Аборигены появились на следующее утро. Их лодки были заполнены пушниной и шкурами. В этом году они привезли раза в два больше, чем в прошлом. То ли зима была удачная, то ли проданное мною оружие помогло, то ли русские купцы недоработали, погибнув во время нападения на барк. Привезли и десяток шкурок песцов, хотя в этих широтах песцы вроде бы не водятся. Обмен проходил быстрее, чем процедура распития вина. Глава семейства торжественно принимал примерно литровую чашу вина, жадно припадал, выцеживая за раз чуть ли не половину, а потом не менее торжественно передавал другому члену своей семьи, жене или сыну. Впрочем, при распитии второй чаши торжественность исчезала. Вместо нее была пьяная веселая расслабленность. Видимо, целый год аборигены мучились ради одного дня блаженства. На следующий день они привозили шкуры и жир. На третий и четвертый — только жир. Из-за дождя, который лил с короткими перерывами, перетапливать не было возможности, поэтому грузили в трюма, так сказать, полуфабрикат ворвани.

Утром пятого дня снялись на Ольборг. Заходить в Нарву я не захотел. В Ютландии были гонцы из Ливонии. Приглашали рыцарей поучаствовать в нападении на Псков. Кое-кто поехал. Бедность, как ничто другое, придает решительности и любви к перемене мест. Глядишь, что-нибудь награбят. Или станет безразлично, беден или богат.

В Ольборге дождя не было, поэтому быстро перетопили тюлений жир. В Лиссабоне на него был спрос, несмотря на то, что португальцы охотились на китов, которые заплывали и в их теплые воды. В последнее время они забросили этот вонючий бизнес. То ли китов стало мало, то ли налогами задавили китобоев, то ли, что скорее, они нашли более прибыльную работу на торговых судах. Догрузили трюма бочками с сельдью весенней путины. Часть мехов я оставил дома. Как ни странно, в жаркой Португалии меха в большой цене. Служат они не для утепления, а для обозначения высокого статуса владельца. Песцов отдал Хелле, чтобы сшила себе шубу. Такого наряда, скорее всего, не будет ни у кого в Дании, включая королеву. Хелле, правда, в ближайшее время будет не до нарядов. Моя жена опять беременна, а ее младшая сестра родила девочку за два дня до нашего прихода.

Линьяж Гюлленстьерне не только увеличивается, но и крепнет материально. Мой тесть нашел несколько участков земли в Средней Ютландии, выставленные на продажу. Пришлось их купить. Мне бы хватило и той земельной собственности, что уже есть.

У тестя другая точка зрения:

— Земли много не бывает. Она — богатство, сила, власть!

Так понимаю, у него это навязчивая идея. Видимо, с детства мечтал разбогатеть, а теперь реализует эту мечту моими деньгами. Не сумев чего-то добиться в жизни, мы начинаем напрягать детей, внуков и других зависимых родственников, чтобы они сделали это. Нас абсолютно не интересует, нужна ли наша мечта этим людям. Моя мать мечтала научиться играть на фортепиано. Осуществляя ее мечту, я насиловал музыкальный инструмент четыре года. И он меня.

Провожал нас весь Ольборг. Горожане собрались на набережной, как на праздник. В то, что кто-то может не вернуться, никто не хотел верить. Нам желали удачи и богатой добычи. Мы ведь все в одном драккаре под названием «Северная Ютландия». У каждого местного жителя среди членов экипажа есть родственник, или друг, или просто знакомый. Привезенные нами деньги растекутся по всей округе, прямо или косвенно подправят финансовое положение многих.

В Ла-Манше нас накрыл густой туман. В предыдущий день была жара и легкий ветерок, который к вечеру стих. Утром у меня было впечатление, что попали в мешок с ватой. Лишь слабенькое плескание воды о борт корабля убеждало в обратном. Течение медленно сносило нас на восток, в обратном направлении. Поскольку по корме до берега было десятка три миль, я не беспокоился. Чтобы размяться, походил немного по квартердеку, покрытому ядреными каплями росы. Наверное, вид у меня был очень заумный, потому что матросы поглядывали то на меня, то на туман. Подозреваю, что думали, что я колдую. Вот пройдусь от борта до борта еще пару раз — и туман как ветром сдует. Увы! Примерно через полчаса я спустился в каюту.

Туман рассеялся около полудня. Задул юго-западный ветер и разогнал его. Мы поставили паруса и медленно пошли на запад. Я приказал матросам посвистеть на правом борту, чтобы ветер поменял направление на противоположное и задул сильнее. К моему приказу отнеслись с полной серьезностью. Десяток молодых оболтусов собрались возле бизань-мачты и начали выдавать рулады на любой вкус.

