Единственным плюсом во всем происходящем было то, что еще на первом блокпосту нам выдали медицинскую справку о прохождении унизительной процедуры с забором крови. С ней мы беспрепятственно проезжали все следующие кордоны, не проходя повторного анализа. На дорогу вместо трех часов мы потратили все семь. Уставшие, злые и дико голодные к дому Роба мы добрались лишь к четырем часам вечера.

В пять часов мы с Робом стояли на террасе перед его домом. Я рассказывал ему об обитавшем в лесу свихнувшемся старике и обо всем, что успел увидеть на дорогах, пока продирался сюда. Слушая, он в задумчивости молчал, лишь изредка почесывал затылок и с рассеянным видом сморкался в платок.

За время моего отсутствия город наполовину опустел — в нем остались исключительно те, кто не желал покидать свои дома. Ночью здесь произошли ожесточенные уличные столкновения, полиция не справлялась, подкрепления ждать было неоткуда, а потому Роб попал домой только к пяти утра. По словам Айлин, рубашка на нем была разодрана, из разбитой губы сочилась кровь. Аналогичная ситуация происходила повсюду в нашем округе и не только в нем.

— Что думаешь, Роб? — спросил я, затушив уже вторую выкуренную за десять минут сигарету.

За прошедший час мы решили, что если и будем уезжать, то все вместе. В сущности, это решение подразумевалось как бы само собой, так что подробно мы его даже не обсуждали. И он, и я понимали, что держаться сообща будет проще и безопаснее, но сейчас я хотел в точности знать, что он планирует делать — куда-то уезжать или оставаться тут, охраняя дом каждую ночь.

И если уезжать, то куда? С момента первого случая прошло больше месяца и сложно определить, как далеко эти твари разбрелись. Можно двинуть подальше на юг или на север страны в надежде, что военные их всех перестреляют и это быстро закончится, но с другой стороны, представить, как брошу здесь все и уеду, у меня по-прежнему не вполне получалось.

— Да хер его знает, — глядя вдаль прищуренным взглядом, выругался Роб. — Ясно, что нужно уезжать. В городе почти никого не осталось и глупо рассчитывать, что мы сможем переждать в подвале, пока все не закончится.

— Военные отправляют всех на север. По пути я слышал, что там строят лагерь для беженцев. Может, стоит поехать туда?

— У нас и выбора-то нет, — сплюнув на землю, зло прошипел он. — Пока они не трогают тех, кто не желает уезжать, потому что разбираются с хаосом на дорогах, но как только всех согласных перевезут, начнут силой увозить остальных.

— Вчера я подумал о Джесс. Она живет за карантинной зоной и можно было бы пересидеть у нее.

— Вот она обрадуется, когда мы заявимся к ней всей компанией, — усмехнулся он.

— Да, об этом я тоже думал, — с кислым видом откликнулся я.

Помимо вздорного характера, сестра Анны была той еще паникершей и можно только вообразить, в какое потрясение ее приведет наш внезапный приезд. Наверняка она уже забаррикадировалась в своей квартире и не высовывает носа на улицу, а уж мысль о том, чтобы она захотела принять у себя такую ораву и вовсе выглядела фантастической.

— А что планируешь ты? — поинтересовался Роб. — Я про твою журналистку.

Он развернулся ко мне всем корпусом и уставился в лицо неподвижным внимательным взглядом.

— Я хочу, чтобы она поехала с нами, — без раздумий ответил я.

— Ты уже обсуждал это с ней?

— Нет. Пока нет.

Роб кивнул, но как-то загадочно увел взгляд в сторону. Он сделала это так, будто хотел сообщить мне о чем-то значительном, но вместо того лишь проговорил:

— Думаю, сегодняшнюю ночь придется провести здесь. Уже поздно выдвигаться, да и вы только вернулись, а завтра с рассветом двинем на юг. Я не поеду в лагерь для беженцев.

— И что на юге?

— У меня там родственник, поживем пока у него. Все-таки это не лагерь и там будет потише, а мы сможем подыскать работу, чтобы продержаться на плаву, пока все не утрясется. Я звонил ему сегодня, он не против принять всех нас на какое-то время. В любом случае, я рассчитываю, что долго это не продлится.

