— Любекские купцы, — кивнув на двух купцов, начал таможенник, — утверждают, что те два корабля принадлежат членам Ганзы. Ты напал на них, совершил разбойное действие, за что должен ответить.

— А если бы они напали на меня, то я тоже должен был бы ответить? — спросил я насмешливо, обращаясь к купцам.

— Если бы они напали на тебя, тоже бы ответили, — произнес купец в алом гауне.

— Тогда я ставлю вас в известность, что неподалеку от Линданисе на меня напали пять ваших кораблей. Два я захватил, а остальные успели удрать, — мило улыбаясь, сказал я.

— Такого не могло быть! — воскликнул купец, одетый в синий гаун.

— Чего именно? — прикинулся я непонимающим. — Разве они никогда и ни на кого не нападают?

— Напасть могут, — сознался он. — Но впятером они бы с тобой справились! — уверенно закончил купец в синем.

Купец в алом посмотрел на серые паруса, подвязанные к реям, на меня. На строгом и важном лице с короткой и наполовину седой бородкой появились признаки мыслительного процесса. Мне даже показалось, что слышу, как скрипят его заржавевшие извилины, делая неприятный вывод.

— Морской Волк, — тихо подсказал я и скомандовал боцману: — Приведи пленного капитана!

Произнесенное мною прозвище заставило заткнуться купца в синем, а таможенник посмотрел на меня с интересом.

— Подданные короля Кристиана могут постоять за себя в море, — сказал я таможеннику.

Тот улыбнулся и кивнул, то ли соглашаясь с моими словами, то ли радуясь, что хоть кто-то утер нос любекцам, которых, уверен, копенгагенцы недолюбливают. Ютландцы тоже их не жалуют, но серьезного конфликта интересов нет, поскольку на полуострове нет больших денег, а потому нет и большого количества иностранных купцов.

Когда привели пленного капитана, который на ходу приглаживал рукой взлохмаченные, рыжеватые волосы, купец в синем первым делом спросил:

— Сколько кораблей было в вашем караване?

— Пять, — ответил капитан.

Больше вопросов ему не задавали. Иначе пришлось бы повесить капитана за пиратство.

— Обсуди с ними условия выкупа себя и, если хочешь, своего корабля, — предложил я, — а мы пока обговорим с таможенником наши дела.

— А груз тоже можно выкупить? — спросил пленный капитан.

— Конечно, — ответил я. — И второй корабль вместе с грузом. Если в цене сойдемся.

Мы зашли с таможенником в мою каюту. Тома сразу налил нам в серебряные кубки трофейного красного вина, немецкого. Таможенник пил мелкими глотками, по-птичьи, громко плямкая после каждого.

— Прикажу матросам погрузить в шлюпку бочонок вина для тебя, — сказал я.

— Не откажусь! — не скрывая радости, произнес он.

— Десять процентов от добычи устроят короля Кристиана? — задал я вопрос.

— Думаю, да, — ответил таможенник.

— От себя добавлю турнирный белый доспех работы некоего Кольмана из Аугсбурга ценой в тысячу двести гульденов, — произнес я, указав розничную цену.

Второй доспех решил подарить тестю, а на третий положил глаз Лорен Алюэль. Видел, как мой кутильер во время перехода учился ходить в доспехе по палубе трофейной каракки. Потом приплыл на шлюпке и попросил уступить ему. Я согласился. У него есть деньги, и Лорен вправе тратить их, как хочет. Покупка доспеха — не самое неразумное вложение денег. В большом городе на доспех всегда найдется покупатель.

— Это очень известный мастер, — сообщил таможенник. — Наш король не любитель турниров, но такой подарок ему понравится.

— Буду рад, если так и случится, — признался я.

Набиваться в свиту короля я не собирался. Хватит мне французского горького опыта. Власть у Кристиана Первого не такая абсолютная, как у Людовика Одиннадцатого, однако лишние враги мне ни к чему.

После этого я пригласил в каюту купцов вместе с пленным капитаном. Они удивились, увидев, какая она большая и удобная. У капитана на каракке раза в два меньше моей. Пока что в первую очередь думают о грузе, а об экипаже, включая капитана, во вторую. Я угостил их трофейным вином и положил перед ними купчие на товары с обоих призов. Чем хороши западноевропейские купцы, у них на каждую торговую операцию по бумажке. Русский купец держит все в голове. Думает, что так надежнее. Я предупредил, что заберу турнирные доспехи, шлемы, кирасы и часть вина, бумаги и стекла. Шлемы и кирасы раздам членам экипажа. Почти у всех только кожаные шапки и куртки. Кое-кто из погибших в бою мог бы уцелеть, если бы имел железные доспехи. После продолжительного и жаркого торга мы сошлись на тринадцати с половиной тысячах золотых гульденов за капитана и обе каракки с грузом. На тысячу триста пятьдесят сразу выписали вексель таможеннику. О том, что мы захватили наличность на обеих каракках, я умолчал. Хватит королю и того, что получит.

