— Так ты говоришь, пять любекских кораблей тебе не страшны? — произнес король, обращаясь ко мне, хотя ничего подобного я не говорил.

— Если нападут, мало им не покажется, — самоуверенно заявил я, хотя если и приврал, то не сильно.

— Значит, если дать тебе несколько кораблей, ты справишься с большим их флотом? — как догадываюсь, продолжал он продвигать нужную информацию в нужные любекские уши, которые я пока не смог идентифицировать.

— После небольших совместных учений, гарантирую, что мы заставим всех на Балтийском море бояться и уважать датского короля, будь это любекские купцы, будь английские или фламандские. Мне приходилось учить уму-разуму и тех, и других, и третьих, и еще испанских и сарацинских, — подыгрывая королю, хвастливо заявил я.

На самом деле я так не считал. Пришлось бы еще и перевооружать всю эскадру и давать ей хороший порох, что я не собирался делать. Сегодняшний союзник завтра мог превратиться во врага.

— Это очень хорошо! — радостно произнес Кристиан Первый, поглядывая на сидевших слева от него купцов, а потом сказал мне: — Приказ о назначении твоего тестя ленсманом получишь завтра утром.

Любекские купцы исподтишка наблюдали за мной. Это опасные враги. У них много золотых гульденов, на которые можно нанять и солдат, и наемных убийц. Надеюсь, король Дании не затеет с ними войну в ближайшее время. Впрочем, если бы действительно собирался воевать с ними, не стал бы светить главный козырь, приберег на самую важную взятку. Скорее всего, он блефовал. Карта на руках плохая, но не настолько, чтобы сыграть мизер. Распассы были бы идеальным вариантом. Надо убедить противника, что у тебя сильная карта, что сыграть им не дашь — и посадить на распассах. Надеюсь, мои слова помогли Кристиану Первому. В таком случае он будет заинтересован, чтобы я жил долго и счастливо.

Возвращаясь на барк, я спросил Андерса Йенсена:

— У короля были трения с любекскими купцами?

— Многим купцам не нравится Эресуннская пошлина, — уклончиво ответил живой поклонник мертвого бургундского герцога.

Я вспомнил, как облагал пошлиной суда в Дарданеллах, и подумал, что Кристиан Первый устроился даже лучше меня. Впрочем, пошлину ввел не он, а Эрик Померанский много десятилетий назад. Шлагбаум — самое прибыльное изобретение человечества.

Трудно сказать, чему больше обрадовался тесть — доспеху или указу о назначении его ленсманом. Я выложил и то, и другое одновременно. Нильс Эриксен рассматривал доспех, держа в левой руке указ с висевшей на толстой нити, большой, свинцовой печатью с королевским гербом. Печать плавно покачивалась при каждом его жесте.

— Да в таком доспехе ничего не страшно! — самоуверенно заявил тесть.

— Могу доказать обратное, простелив его насквозь с сотни шагов, — предложил я.

— Я с тобой воевать не собираюсь! — в кои-то веки пошутил он.

Когда Нильс Эриксен налюбовался новой игрушкой, обсудили наши дела.

— Теперь весь север Ютландии будет под нами! — уверенно заявил тесть. — Я подобрал тебе несколько участков на юге нашего лена, возле орхусского. В Орхусе наш родственник главным судьей. Если ты не передумал покупать.

— Не передумал, — сообщил я. — Деньги надо куда-то вкладывать, иначе утекут бесследно.

— Да, есть у них такая особенность: Приходят трудно, а уходят незаметно, — согласился он. — Но с такой добычей, как ты на этот раз взял, они не скоро переведутся!

Каждый матрос получил по пятьдесят шесть с половиной золотых гульденов, а комендоры, аркебузиры и, само собой, командный состав, еще больше. За такие деньги можно было купить дом в Ольборге, или три пары волов, или участок земли, способный прокормить семью.

— Некоторые наши бедные родственники хотели бы пристроить своих сыновей на службу к тебе, — продолжил Нильс Эриксен.

— Могу взять еще десяток арбалетчиков, — согласился я.

Экипаж и так великоват. Приходилось брать меньше груза, чтобы разместить всех.

— Они готовы хоть матросами, хоть кем угодно, — сообщил тесть.

