Таковы наши новогодние пожелания. Они должны исполниться, если Русский народ, наконец, сколько-нибудь пришел в чувство и разум, если он понял уроки несчастий, его систематически преследующих, как естественное последствие его же собственного понимания к своим обязанностям в поддержании и благоукрашении Церкви Христовой, Богом учрежденной, и своего государства, учрежденного великими трудами и разумом наших предков.

Да будет же Новый год началом исправления этого всенародного греха, началом возрождения православной России. Если бы исполнилось это пожелание, то сами собой придут к нам и так давно покинувшие нас честь, слава и благоденствие.

Подходит время, когда обер-прокурору Св. Синода[148] придется проводить церковный бюджет сквозь Сциллы и Харибды[149] Государственной Думы. Нелегка эта задача, им впервые исполняемая, и защитнику интересов Церкви в Русском государстве нельзя не пожелать всего искусства и настойчивости, какие только он способен развить в этом деле. По слухам, несмотря на краткость времени ознакомления с новым кругом задач он очень хорошо изучил вопрос церковного бюджета во всех его деталях. Не хотим и не имеем причин сомневаться и в полноте его желания отстоять все, материально для Церкви потребное.

Теперь перед нами прежде всего — и больнее всего — встает уже знакомая картина самой обстановки обсуждения нужд Православной Церкви в Государственной Думе.

В прошлый раз одним из самых горячих ораторов по поводу бюджета Православной Церкви явился католик, представитель польского коло[150]. Польское коло отказывало в помощи нашей Церкви и мотивировало это тем, что Церковь осмеливается вести пропаганду в польском крае, то есть в действительности отстаивать православное и колеблющееся население от натиска католической пропаганды…

Эта критика, самоуверенная, дерзкая, резкая, переполненная явно тенденциозными обвинениями против деятелей Православия, эти требования католиков обязательной пассивности Православия в защите своих слабых членов под угрозой лишения денег, — все это производило впечатление, тягость которого невозможно выразить не присутствовавшим, не испытавшим чувства опозоренности, приниженности и бессильного негодования, которое одно оставалось на долю православного в собрании, имеющем выражать народный голос в государственных учреждениях православной России. Нынешний редактор Московских Ведомостей, находившийся на этом заседании Думы, вышел, наконец, в «кулуары» хоть немного отдохнуть от этих ощущений, но неотвязные мрачные мысли невольно роились в голове. Где мы находимся? Неужели это Россия? Неужели мы, православные, дошли до того, что должны выпрашивать у католиков деньги на свою Церковь? Да и у одних ли католиков? Ведь того гляди придется услыхать те же речи от магометан, от еврея… Попался навстречу один депутат, как раз из «правых». «Скажите, пожалуйста, а Пергамент скоро будет говорить?» — «Пергамент? Он, кажется, не записывался…» «Странно. Тогда, может быть, кто-нибудь из магометан скажет свое слово?» Депутат наконец понял иронию… «Что же вы хотите!.. Закон…» Закон… Мы и сами знаем, что закон таков. Но какое положение создает он для православных! Разумеется, Дума должна действовать по закону, который дает одинаковую компетентность в решении нужд Православной Церкви всем членам Думы — хотя бы язычникам, евреям и магометанам. Но неужели такой закон может иметь место в России?

Это можно скорее считать «проглядкой» закона, которая возникла по спешности учредительной работы и которая находится в вопиющем противоречии с Основными законами. Ведь они дают Православной Церкви господствующее положение, по крайней мере по наименованию, и ставят ее под особое покровительство Верховной власти. Не повторяя упреков составителям учреждений 1906 года, нельзя же не видеть, что эти учреждения уже в ряде случаев проявили несоответственность с условиями производительной работы в Русском государстве. Так, 3 июня 1907 года Верховной власти пришлось изменять избирательный закон. В настоящую минуту на деле штатов Морского штаба мы снова натолкнулись на вопиющие несообразности при действии этих спешно установленных узаконений. Нечто подобное столь же явно чувствуется и в принятых способах обсуждения бюджета Православной Церкви.

Существующий закон сохранил для Православной Церкви то господствующее положение, которое она имеет в России со времен Владимира Равноапостольного и которое заслужила такими великими трудами на пользу Русского народа, его просвещения, его культуры и государственности. Но тот же закон при государственном воспособлении нуждам Православной Церкви не делает ни одного шага к соблюдению хотя бы наружной привилегированности этой Церкви и подчиняет ее общим условиям, которые по особенностям положения Православной Церкви в Русском государстве превращаются в особенно ограничительные и унизительные, — как, например, испрашивание у магометан и евреев пособия для нужд Православия. Нельзя не видеть полного внутреннего противоречия в таких узаконениях.

Узаконения вводились спешно, при невозможности подумать о множестве первостепенно важных частностей. Но время идет. Недостатки и проглядки сами себя обнаруживают. Следовательно, сам собой является и вопрос о необходимости их поправок. Период учредительного действия Верховной власти, очевидно, и до сих пор не может считаться законченным. Эти учреждения ни с какой стороны, кроме как со стороны Верховной власти, не могут получить того ряда необходимых поправок, которые оказываются необходимы для того, чтобы действие учреждений стало соответствующим целям Верховного Законодателя. Не подлежит оспариванию германское учение о том, что в случаях такого несоответствия, неисправимого действием введенных учреждений, задача их исправления лежит на той же власти, которая их создала. В отношении наших учреждений 1906 года такое действие в порядке Верховного управления по несовершенству их можно заранее предвидеть еще не раз, совершенно независимо от желания или нежелания прибегать к таким крайним средствам государственного творчества. В частности, едва ли возможно исправить иным путем и нынешний порядок обсуждения и утверждения бюджета Православной Церкви.

Действительно, самое, по-видимому, минимальное исправление этого порядка состояло бы в том, чтобы бюджет Православной Церкви обсуждался и решался на специальных заседаниях Государственной Думы, в составе лиц исключительно православного исповедания. При этом была бы, по крайней мере, отстранена случайность решения участи Церкви каким-нибудь «большинством голосов магометанской фракции»… Но и такой минимальной реформы Государственная Дума не могла бы выдвинуть собственным почином, не говоря уже о том, что для ее членов было бы очень щекотливо поднимать вопрос об ограничении полномочий некоторой части членов Думы. Только Верховная власть, стоящая на страже национальных интересов и на охране прав и достоинства Православной Церкви, могла бы естественно устранить ненормальность, сказывающуюся в данном случае в учреждениях, созданных в осуществление ее воли, хотя и без должного понимания этой воли, деятелями 1906 года.

Но при обсуждении церковного бюджета настоящего года Дума, во всяком случае, будет функционировать все еще без всяких подобных поправок, все еще при прежних порядках, и православные опять будут спрашивать себя: «А что скажут депутаты-евреи, что скажут депутаты-магометане? Дадут ли они деньги на миссию Православной Церкви или ее школы, ведущие ту же миссионерско-просветительную деятельность?»

Может быть, этих депутатов простое чувство деликатности удержит и на этот раз от пользования своими правами, но это будет факт, за который возможна похвала для них, а не для порядка обсуждения церковного бюджета.