Часть черного и красного дерева оставил на облицовку собственного жилья. Черные панели придали холлу и моему кабинету торжественность, а красные сделали веселее помещения для женщин и детей. У меня начала проявляться тяга к украшательству жилья. Наверное, действую в духе эпохи, в которой живу. Правда, сперва у меня было желание пустить эту древесину на ремонт корабля. Она очень плотная, тяжелая, почти не гниет. Была бы очень хороша для обшивки корпуса ниже ватерлинии.

Деньги от продажи добычи поделил, согласно окладам. Получилось очень даже неплохо. Если и дальше так будет продолжаться, то Ольборг станет гнездышком для богачей Дании.

Зиму провел, обучая личный состав морской премудрости и стрельбе из огнестрельного оружия. На порох теперь деньги были, так что не жалел его. Время от времени в компании тестя и других родственников отправлялся на охоту. Моя свора собак уже сработалась. Даже гавкать стали похоже. Раньше я слышал несколько голосов, а теперь они сливаются в один. Когда гонят кабана, лают звонче, агрессивнее.

За неделю до начала пасхального поста собаки обнаружили стадо кабанов и погнали на нас. Обычно я охочусь с луком, а на этот раз взял винтовку. Хотел проверить новый тип пуль. Все пока отливают их круглыми. Диаметр формы был равен калибру, но при остывании свинец уплотнялся, и в ствол пулю загоняли, обернутой в бумагу или клочок тряпки. Точность была еще та. Я делал конические и длиной три калибра, чтобы сжималась и заполняла нарезы, благодаря чему закручивалась. На этот раз изготовил с разрезанной накрест головкой. Свинцовые пули, не имеющие пока оболочку из более твердого металла, и так при попадании сплющиваются, и возникающая при этом ударная волна разрушат плоть на значительном расстоянии вокруг раны, а с разрезанной головкой в придачу «раскрывается», как бутон цветка, и рвет плоть каждым лепестком, нанося еще больше повреждений.

Кстати, местные лекари считают, что пуля заносит заразу в рану, потому так плохо и заживает, и обрабатывают раны кипящим оливковым маслом. Раненые больше боятся этого масла, чем пули. Я попытался втолковать лекарям, как французским, так и датским, что от масла только хуже становится. И те, и другие не поверили. Мол, рану все равно надо обработать. Посоветовал делать это морской водой. Если не поможет, то и не навредит. Датские лекари проверили, убедились, что после обработки морской водой раны заживают быстрее, и стали применять.

Мы расположились в небольшом островке лиственных деревьев, метрах в ста пятидесяти от леса. Ждали, когда дичь выскочит на нас. Судя по собачьему лаю, это должно было случиться скоро. И все равно я упустил момент, когда из леса выскочил вожак — массивный вепрь с длинными, немного загнутыми назад клыками. Следом за ним бежал кабан помельче, а потом две крупные, старые самки и пять молодых. Снег был неглубокий, поэтому бежали быстро. Собаки отставали метров на пятьдесят, но постепенно сокращали разрыв.

Вепрь почему-то напомнил мне пригнувшегося к рулю, толстого байкера на шоссейном мотоцикле. Была в нем какая-то показушность. Наверное, мне так чудилось потому, что необычно крупный, килограмм на триста, если не больше, и при этом трусливо удирает от собак. Моя пуля попала ему позади левой лопатки. Я это точно увидел. А вот реакцию кабана — нет. Как несся по лугу, как по шоссе, так и продолжил, не сбавляя скорость, не сворачивая и даже не качнувшись. Перезарядить винтовку и выстрелить второй раз я не успел, а остальные не решились посягнуть на право своего командира. Ютландцы тоже умеют льстить, но не словами, а делами. Двух старых кабаних отпустили, а молодых и второго кабана завалили выстрелами из аркебуз и арбалетов. В молодого кабана попало сразу пять болтов и три или четыре пули. Насчет пуль несовпадения было потому, что в попадании признались четверо аркебузиров, а пулевых отверстий обнаружили всего три. На счет приврать ютландцы не отличались от охотников других стран. Сошлись на том, что две пули, вопреки поверью, попали в одно место. Вся свора собак сразу закружила вокруг убитых зверей, принялась слизывать кровь с ран и глотать окровавленный снег. Гнаться за живыми не собирались. На охоту собак брали голодными, чтобы лучше зверя чуяли и резвей бегали. Вот они первым делом и утоляли голод. Сытые собаки предпочитают охранять диван. Впрочем, диваны здесь пока не в моде.

