— Надо было просто извиниться, Виконт, — с радостной улыбкой и светлым взглядом сказал я, вынимая левую руку с намотанными на неё кишками из живота мужика, под тошнотворный звук падающих на мраморный пол крупных и частых капель крови. — Надо было просто извиниться, — повторил я, после чего начал запихивать извлечённые кишки в округлившийся от невероятной боли рот виконта.

Выглядело это настолько отвратительно, что улыбка моя стала шире и светлее. А кого-то из десятков зрителей этой сцены, стошнило прямо на пол.

Запихав, сколько уместилось, я оттолкнул мужика от себя. Он рухнул на пол и забился там то ли в судорогах, то ли просто от боли.

Я же посмотрел на свои перепачканные руки и обратился к Альбине.

— Ты, как хочешь, а я в уборную — мне надо умыться.

Девушка молча кивнула и оттолкнула от себя свою противницу на пару шагов, не выпуская её из поля зрения. Та агрессивно на неё зыркнула, но напасть не решилась. Я пожал плечами, равнодушно развернулся и потопал в направлении туалета. Всё равно, я тут уже больше ничего не решал. Без меня порешают…

***

***

Театр начинается с вешалки. И продолжается вплоть до уборной. Здесь не театр. Здесь — Дворец. Но принцип тот же. То есть, уборная тут была обустроена по высшему уровню: красный бархат, белый мрамор, ковры, люстры, белый фаянс. А вместо тесных узких кабинок целые небольшие комнаты с зеркалом, раковиной, собственно унитазом вполне современного мне вида, с биде, с белыми полотенцами, висящими на вешалке возле раковины… красота! Роскошь! В таких вот «кабинетах» не нужду справлять, а с дамами уединяться…

Ну, видимо, и уединяются, если судить по некоторым приглушенным стенами и драпировками звукам, что были слышны по пути сюда из пары соседних «кабинетов».

Да и сам я… был не один.

Я стоял перед зеркалом, смывал с кожи кровь и иные субстанции, содержавшиеся ещё недавно, как им и положено, внутри тела человека, а не снаружи. Кишки Виконту я вроде бы только вытащил. Причём, сделал это достаточно аккуратно — не порвав. Но вот желчный, если судить по запаху, раздавил… неприятный запах.

Обычный человек, на Земле, после того, что я сделал, не выжил бы точно. Как и Ли Тао, получивший от меня же разрывную пулю в живот. Хм… что-то, смотрю, начинает уже «почерк» складываться… Обычный человек и на Земле. Но мы сейчас не на Земле. И «Танк» сто сорокового уровня — давно уже не обычный человек — выживет. Откачают. Зелий у гостей с собой, естественно, нет, но какая-то экстренная медицинская служба в самом-то Дворце, при таких-то туалетах, точно есть. Так что — откачают. А стало быть, придётся теперь ещё и мести ждать от оклемавшегося товарища. Надо бы себе в памяти «зарубочку» поставить: сто процентов ведь судьба теперь с ним сведёт повторно. Надо быть морально готовым к этому моменту.

Я стоял возле раковины, смывал с кожи кровь. Тошнить не тянуло. Руки почти не тряслись. Плохо.

Очень и очень плохо. Слишком быстро моя психика адаптировалась и перестроилась на этот режим… опять. Очень плохо.

Я улыбался, но при этом даже не смотрел в зеркало. Смотрел на руки, которые старательно отмывал от крови под струёй теплой воды, бегущей из начищенного до блеска «хромированного» крана.

Когда мне хорошо — я улыбаюсь. Когда мне плохо — я улыбаюсь ещё шире. Я часто улыбаюсь. Почти всё время… Те, кто недостаточно хорошо меня знают, путают эти мои два состояния. И понимают неправильно… часто.

Альбина, которая стояла в том же «кабинете», позади меня, прислонившись спиной к стене возле двери, знала меня… не очень хорошо. И достаточно однобоко. Да она и не могла меня знать хорошо: откуда бы? Что ученики вообще знают о своих учителях, кроме того, что те сами иногда сбалтывают о себе на уроках? Да ещё двенадцать лет, которые прошли у нас в разных мирах (буквально). Двенадцать лет — это много. Мне тогда и тридцати не было…

— Вань, я… — попыталась начать что-то говорить она, но оборвалась на полуслове. Вздохнула, потом всё-таки собралась с силами. — Эта сучка Илона, я не знала, что она тоже придёт на сегодняшний бал. Обычно, она из Академии и носа не кажет… Извини, я облажалась… — поникла головой Альбина.

