И только к «пятьсот пять — купол», до меня начало доходить, что что-то идёт не так. Что-то... Понятно, что всё идёт не так! Совсем всё! Начиная с того, что я вообще за каким-то хреном выпрыгнул с фентезийного дирижабля... Но, в данном случае "не так": это не так, как должно идти в ситуации с нераскрывшимся парашютом. Я падал вниз — да. Но падал слишком… медленно. Куда медленнее, чем, повторюсь, должен был.

Осознав это, я поверил в происходящее далеко не сразу: в спасение бывает поверить ничуть не проще, чем в его отсутствие. Сначала я применил стандартный метод десантников для определения «нормальности» скорости снижения, того, не пора ли уже «кольцо два» дёргать, вводя в действие запасной парашют — я плюнул. Плевок… улетел вниз. А это уже совершенно однозначно говорило о том, что скорость моя гораздо меньше скорости свободно падающего с высоты тела.

Какое же облегчение я испытал, осознав это! Словами не передать…

Говорят, сам не проверял, что парашютист, у которого не раскрываются оба парашюта, умирает ещё до того, как сталкивается с землёй. Умирает от разрыва сердца. От страха.

Что ж, сегодня я готов был в это поверить без каких-либо дополнительных проверок. Сам чуть было Богу душу не отдал, пока летел!

Следом за облегчением и радостью от осознания того, что я всё-таки буду жить, начали приходить и иные эмоции, за ними мысли, стремления, вопросы… В частности, вопрос: а что же, собственно, происходит? Почему же именно я не падаю, а снижаюсь? И снижаюсь с достаточно приемлемой скоростью. Пожалуй, лишь немногим быстрее, чем скорость снижения под нормально раскрывшимся куполом Д-10-того. Примерно так, как, если бы он попал в нисходящий воздушный поток — быстро, но не слишком опасно. Единственно — пятки можно отбить при приземлении.

Вопрос: почему? За счет чего?

Я начал крутить головой и оглядываться, примерно так, как стал бы это делать после штатного срабатывания основного и осмотра его на предмет порывов и перехлёстов. Это ведь классика: «купол — есть купол! Осмотреться по сторонам: вправо, влево, вверх, вниз. Усаживаюсь в подвесной системе. Выравниваюсь по ветру. Лечу осматриваюсь». Классика, вбитая на уровень рефлексов. Действия, которые перечислишь и выполнишь, даже, если ночью разбудят. Если проснёшься уже в момент отрыва от рампы вертолёта…

Я осмотрелся. И понял: меня держит и тормозит верёвка. Шнур, вроде земного «паракорда», который тянется у меня из-за спины, откуда-то из района ранца.

Фактически, я вишу на этом шнуре, который удлиняется и удлиняется, приближая меня к земле. То есть, практически та же система, что у страховочного ремня на скалодроме. Вот только, даже при такой невероятно малой толщине шнура для выполняемой им функции, сколько же его должно быть?! Километр? Два? Три? Какого же размера катушка, на которую он намотан?!

Ну, с «два-три», я пожалуй хватил — высота, на которой сейчас находился аэростат в данный момент, по моим примерным прикидкам составляла метров шестьсот-восемьсот, но запас длины шнура процентов в двадцать пять — тридцать, по любому должен иметься.

Хм… с другой стороны, если шнур достаточной прочности и катушка приемлемого размера (помнится катушка куска «полёвки» в полкилометра длинной, была совсем даже и небольшого размера: где-то сорок сантиметров в длину и двадцать пять — тридцать сантиметров в диаметре. Ну, пусть тридцать пять. А тут, допустим, километр шнура, не сильно от полёвки сечением отличающегося), то система получается довольно удобная… если предположить, что той же катушкой можно было бы и затянуть обратно такого «десантника».

То есть, теоретически, в отличие от парашютной системы, эта — работает не в одном направлении.

Удар о землю… оказался даже менее чувствительным, чем я помнил по прежним своим прыжкам. Правда, предполагаю, это не из-за достоинств системы, а из-за того, что у меня уже «тридцать пятый уровень» и «статы» от восьмидесятого, что автоматически означало превосходство кондиций моего нынешнего тела от даже самой пиковой его формы на Земле. По идее, момент встречи с поверхностью земли на нормальном дэ десятом, я теперь даже почувствовать не должен — всё равно, как со ступеньки сшагнуть.