Путь, протоптанный в снегу убежавшими кабанами, был изрядно забрызган кровью. Справа крови было больше. Мы проехали километра два, пока не наткнулись на вепря. Он лежал на левом боку. Рядом стояли обе старые самки. Завидев всадников, они побежали дальше, а кабан попробовал встать, но не смог. Только черная шерсть на загривке стояла дыбом. Загнутые клыки ходили вверх-вниз, будто невозмутимо жевал резинку. Кинуться в атаку у него не было сил, поэтому смотрел маленькими глазками на нас и как бы сквозь нас. Мне кажется, зверь понимал, что умирает. Наверное, ему больно и холодно. Когда теряешь много крови, замерзаешь. Вторая моя пуля, обычная, чтобы не смазать эксперимент, попала ему под острым углом в спину перед крестцом. У вепря мелко задергались задние лапы. Он попытался было еще раз встать, приподнялся на передних лапах и как-то слишком медленно, картинно завалился на левый бок. Рана в правом боку — выходное отверстие от первой пули — была диаметром сантиметров десять. Отсутствовал кусок плоти вместе со шкурой. Что ж, прибережем такие пули для особых случаев.

Я подошел к зверю, достал кинжал из ножен. Здесь, как и на Руси, принято, чтобы убивший кабана отрезал ему яйца. Говорят, что делается это для того, чтобы мясо не воняло. Но я знаю, что мясо вонять не будет, если кастрировать кабана, как минимум, за два месяца до убоя. Видимо, это какой-то древний обычай, смысл которого позабыли. Яйца у кабана были большие. По ним ползало столько блох, что казалось, будто яйца шевелятся. Блохи удирали с быстро холодеющего тела, искали новое прибежище. Я отсек яйца одним ударом. Они упали на снег, истоптанный и залитый кровью.

Вепря запекли на вертеле целиком. Такой здесь обычай. Видимо, порезанный на куски зверь становится менее вкусным или теряет ауру, которую должен передать едокам. Эти два обычая — то немногое, что осталось у датчан от сильных и свирепых, как вепрь, викингов.

После Пасхи я повел барк к устью Невы. Не ради новгородских купцов, а ради чуди белоглазой, которой прошлой весной пообещал, что привезу им товары. Наверное, обдираю я их не так жестоко, как мои соплеменники, поэтому просили, чтобы приплыл и на следующий год. Повез им наконечники для гарпунов и копий, топоры, ножи, изготовленные из хорошего, твердого железа. Те, что я видел у них, были из мягкого. Такие легко гнутся и тупятся. Наверное, русские купцы на всякий случай не продавали им хорошее оружие. А мне было все равно. Это будет моя последняя ходка к ним. Не буду мешать соплеменникам зарабатывать на жизнь, обирая наивных людей.

Пришли мы в дождь. Эта весна была более теплой. От островов уже не шел неприятный запах гнили. Или это дождь прибивал его. Лило серьезно. В ватервейсах, в которые стекала вода с главной палубы, журчали ручьи. Шпигатов не было. Слишком мудреное приспособление. За борт вода стекала через прорези в фальшбортах. Рыбу выгружать на остров не надо было, поэтому матросы, свободные от вахты, спрятались в кубрике. Весь переход они обсуждали, нападут на нас русские или нет? Им хотелось, чтобы напали. Тогда будет добыча.

Я слышал их разговоры, лежа в своей каюте. Стоило мне закрыть дверь за собой, как экипаж считал, что в каюту не проникает ни звука. Сразу вспомнил одного капитана, у которого работал вторым помощником. У него была поразительная способность говорить по секрету гадости о человеке именно в тот момент, когда данный персонаж оказывался за его спиной. При этом капитан абсолютно не смущался, когда узнавал, что секретность не была достигнута. И не скажешь, что совсем уж толстокожий. Поэтому я, чтобы не услышать комплименты в свой адрес, увидев спину капитана, сразу сообщал ей о своем присутствии.