Занимались этим не долго, потому что впередсмотрящий прокричал с грот-мачты:

— Вижу корабль!

Цель была впереди и справа. Небольшая каракка с тремя мачтами, причем на бизани латинский парус был совсем маленький, словно дань типу корабля или моде. Обшивка внакрой. Марселей нет, но есть блинд под бушпритом. Такие корабли здесь чаще называют хулками. Шел хулк из какого-то английского порта в сторону Кале. Видать, из-за слабого ветра не успел вчера пересечь пролив. Судя по нагромождению груза на главной палубе, везет шерсть.

Мы взяли больше вправо, благодаря чему скорость немного выросла. На хулке поняли наш маневр и тоже повернули, но влево, в сторону английского берега. Преследование длилось часов пять, пока расстояние между нами не сократилось кабельтовых до четырех. Я приказал открыть огонь из погонных орудий. После четвертого залпа одно ядро сорвало бизань и продырявило грот возле самой реи. Еще один залп прогремел, когда дистанция сократилась до трех с полутора кабельтовых. В грот попало сразу два ядра, которые и сорвали его. Пока экипаж поднимал парус, мы сократили дистанцию еще на кабельтов и сбили фок.

Хулк был вооружен десятком трехфунтовых фальконетов. В последние годы войн с Францией не было. Никто в Ла-Манше не нападал, вот и сократили вооружение до минимума. В трюме легкая шерсть, а тяжелые пушки на палубе явно не способствовали безопасности мореплавания. Поскольку на английском корабле были лучники с блинными луками, я приказал своим арбалетчикам и аркебузирам спуститься с марсовых площадок. Будут стрелять из укрытий. В отличие от лучников, им не надо стоять в полный рост во время стрельбы. Спрятался и я за фальшборт, потому что английские лучники стреляли залпами, трудно уклоняться.

Поравнявшись с хулком, врезали в него бортовой залп картечи с расстояния метров семьдесят. Ни на марсовых площадках, ни на палубах не осталось ни одного лучника. Живые опасливо выглядывали из укрытий. Стрелять по нам никто из лучников больше не хотел. Зато их комендоры пальнули из двух фальконетов и снесли ванты правого борта грот-мачты.

— Убрать паруса, кроме стакселя! — приказал я своим матросам.

Хулк еле перемещался, благодаря блинду. С одним стакселем мы шли вровень с вражеским кораблём. Комендоры перезарядили пушки и по моему приказу произвели второй залп. Били по фор- и ахтеркастлю ядрами. С такой короткой дистанции ядра прошивали надстройки насквозь. Обломки досок и щепки посыпались в воду. Англичане сдаваться не собирались, поэтому произвели мы по ним еще и залп картечью карронадами. После чего на воду был спущен баркас, в который села абордажная партия под командованием Лорена Алюэля. Несколько гребков веслами — и баркас подошёл к борту хулка. Три «кошки» зацепились за планширь заваленного внутрь фальшборта, над которым была натянута абордажная сетка, сильно поврежденная. Первые бойцы, поднявшиеся по тросу с мусингами, фальшионами прорубили в сетке отверстия. Одному не повезло — получил стрелу в голову. Лучник был классный: наконечник стрелы пробил шлем сзади и вылез на пару дюймов. Сразу прогрохотал ответный залп из нескольких аркебуз. Я не видел лучника, но, судя по тому, что больше никто не мешал моим бойцам подниматься на борт каракки, в него попали. Видимо, смерть товарища разозлила моих ребят, потому что через несколько минут они доложили, что ни одного живого англичанина на борту каракки нет.

Мне привезли сундук капитана. В нем лежали расписки на груз — овчины летние и котсволдскую шерсть. Поскольку шерсть имела название, наверное, высокого качества. Денег было всего семь гроутов и десять полугроутов. Это серебряные монеты равные четырем и двум пенсам соответственно. На аверсе портрет короля в короне, расположенный в центре креста из полукругов, а на реверсе крест от края монеты до края. Гроуты стали немного легче, чем при короле Эдуарде Третьем. Инфляция в Средние века имела реальный вес. Еще в сундуке лежала сменная рубаха и черный льняной мешочек с мелкими косточками, то ли птичьими, то ли лягушачьими. Наверное, талисман. Не надел его капитан — вот и погиб. Впрочем, если бы надел, тоже не спасся бы. Видимо, лоханулся с талисманом.