Они немного подбадривали людей, но я не разделял всеобщего утопического настроения по поводу грядущего беззаботного будущего. Я считал, что не стоит питать напрасных иллюзий, а потом, сознавал, насколько сильно мы откатились назад всего за каких-то несколько месяцев. Возвести все заново невозможно будет и за десятилетие — слишком много погибло, слишком многое было разрушено.

Человек чересчур долго считал себя владыкой природы и теперь, словно в отместку за это, она ополчилась на нас. Все, чего мы достигли, на поверку оказалось настолько хлипким и недолговечным, что хватило лишь микроскопического микроба, чтобы указать на всю эфемерность этих заблуждений. Наши войны за власть, территории и энергоресурсы были детской забавой по сравнению с мощью первостихии и та ясно указывала всем нам, что именно она является самым изощренным и кровожадным убийцей.

Однажды Марта меня спросила:

— Ты думал о том, какой будет наша жизнь, когда все закончится?

— Я бы хотел отдельную комнату с огромной кроватью и толстыми стенами, — наклонив голову к ее уху, прошептал я. — Ты же знаешь, как я хочу избавить тебя от этих невыносимых тряпок.

Уткнувшись лицом мне в подмышку, она сдавленно рассмеялась. В тот вечер она лежала рядом, положив голову мне на грудь и бездумно водила указательным пальцем по надписи на моей футболке. Время было поздним, многие уже спали, поэтому переговариваться нам приходилось шепотом.

Огромной нашей проблемой было отсутствие права на уединение. Часто мне до одури хотелось забраться с ней в отдельную комнату, стянуть с нее наконец всю одежду и быть при этом уверенным, что нам никто не помешает, однако, живя в скученных условиях по соседству со множеством других людей, о таком приходилось только мечтать. Чтобы остаться вдвоем, мы использовали все укромные закоулки, какие только смогли отыскать и там, принимая неудобные, самые немыслимые позы, сдерживая эмоции, а также будучи лишены возможности полностью раздеться, предавались торопливой страсти.

Подобные моменты случались нечасто, но это было все, на что мы могли здесь рассчитывать. Спали мы на ее узкой одноместной койке, что временами доставляло массу неудобств, но ни я сам, ни она не жаловались.

Жила она в одном из отсеков на шестом этаже и по вечерам я поднимался к ней, а потом там же и засыпал. Лишь в периоды разногласий, которые периодически между нами случались, мы оставались каждый на своем месте.

— Это само собой! О такой комнате я тоже мечтаю, — сказала она. Сжав руку в кулак, Марта подперла им подбородок и вопросительно всмотрелась в мое лицо. — Ну, а если серьезно? О чем ты мечтаешь, Джон Уилсон?

— О, нет! — в притворном негодовании простонал я. — И ты туда же! Сейчас от каждого только и слышишь разговоры на тему, что будет когда… А когда это когда наступит? Ты знаешь?

— Нет, но оно точно наступит.

— Вот как наступит, тогда и поговорим.

— А что плохого в том, что люди строят планы и мечтают о будущем? — возмутилась она. — Человеку вообще свойственно задумываться о завтрашнем дне. К тому же это помогает справляться с тем кошмаром, что нас окружает.

— Ну и как это помогает? — усмехнулся я. — Пустые фантазии, которым, возможно, не суждено сбыться. Марта, я не хочу витать в облаках. Сейчас у нас есть только этот лагерь и эта гребаная узкая кровать с сотней храпящих глоток по соседству и мы оба прекрасно знаем, что не можем рассчитывать на что-либо другое. Да, мне это тоже не нравится, но если я начну рефлексировать и предаваться иллюзиям о каком-то эфемерном счастливом будущем, то что останется сейчас? Сойти с ума от невозможности это получить?

— Какой же ты зануда, черт возьми! — пихнув меня в бок, тихо воскликнула она. — Неужели сложно хотя бы на время перестать быть таким скептиком? Я лишь спросила, чего бы ты хотел, если бы завтра все закончилось и мы были вольны распоряжаться своими жизнями по собственному усмотрению!

— Не заводись. — Я улыбнулся и, опустив руку на ее голову, погрузил пальцы в копну густых коротких волос. — По мне лучше быть скептиком и реально смотреть на вещи, чем тупоголовым наивным фантазером.

