раньше. Все-таки мы в балласте, а он в грузу. Что и подтвердилось через часа полтора. Дистанция между кораблями сократилась до трех кабельтовых. Я приказал открыть огонь из погонных орудий. Первый же залп из двух пушек снес косой парус с бизань-мачты. В ответ прогрохотала большая бомбарда. Каменное ядро сделало пару прыжков по волнам и ушло под воду в полукабельтове от носа моего брига. У Жакотена Бурдишона всегда была любовь к количеству, а не к качеству. Впрочем, с тем порохом, что у него, из моих пушек не постреляешь. Второй наш залп из погонных орудий особого вреда не нанес, хотя, как мне показалось, одно ядро пронеслось рядом с мачтами. В третий раз мы выстрелили книппелями. Главные паруса с грот- и фок-мачты упали на палубу. Остались только дырявые марселя и стаксель. На них далеко не убежишь. Ответный выстрел, прозвучавший почти одновременно с нашими, попал нам в фок-мачту, не свалил ее, но убил двух человек и ранил еще двоих осколками, на которые разлетелось каменное ядро. Один из убитых вроде бы мой родственник. Он был с аркебузом, а все на борту моего барка, кто вооружен огнестрельным оружием, состоят со мной в дальнем родстве. Еще несколько родственников среди наводчиков пушек.

Корабль Жакотена Бурдишона быстро потерял скорость. Оставшиеся паруса помогали ему держаться на курсе, но не более того. Видимо, ждали, что мы сойдемся борт к борту и померяемся силами. Тогда у врага будет преимущество, потому что пушки у него большего калибра, а на малой дистанции трудно промахнуться. Одного их залпа в упор может хватить, чтобы потопить мой барк. Только я не стал это делать, решил познакомить его с продольным огнем. Метрах в семидесяти от вражеского корабля мы повернули вправо и дали залп из шести орудий левого борта. Шесть ядер разметали кормовую надстройку. Все поперечные переборки и квартердек обрушились. Через груду бревен и досок просматривалась главная палуба. Обломки, щепки и какие-то тряпки заколыхались на синеватых невысоких волнах. С небольшой задержкой, будто потратив время на глубокий вдох перед отчаянным прыжком, в воду свалилась железная бомбарда, ствол которой был скреплен обручами. Часть брызг, поднятых ею, окропила развороченную корму.