Я даже не потерял равновесие, не пришлось через левое плечо кувыркаться, гася скорость.

Эмоции? Лавина! Просто ураган эмоций! Но их не опишешь.

Скажу только, что выброс адреналина был даже выше, чем в предыдущей скоротечной схватке. Что, если бы я даже обе ноги при приземлении сломал, всё равно бы вскочил на них и побежал, не ощущая боли, испытывая лишь легкий дискомфорт от того, что спотыкаешься чаще обычного.

Даже с самым первым парашютным прыжком не сравнить: тогда-то я хотя бы знал, что у меня рабочий парашют за спиной, знал, что делать, как делать, в какой последовательности, какие могут быть особые случаи, как в этих случаях действовать и вести себя… В конце концов, я морально готовился к совершению этого прыжка не одну неделю. А тут…

— Экстренная остановка дирижабля — двадцать минут. Пять уже прошло. У нас пятнадцать на сбор трофеев! — сообщил мне приземлившийся рядом Саша. — Ранец не отстёгивай, под деревья не забегай. Потрошим только тех, которые в поле попадали. Понял меня?

— Принял, понял! — автоматически отозвался я. А дальше… дальше побежал потрошить гаргулий, благо они, действительно, почти все в поле попадали, за краем того леса, из которого вылетали.

Двадцать три гаргульи. Восемнадцать сбил я. Пять расстрелял Саша. Не нашли мы только двух. Да и то — второй оказалась та, что лишилась головы на борту гондолы. Собственно, там она и осталась, поэтому, на земле её не было, а мы не сразу это сообразили, продолжая искать до самого последнего момента, когда из ранцев за спиной не послышался голос капитана, предупреждающий о завершении остановки дирижабля и пятисекундной готовности к отрыву нас от поверхности.

Да — система действительно оказалась работающей в два направления. То есть, не только вниз, но и вверх. Больше всего отрыв от поверхности мне напомнил срабатывание американской системы экстренной эвакуации шпионов «Небесный крюк», как её показывали в разных боевиках и приключенческих фильмах. Кстати, так я и не знаю до сих пор — фантастика она, или реально работающее устройство. Но в «Бэтмене», конечно, смотрелась она эффектно.

В жизни… наверное, тоже. Однако, всё, что успел понять и почувствовать я — это рывок, и то, как земля под ногами вдруг побежала куда-то, всё ускоряясь и ускоряясь. Очень быстро.

Мы поднимались вверх гораздо быстрее, чем опускались до этого вниз. Гораздо. В несколько раз, если судить по испытанной перегрузке и по времени, которое потребовалось для полного подъёма. Если спускались мы где-то две минуты, то поднялись секунд за тридцать. А то и двадцать.

Хорошо хоть скорость подъёма достаточно плавно упала перед самым дирижаблем, а то, представляю, с какой бы силой мы об его борт бы грохнулись с такого размаха!

А так — ничего, затормозили, повисли на специальных балках блоком на конце. Повисли в прямой доступности от перил, за которые зацепились, немного раскачавшись, руками и перелезли на палубу, где уже поснимали ранцы, аккуратно их проверили, специальным образом сложили и повесили на штатные места.

Складывал и проверял оба ранца Саша. Я только смотрел, учился и порывался помочь. Ну и задавал тысячу и один вопрос в секунду — всё же, ТАКАЯ ВЕЩЬ!! Для бывшего дЕсанта не может не быть интересной.

В общем, это действительно оказался парашют. Да-да: самый настоящий, тканевый. Системы, как на Земле это называется: «крыло». И со звеном ручного раскрытия там же, где у земного спортивного «крыла» — справа сзади, на самом ранце, а не как у десантных систем — спереди, на правой наплечной лямке.

Парашют, устройство двусторонней связи с рубкой корабля и, само собой, точкой крепления шнура с карабином на конце к этому ранцу.

То есть, штатное срабатывание у системы такое, как я на себе испытал, но в случае форс-мажора, если «трос» вдруг, каким-бы то ни было образом, оборвётся, для спасения остаётся тканевый, автономный, независимый от внешних рабочих модулей парашют.