Злобой дня Государственной Думы является отказ Н.А. Хомякова от председательства. Уйдет ли он действительно или его упросят остаться[109], но, во всяком случае, нельзя не признать, что заседания Государственной Думы изо дня в день принимают все более странный характер, не имеющий ничего общего с тем, чего ждет от законодательного учреждения даже самый невзыскательный и снисходительный гражданин.

Может быть, об этом совершенно бесполезно говорить. Но невозможно также и молчать, когда ежедневно на месте выработки «священных законов отечества», как выражались в добрые старые времена, только и видишь скандал за скандалом, развязнейшее ничегонеделание и грубейшее подрывание в стране всякого уважения к власти.

Дума подрывает его и в своем собственном лице, и в лице своего председателя, и в лице министров, и в лице Церкви, и вообще в лице всего, к чему только прикасается. Невозможно молчать об этом. Мы обличаем скандал на улице, мы стараемся поддержать добрые нравы, порицая какой-нибудь случайный промах присяжных или отдельный частный поступок. Что же сказать, когда высшее государственное учреждение систематически дает такой камертон для жизни всей страны?

За последнее время можно брать в пример любой день. Вся разница только в степенях. Не заглядываем в прошлое, не вспоминаем сцен, касавшихся других министров. Но вот идут, например, обсуждения бюджета Народного Просвещения. Читаем отчеты и спрашиваем себя: зачем человеку, ценящему свое дело, уважающему его и себя, приходить объясняться с «высоким собранием»? Мы теперь ко всему привыкли, но ведь если бы министр был встречаем в частной гостиной столь неджентельменски, как в Государственной Думе, то он, как говорится, «раззнакомился» бы с таким домом и сказал бы: «У подобных людей невозможно бывать». Но неужели приличие в высшем государственном учреждении должно быть столь несравнимо ниже, чем приличие в частном быту? Не наоборот ли, не верхи ли государства должны давать народу пример мудрости, честности, приличия и т. д.? Или это, говоря по-нынешнему, только традиция «отжившего строя»? Но какова же цена реформ, которые делают «отжившим» полезное и добропорядочное? Вряд ли Россия, как ни усердно ее развращают, опустилась до такой степени, чтобы с этим мириться

Обращение Государственной Думы с представителями правительственной власти совершенно недопустимо. Тут дело не в том, что есть и в «высоком собрании» люди, которые держат себя прилично. Вопрос в том, зачем здесь такая значительная примесь неприличных? Ведь в результате все заседание выходит «скандальным» и все собрание утрачивает тот элемент «достопочтенности», который обязателен для него. Добрые старые времена для всякого неприличного слова создали наименование «непарламентского выражения»… А у нас? Ведь у нас совершенно наоборот: «парламентское выражение» означает, что «ругались последними словами».

Между тем, по существу дела, что полезного слышит министр в «высоком собрании» в ответ на свои предположения, созданные трудом, знанием и долгими размышлениями? Целая куча членов Думы и целые партии только и думают, нельзя ли наговорить чего-нибудь дерзкого, как-нибудь оплевать человека.

Что слышит министр хоть бы в текущих обсуждениях бюджета?

Во-первых, ни с того, ни с сего ему выражают «пожелание», чтобы «юношество воспитывалось в религиозном чувстве и в духе преданности Царю и отечеству». Но Думе ли говорить это министру, который весь век трудился именно в этом направлении и именно за это возбуждает ненависть разных «левых»? Не простая ли это «выходка» со стороны собрания, в котором столь мало проявляется уважения к религиозному чувству и в котором против Самодержавия раздаются время от времени столь недопустимые выходки?