Любекцы предложили и мне векселя. Вообще-то, они надежные торговые партнеры, но данный случай был особый, поэтому я не стал рисковать.

— Возьму половину, но не вашими векселями, — отказался я. — В городе должны быть итальянские банкиры. Желательно, те, которые сужают деньги королю. Венценосные особы не спешат возвращать долги, следовательно, и заимодавцы не спешат сбежать из страны. Договоритесь с двумя или тремя, пусть приплывут ко мне.

В это время мои матросы погрузили бочонок вина в судовую шлюпку. Бочку поставили в центре между банками, на одну из которых сели чиновники. Любекские купцы и выкупленные пленники отплыли вместе с солдатами на своей. Солдат высадили на четырехмачтовую каракку. Там же остался купец в синем гауне, чтобы проследить, как бы мои матросы не забрали что-нибудь сверх оговоренной части добычи.

Банкиры приплыли следующим утром. Один был миланец Антонио Спини, а второй — Паоло Саккетти из Лукки. Оба в шелках и беличьих мехах. Белку южане любят больше остальных мехов. Наверное, потому, что в ней не так парко и в тоже время богато. То ли одинаковая профессия наложила отпечаток, то ли все черноволосые и горбоносые итальянцы стали для меня на одно лицо, но мне показалось, что они родственниками. Различал их только по диалектам итальянского языка. Луккец говорил мягче. И они сразу поняли, что я говорю на венецианском диалекте.

— Долго служил у венецианцев, — объяснил я.

— Теперь понятно, откуда такие хорошие морские навыки! — похвалил миланский банкир.

— И богатая добыча! — не отстал и луккский банкир.

— Я готов взять у вас два векселя по три тысячи гульденов и оставить эти деньги у вас под четыре процента годовых, — предложил им, зная, что больше трех процентов дают очень редко. — Уверен, что вы ссудите эти деньги немцам процентов под двенадцать, если не больше, так что все будем не в накладе. Впрочем, я могу и сам ссудить им эти деньги, но решил разделить риски с вами.

— Чувствуется венецианская выучка! — начал Антонио Спини с похвалы, а потом перечислил, почему четыре процента — это неподъемно для них.

В умении торговаться итальянцы превосходили немцев. Сражался с ними не столько ради выгоды, сколько перенимая опыт. Поучиться было чему. Уверен, что они не договаривались заранее, но работали согласованно, как два крепких преферансиста, к которым подсел поиграть лох с деньгами. Я уступил им полпроцента за науку.

— Остальные шесть тысяч я хотел бы получить напополам золотом и серебром и как можно скорее, — сказал им напоследок.

— Если согласишься взять четыре тысячи серебром, то привезем завтра утром, — предложил Паоло Саккетти.

Золото они придерживали потому, что с ним убегать легче.

— Пусть будет четыре, — согласился я.

Все равно эти деньги пойдут на выплату экипажу.

Только проводил их, как увидел, что к барку приближается двадцатичетырехвесельная галера. Борта ее выше ватерлинии были выкрашены в золотой цвет с двумя красными горизонтальными полосами. В желто-красную горизонтальную полосу была и мачта, установленная немного впереди миделя. Ни рея, ни паруса на ней не было. С клотика свисал длинный широкий флаг, разбитый на четыре сектора белым простым крестом. В левом верхнем секторе на желтом фоне изображены три бегущих, синих вроде бы льва в золотых коронах. В правом верхнем — три золотые короны на синем фоне. В левом нижнем — на красном фоне шагающий влево, в прошлое, золотой лев в короне, с высунутым языком и занесенным топором в лапах. Не знаю, кому он показывал язык и грозил топором. Надеюсь, не одному и тому же лицу. В правом нижнем секторе на красном фоне вышагивал тоже влево, высоко задирая правую лапу, золотой дракон, хвост которого был загнут кольцом. Представляю, как ему больно. Наверное, поэтому и пасть открыта. На двадцати четырех гребцах были желто-красные шапки-колпаки и ливреи. Так же были одета и дюжина солдат, вооруженных глефами. Доспехов на них не было. Видимо, церемониальное воинство. Командовал галерой молодой человек лет восемнадцати, одетый в красный гаун, который был коротковат, по бургундской моде, и желтые шоссы, плотно облегающие мускулистые ноги. Красный гульфик нормальных размеров. В восемнадцать лет свое достоинство демонстрируют в постели, а не в гульфике. На коротких светло-коричневых сапожках были бляшки в виде серебряных звездочек с короткими зубцами, напоминающих шестеренки. На поясе у него висел в ножнах, обтянутых черным бархатом, короткий, полуметровый, парадный меч. В последнее время такие мечи стали входить в моду в Бургундии.