— Если согласны матросами и обслугой к пушкам, могу взять на замену погибшим и раненым, — предложил я.

— Я передам им. Завтра придут, отбери, кого сочтешь нужным, — сказал тесть.

Живот у Хелле заметно увеличился. Она перебралась ко мне на постоялый двор, но мысленно уже была в нашем новом доме. Он рос быстро. Строители уже делали третий этаж жилого корпуса, а на двухэтажных устанавливали стропила для крыши. Крыть ее будут глиняной черепицей, привезенной из Гамбурга. Местная меньше, но толще и тяжелее, поэтому немецкая считается лучше. Иностранное всегда кажется лучше. Потому, что дороже. Мои матросы выгрузили и отнесли на стройку трофейное стекло, которое вставят в высокие окна с двойными рамами, чего пока никто не делает. Правда, в служебных помещениях и у слуг рамы будут одинарные и небольшие. Для слуг, по мнению местных, стеклянные окна — и так слишком жирно. На склад, который пока без крыши, сложили товары, не боявшиеся сырости: бочки с вином, металлы, доспехи. Остальные товары, которые будут проданы в Ольборге, поместили на постоялом дворе. На барке оставили только то, что повезем в Гамбург, и добавили бочки с селедкой. Это были последние из весеннего улова. Со дня на день намечался ход сельди в проливе Эресунн, и многие ольборгцы отправились туда на лодках и небольших судах, нагруженных пустыми бочками и солью. Говорят, там рыбы будет еще больше, хотя я не мог представить, куда же больше?!

В Северном море нас подхватил северо-западный ветер силой баллов шесть и быстро понес к устью реки Эльба. На подходе ветер усилился баллов до семи, поэтому я приказал убрать марселя и взять рифы на главных парусах. Мне нравится заходить из штормового моря в реку. Всего несколько кабельтовых отделяют яростные морские волны от спокойной и гладкой речной воды. С сильным попутным ветром мы легко преодолели течение и добрались до порта.

Торговые связи в Гамбурге у меня были налажены, цены оговорены. Сильных и непредвиденных колебаний цен не было. Немного подешевела селедка, потому что слишком богатым был улов в этом году. Договариваться пришлось только по поводу тюленьих и нерповых шкур и жира. Раньше я их сюда не привозил. И шкуры, и жир забрали охотно и заплатили неплохо. Я заработал на них большую прибыль, чем даже на мехах. Заполнил трюм немецкими и французскими вином в бочках и солью в мешках, английскими и фламандскими тканями, немецкими изделиями из железа и стали, английским свинцом и оловом, индийской селитрой, чудом оказавшейся в этих краях, сирийскими и турецкими коврами и сушеными фруктами. Часть этих товаров предназначалась для личного использования. Впереди долгая зима. Чтоб жизнь казалась слаще, буду, сидя в теплой комнате, пить сладкое вино и закусывать сладкими финиками, изюмом и сушеным инжиром.

В Ольборге мы выгрузили часть привезенного и взяли взамен селедку нового улова. Когда проходили проливом Эресунн, там уже кончилась путина. Лишь несколько небольших рыбацких суденышек добирали опоздавшую селедку. Таможня на нас не прореагировала. Уже запомнили. На переходе к Финскому заливу немного потрепал сильный норд-ост. В открытом море отштормовали без проблем. Хуже было бы, если бы такой ветер застал в заливе, особенно в восточной части его, полной островов и мелей. Оставшуюся часть перехода нас поливал дождь при слабом северо-западном ветре. Мы еле ползли, хотя надо было бы поторопиться. Началась осень. В этих краях она как-то вдруг переходит в зиму.

Стоило нас встать на якоря возле острова Котлин, как со всех сторон к барку полетели кожаные лодки аборигенов. Они привезли кожи и жир морского зверя. Обменивали на вино. Гулянка продолжалась два дня, после чего резко закончилась. Видимо, характер у местных жителей был под стать климату: не любят затягивать переход от хорошего к плохому и наоборот. Я обговорил с ними, что привезти весной, кроме алкоголя. Они пообещали заготовить для меня меха. Мои матросы отправились на остров Котлин, где занялись перетопкой жира. Остальные рыбачили и охотились. Дичи еще было много, но перелетные птицы уже сбились в стаи, готовясь к продолжительному путешествию.