Соображения князя Мещерского не отличаются оригинальностью, и все это мы сотни раз уже слыхали от других людей. Не раз и возражали мы против них. Но что разумеет князь под «предварительным совещанием»? По всей видимости, Предсоборное Присутствие. Если так, то он говорит о том, чего, очевидно, не знает. В действительности, если судить о будущем по прошлому, то есть о Соборе по Предсоборному Присутствию, то мы могли бы ждать Собора только с очень добрыми надеждами. Предсоборное Присутствие не только не было подобно Государственным Думам, но резко отличалось от них спокойствием, деловитостью и джентльменским характером. