— Джон, это не важно, — оборвала она и хотела добавить что-то еще, но я не дал.

— Нет, важно. — Я сказал это резко и усилил эффект произнесенных слов прямым взглядом ей в глаза. — Не перебивай. Сама ведь спросила.

Наверное, я произнес это жестче, чем следовало. Наблюдая, как нижняя губа Марты упрямо поджалась, а подбородок выехал вперед, я выдержал паузу и ее скептический взгляд, а затем с подчеркнутым спокойствием продолжил:

— На юге первое время мы жили в ужасной глуши, в старом, продуваемом всеми ветрами доме. Там не было даже горячей воды. Тогда мне думалось, что худших условий быть не может, но после жизни в метро, тот дом выглядит пятизвездочным отелем. Я месяц искал квартиру в городишке по соседству, только с квартирами там оказалась полная задница. Лора свояченица парня, у которого я нашел работу, он же и устроил нас у нее. Мы прожили у нее немногим больше месяца, а когда уезжали, она попросилась с нами. Ее семья не захотела покидать город. Они все собирались прятаться в подвале, несмотря на то, что зараженные уже добрались туда. Так она и очутилась в нашей компании и, пожалуй, за эти месяцы стала мне кем-то вроде младшей сестры или еще одного ребенка. Как бы смешно и тупо это не звучало, но это так.

По Марте было видно, что на языке у нее вертится еще какой-то вопрос, но она не желает его задавать. Выражение несгибаемого упрямства так и не ушло с ее лица, но взгляд сделался менее воинствующим. Выждав минуту, я решился спросить о том, что занимало меня.

— Почему ты не ответила?

— Не ответила на что?

В ее серо-голубых глазах мелькнуло непонимание, которое сразу натолкнуло меня на целый круговорот мыслей. Теряясь в догадках, что оно означает — притворство, забывчивость или она действительно не знает, о чем речь — я неотрывно глядел ей в лицо. За прошедшие месяцы я не раз думал о том, что она могла не получить моего сообщения и порой называл себя идиотом за то, что в тот день удалил ее номер и больше не сделал попытки с ней связаться.

— Марта, я написал тебе. Спустя несколько дней после приезда я написал тебе, где мы остановились, но ты даже не стала читать то сообщение. Поначалу я переживал, что с тобой что-то случилось, но затем нашел твой свежий репортаж и понял, что ты просто решила не отвечать.

— Джон…

Ее темные брови взметнулись вверх, отчего на лбу образовались две слабые складки, а лицо исказилось от смешанных, непонятных мне эмоций. Выпустив стакан из рук, она нервно сцепила их в замок, но тотчас опять схватилась за этот пресловутый, уже изрядно измятый бумажный стакан и выпалила:

— Я не получала от тебя никакого сообщения! Черт бы тебя побрал… Ты помнишь нашу последнюю встречу? Помнишь, как попрощался со мной?

— Да. — Судорожно сглотнув вконец пересохшим горлом, я задрал голову к потолку, но тут же вернул взгляд к ней и серьезно произнес: — Да, конечно, помню и потом множество раз об этом жалел. Я повел себя глупо в тот день, но ты не оставила мне выбора. Это упрямое желание раскопать все дерьмо, связанное с лабораторией, желание ехать на север, чтобы жить в палатках… Марта, ты уехала и даже не попрощалась. Сообщение написала так, что…

— О чем ты говоришь? Ты помнишь, что не хотел даже разговаривать со мной, когда я уходила? Ты ясно дал понять, что не станешь обсуждать никакие другие варианты и в любом случае поедешь на юг! А я не могла тогда все бросить и поехать с тобой. Не могла! Журналистика — это все, что у меня есть. Точнее было, — горько добавила она. — Я ждала от тебя звонка или сообщения. Действительно ждала. А потом поняла, что ты не напишешь.

— Если ждала, почему не ответила?

— Потому что потеряла свой чертов телефон вместе со всеми номерами! Потеряла, спустя неделю после отъезда!

— Потеряла телефон? Вот так глупо? — криво усмехнулся я.

— Да, вот так глупо! Я потом искала тебя повсюду, но бесполезно. Ни тебя, ни Терри нет ни в одной соцсети. Не понимаю, как вообще можно было жить в цифровом вакууме!