— Да, пожалуй, это лучше, чем толпиться в палаточном лагере, — согласился я. — Хорошо. Я поговорю с Терри. И с Мартой тоже.

— Ты действительно считаешь, что она захочет ехать с нами? — вдруг спросил он, но не дожидаясь моей реакции, продолжил: — Позволь сказать тебе кое-что, парень. Ты можешь послать меня к черту, но я все же скажу. Твоя Марта отличная девушка. Она красивая, более того, неглупая и я отлично понимаю, отчего у тебя взыграла кровь. Что говорить, будь я на твоем месте, тоже потерял бы голову. И я рад, что ты вернулся к жизни, правда рад, но она тебе не по зубам, Джон.

— Роб…

— Подожди, я не закончил. Я скажу, а ты сам думай, что и как. — Он выразительно взглянул на меня из-под хмуро насупленных бровей и возвратился к своей поучительной речи: — Я говорю это не к тому, что она слишком хороша для тебя, ты понял? Я совсем о другом. Она будет сейчас носиться по всей стране с камерой наперевес и не угомонится, пока не раскопает подробности для своих репортажей. Ты и сам это знаешь, ведь так?

Я промолчал. Роб отчитывал меня, точно пятилетнего мальчишку, но внутри себя я знал, что он говорит правду. Все время на пути к дому мне и самому приходили в голову эти мысли.

— Она не поедет с нами, Джон, вот увидишь. Я лишь хочу, чтобы ты понимал это заранее и не вздумал все бросить, чтобы снова рвануть за ней. В одну авантюру из-за нее ты уже ввязался и кое-как вернулся назад, а тебе в первую очередь нужно подумать о Терри. Ты должен позаботиться о ней, — произнес он с напором. Помолчав, уже мягче, но с той же настойчивостью он прибавил: — Нам всем нужно уехать как можно дальше и переждать, пока все не кончится, а твоя Марта просто не сможет этого сделать. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше будет для вас троих.

Я по-прежнему молчал. Мне абсолютно нечего было ему возразить, да и к чему возражения, если все упомянутое им было и в моей голове. Только я боялся это признать, а Роб сказал как есть.

Я закурил третью сигарету и с отчаянием подумал о том, почему же все так чертовски сложно. Не дождавшись моих протестов, Роб похлопал меня по плечу.

— Я пойду в дом. Поговори с ней, вдруг я ошибаюсь.

Мне действительно хотелось, чтобы Марта каким-то чудесным образом согласилась уехать вместе со мной, но с того момента, как в восемь утра мы повздорили, между нами установилось странное напряжение. В дороге мы почти не говорили, а оно тем временем все росло, так что когда мы наконец добрались к дому Роба, казалось, пропасть в нашем общении стала непреодолимой. Помимо того, как только мы переступили порог, к отчуждению добавилась еще и непонятная мне самому неловкость.

Для Роба и Айлин не осталось незамеченным, что прошедшая ночь нас связала, но сами мы не решались открыто это продемонстрировать. Мы и между собой не могли до конца уяснить, кто мы друг для друга теперь. Возможно, Марта и ждала от меня каких-то слов, но мне пока так и не хватило духу заговорить с ней о главном.

В пути я непрерывно вел с ней мысленный диалог, в реальности же отважился лишь на один осторожный вопрос. Я спросил ее, что она планирует делать, но Марта так и не дала мне внятного ответа. Сейчас она вместе с Айлин и Терри была в гостиной, а я курил и пытался выстроить в голове цепочку предстоящего разговора.

Я боялся его начинать, боялся выглядеть в ее глазах дураком, но больше всего боялся услышать не те ответы, которые хотел бы получить. То, что она нужна мне, как и то, что хочу быть с ней рядом, я знал безоговорочно, но подсознательно понимал, насколько наши миры далеки друг от друга. После беседы с Робом это понимание только усилилось.

Затушив недокуренную сигарету, я вошел в дом вслед за ним и обнаружил всех сидящими перед телевизором. Они смотрели новости.

Из ящика вещали о том, что в нашем и соседних округах происходит настоящее стихийное бедствие, но паника охватила уже всю страну. Границы многих округов были перекрыты, на блокпостах стояла военная техника и военнослужащие с автоматами. Медики осматривали каждого человека, включая детей. Всех, кому некуда было уехать, отправляли на север.