И, разумеется, цена этого пожелания сейчас же сказывается. Только что получив от Думы наставление воспитывать юношество в религиозном духе и в преданности Царю и отечеству, министр слышит далее воспаленную несуразицу г-на Белоусова. «Бесполезно возлагать надежды на министра Шварца, — заявляет этот премудрый законодатель. — Ему нужно только сказать: „Уйдите с этого места“»… Министр готовится услышать, что депутат негодует на недостаточность религиозности, недостаточность преданности Царю и отечеству? Ничего подобного. Г-н Белоусов (цитируем газетный отчет) «в мрачных красках рисует политическое положение страны. Зловеще, говорит он, звучат теперь слова „народное просвещение“. В школах и вне их теперь наблюдается душевный разлад детей и их родителей. Длинный синодик детских самоубийств — дело рук Шварца, покорного слуги реакции. Оратор полагает, что таких детей воспитывает общее направление политики, которая издала приказ „тушить огни“, и огни во всей стране погашены (аплодисменты слева). В заключение оратор предлагает отвергнуть смету „черного министерства“, причем снова раздаются рукоплескания слева».

Забудем на минуту, что мы живем в «обновленной» России и спросим себя, где можно услыхать такой бред? Ведь если бы мы не знали, что дело происходит в Думе, то прямо предположили бы, что речь раздается в доме психически больных. А министр, всю жизнь трудившийся над народным просвещением, по всем местам службы приобретший высокую репутацию педагога, должен выслушивать весь этот вздор и сносить оскорбления, не имеющие буквально ни искры фактических оснований. И это называется «вырабатывать законы»!

Но допустим, что г-н Белоусов — человек ничего не знающий и ненормально воспаленный, хотя напрашивается вопрос: зачем же он допущен к выработке для нас законов? Но если мы оставим в стороне г-на Белоусова, то выступают лица, в отношении которых имеется уже вся полнота вменяемости, как г-н фон Анреп. А много ли плодотворнее его наставления министру?

Все обличения его состоят в том, что министр действует якобы «полицейскими» средствами, то есть попросту заботится о порядке в школе. Министр оказывается виноват в том, что воскрешает дух Шишкова. «Пусть, — восклицает обличитель, — Государственная Дума выскажет пожелание, чтобы Министерство народного просвещения Шишкова было скорее забыто!»… Вот тебе и раз! Г-н Капустин требует воспитания в духе преданности Царю и отечеству и в религиозном чувстве, а г-н фон Анреп хочет изгнать Шишкова, как раз и стоявшего за преданность Богу, Царю и отечеству. Конечно, г-н фон Ан-реп развил свое красноречие собственно по поводу того, что Шишков считал вредным школьное образование для крепостных. Но ведь крепостных нет давно, а А. Н. Шварц никогда его идеи не поддерживал и народного образования вредным не признавал. К чему же г-н депутат произносит совершенно ненужные слова, лишь бы уязвить министра?

Единственное, что может министр вынести из думских поучений, — это обязанность слушаться Думу («считаться с мнением и голосом страны, представителями которой являются члены Государственной Думы»). Но может ли министр позабыть, что он обязан прежде всего исполнять Волю Государя, его назначившего и дающего ему директивы работы?

Вот это требование покорности министров и составляет главнейшую, существеннейшую сторону «законодательной» деятельности Государственной Думы, единственное настоящее дело ее. Все прочее слабо, противоречиво: то прямо вредно, то в наилучшем случае терпимо. Только эта линия ведется неуклонно, этот тон не замолкает: слушаться Думу, подчиняться Думе, делать, как она хочет, ибо она составлена из «представителей народа». По существу это ведет к полному перевороту государственного строя. Но для этого ли создана Дума? И наконец, пока она достигнет государственного переворота и поставит свою волю законом для министров, нынешним строем обязанных слушаться Императора, пока это произойдет — как же нам жить, как министрам править, как получать законы? Во всей этой области Государственная

Дума дает не помощь государственному механизму, а постоянные помехи. Она дает всей России самый вредный камертон и пример. Что же это за учреждение, что оно из себя делает, и куда, наконец, Россия придет под его неуклонным давлением?