— Ясно. Ты просто не знаешь, чего хочешь, вот и все.

— Ну чего ты от меня ждешь? Мы живем в такое время, когда нельзя придумывать себе идеальный мир. В любой момент все может круто измениться и тогда будет очень больно падать с высоты своих грез.

— Ну и пусть!

— Хорошо, — со скорбным вздохом сдался я. — Допустим, завтра все резко прекратится и мы будем уверены, что вокруг безопасно. Будем знать, что можем выйти за ворота и отправиться куда глаза глядят. Если говорить об идеальном мире, я хочу дом в каком-нибудь уединенном месте. Да, небольшой дом на берегу озера или реки. Хочу тебя и Терри рядом. Хочу завести собаку. Хочу заниматься охотой и ловить рыбу. Хочу делать что-то своими руками. Я мечтаю о простых вещах, Марта.

Наблюдая за тем, как от моих слов ее брови хмуро сходятся на переносице, я улыбнулся и, притянув за подбородок, поцеловал в губы.

— Тебе такое не по душе, я знаю. Ведь ты захочешь строить новый мир, быть в гуще событий, исполнять какую-то важную миссию… Черт… Мы мечтаем о разном и иногда я удивляюсь, как вообще нам удалось найти общий язык. Признайся, дело ведь только в сексе, так?

Последнюю фразу я произнес шутливым тоном и лишь для того, чтобы ее поддеть, но на самом деле испытывал горечь от осознания, насколько она приближена к истине. Состроив комичную гримасу, Марта перевернулась на спину и вытянулась на кровати. О чем-то думая, она долго молчала, а я не стремился прерывать возникшую паузу. Я тоже думал.

— Откуда ты знаешь, чего я захочу? — минут пять спустя спросила она. — А вдруг меня устроит тихая размеренная жизнь с тобой, Терри и собакой. Только я люблю кошек. Обещай, что мы непременно заведем кошку!

Повернув к ней голову, я снова усмехнулся.

— Если найдем хоть одну живую. Их же наверняка всех давно сожрали.

— Скорее всего, — согласилась она. — Кстати, знаешь о чем мы недавно говорили с Терри?

— Понятия не имею, но надеюсь, не обо мне.

Хитро прищурившись, Марта презрительно фыркнула:

— Делать нам больше нечего! Нет, мы говорили о ней. Она сказала, что когда вырастет, хочет стать либо журналисткой, либо врачом.

— Ни при каких обстоятельствах! Этого не будет. Врачом еще куда ни шло, но журналисткой!.. Мне и тебя достаточно в этой безумной профессии.

— И как же ты сможешь ей помешать? — издевательски ухмыляясь, поинтересовалась она.

— Я найду способ, — с уверенностью ответил я.

Терри довольно быстро освоилась в лагере. Она обрела новых друзей и все свободное время проводила в их компании. С того момента, как мы покинули дом, она здорово подросла и, как и все мы, изменилась. Это был очень подвижный, не по годам умный, временами иронично-язвительный ребенок. В середине апреля ей исполнилось одиннадцать.

С Мартой она быстро нашла общий язык и в целом их общение не вызывало у меня беспокойства. Иногда они о чем-то секретничали, но я не сильно вникал в суть этих бесед. Еще она по-прежнему оставалась близка с Лорой. За прошедшие месяцы та стала ей кем-то вроде старшей подруги и, как и раньше, они большую часть времени держались вместе.

Лора тоже нашла себе занятие, которое полностью соответствовало ее характеру. Днями напролет она возилась с детьми, посвящая их развитию и обучению всю себя. Через месяц ее перевели в старшую группу, где находились дети младшего и среднего школьного возраста и вместе с ними она затевала различные подвижные игры, разгадывала головоломки, много читала или просто обсуждала всевозможные интересные темы.

Дети ее любили и всецело тянулись к ее заботливой, чуткой натуре. Она отвечала им тем же и, пожалуй, выглядела полностью удовлетворенной и своей новой миссией, и сложившимся укладом жизни, но несмотря на это, я видел, что на самом деле она не очень-то счастлива. По-настоящему счастлив здесь не был никто, но она испытывала какую-то внутреннюю печаль и это невольно бросалось в глаза.