Мы оба почти кричали. Отовсюду на нас уже поглядывали люди, но мне было плевать. Градус долго сдерживаемых эмоций достиг во мне предельной шкалы и, казалось, вышел из-под контроля. Судя по всему, с ней происходило нечто похожее.

С шумом выдохнув воздух, я наклонился над столом и сгреб ее руки в свои. Она не шелохнулась, а ее раскрасневшееся лицо полыхало гневом. Несколько долгих секунд мы не отрываясь глядели друг другу в глаза, пока не наступил переломный момент, когда до нас обоих дошла вся абсурдность и бросаемых друг другу упреков, и самой ситуации в целом.

Марта вдруг отвернулась и часто заморгала, а когда снова повернула ко мне голову, глаза ее были наполнены влагой. По тому, как упрямо сжимались ее губы, как быстро пульсировала вена у ее виска и как изо всех сил она стремилась сохранить самоуверенный вид, я понял, что лишь усилием воли ей удается подавить в себе желание расплакаться. Как реагировать, я не знал. Хотелось утешить ее, но слов не находилось.

Все, что мне пришло в голову, это покрепче сжать ее руки. На этот раз наши пальцы сами собой переплелись. Глядя на них сосредоточенным и вместе с тем затуманенным взглядом, я услышал, как она перевела дыхание и уже спокойнее продолжила:

— Месяц спустя после вашего отъезда я была на юге. Ездила по работе в строящийся лагерь. Там уже были люди и я надеялась, что каким-то чудом встречу вас. Даже спрашивала каждого, не встречались ли ему Джон и Терри Уилсон, а также Роб и Айлин Холдер, — голос ее был пропитан самоиронией. — Я не знаю, зачем искала тебя, ведь ты не писал. Не ответил на сообщение, когда уезжал, не написал и позднее. Дальше, когда юг они тоже смели, я решила, что вы, скорее всего, там погибли. Так или иначе я была уверена, что больше мы не увидимся и представь мое удивление, когда я сегодня вошла в столовую и обнаружила Джона Уилсона, пытающегося надрать зад здоровенному парню.

Пока она все это говорила, я как завороженный смотрел на нее и обзывал себя последним болваном. Она искала меня. Искала меня! Меня!

До сегодняшнего дня я считал, что для нее ничего не значило наше короткое знакомство и та единственная ночь. Считал, что это меня накрыло с головой после первой же с ней встречи, а для нее все прошло лишь как забавное приключение. Я оказался настолько трусливым придурком, что просто не осмелился принять ее искренность. И я ведь еще тогда видел в ее глазах эту искренность и прямоту, но зачем-то убеждал себя, будто все выдумал.

— Марта, я идиот. Черт возьми, какой я идиот…

Наклонившись ниже, я поднес ее руки к своему лицу. Она долго ничего не говорила и не делала никаких движений, а у меня не хватало духу поднять голову и посмотреть ей в лицо. Я понимал, что должен ей что-то сказать, но все слова, приходящие в голову, выглядели убогими, глупыми, наивными. Я отметал их одно за другим, а секунды между тем растягивались в немую бесконечность.

Наконец она пошевелилась и с усмешкой произнесла:

— Похоже, мы оба идиоты, Джон.

Затем она перегнулась через стол и поцеловала меня. В этот момент, впервые за прошедшие полгода, я почувствовал, что дальше все будет хорошо. И даже если нам всю оставшуюся жизнь придется скрываться от зараженных тварей, теперь это не представлялось таким уж страшным.

Жизнь в стенах лагеря вовсе не была безоблачной и легкой — жесткая дисциплина и распорядок, многочисленные, зачастую нелепые правила, ежедневная рутинная работа, скученность и отсутствие личного пространства делали ее порой несносной, но на все это я почти не обращал внимания. По большому счету, я был счастлив. Днем работал в одной из гаражных мастерских, вечера проводил в обществе других обитателей лагеря, а по ночам крепко прижимал к себе Марту.

Посреди творящегося вокруг нас безумства и хаоса, счастливы мы были до неприличия. Внутри лагеря нас окружали тысячи уставших, обозленных, измученных своим положением людей, снаружи бушевала страшная, опустошительная эпидемия, но оставаясь вдвоем, мы практически не замечали враждебности и уродства остального искалеченного мира. С начала эпидемии он изменился до неузнаваемости.