— Ты-то тут причём? — пожал я плечами и, посчитав руки достаточно чистыми, начал наполнять ладони водой, чтобы умыться. Всё-таки, терпеть плевок на лице не менее противно, чем кровь и нечистоты на руках. Но и утираться окровавленными руками — такая себе идея. — Ты не можешь отвечать за всех, — сказал я и погрузил лицо в набранную в ладони воду.

— Ты не обижаешься? — подняла голову и удивлённо посмотрела на меня она.

— Нет, — вынырнув и принявшись набирать новую порцию воды в ладони, ответил я. — Не обижаюсь. Тем более, на тебя.

— Но я же… то есть, ты не..? Не уйдёшь?

— Уйду, — спокойно ответил ей. — Это рассудочное взвешенное решение. Причём тут обиды?

— Рассудочное? — взлетели вверх её брови.

— Я сейчас здесь, в столице, как булыжник, брошенный в болото — всколыхнул всю здешнюю муть одним самим своим присутствием, — снова нырнул в ладони лицом я, принявшись старательно оттирать его, не столько от остатков слюны, сколько от памяти об их присутствии и от остаточных довольно мерзких ощущений того, как эта телесная жидкость по нему ползла. Отфыркавшись, продолжил. — И твоя выходка с Виверной, не мало этому поспособствовала. Слишком «громко» я появился. Слишком сильно привлёк внимание. Сегодняшний случай был вполне себе закономерным. Меня должны были попробовать «на зуб». И попробовали.

— То есть, это я виновата? — спросила Шифеева со сложной интонацией, в которой даже вроде бы упрёк послышался. Точнее, начало наезда. У женщин вообще есть такая особенность — извиняться и виноватиться они не умеют. Это у них органически не получается. Даже, если действительно виноваты, то всё равно, хватает их раскаяния на пару минут, не больше. Потом обязательно всё вывернут так, что «ты, козёл, сам во всём виноват! Это ты заставил меня своим поведением (нужное добавить)!». Отвратительная особенность. Вот только поделать с ней ничего нельзя. Когда такое начинается, я сразу начинаю вспоминать, почему именно дважды разведён… Да уж. Настроения хорошего это не доставляет.

— Теперь уже наплевать, кто виноват. Важно только то, что теперь делать. Виконт ведь этот выживет? — решил подрабатывать громоотводом сегодня я, поэтому перевёл тему на конструктив. Мне бы себя сейчас успокоить, чтобы ещё и бабские упрёки выслушивать. Нет у меня на это душевных сил. А ведь из Дворца теперь ещё, как с вражеской территории, выйти надо суметь, что может быть не так уж и просто.

— Ну, ты пощадил его. Не стал добивать, — задумалась Альбина. — Откачают.

— Времени на это уйдёт много? — продолжил вопросы я, принявшись вытираться взятым с вешалки полотенцем.

— Часа два, минимум. Ты над ним качественно потрудился — даже хороший «Прист» не враз откачает.

— Два часа… — повторил за ней я, очередной раз впитывая в себя очередное отличие этого мира от прошлого. Надо же: два часа для такой раны — долго. На Земле это было бы просто смертельно. А в том маловероятном случае, если всё-таки, каким-то чудом, нет, время восстановления шло бы о годах, если не о десятках лет. — Мстить за него эта Илона будет? Или всё-таки отец? Этот самый Граф… Альберт Миллер?

— Илона… не станет. Ты, уж прости, сам по себе, ей не интересен. Это она меня уколоть собиралась. Возможно, что даже и заранее не готовилась. Просто, увидела, что я в кои-то веки без мундира и с кавалером, да ещё и явным нубом, вот и…

— А Граф? — кивнул её отражению.

— Граф, скорее всего, будет, — кивнула Альбина. — Ты очень качественно унизил его сына и наследника. Ты был полностью в своём праве, и даже нельзя сказать, что ты его оскорбил, так как никакого оскорбления формально и не было. Но репутацию этого Виконта ты просто растоптал. Собрать её заново, смыть нынешнее пятно, будет до крайности трудно… а скорее уж — невозможно.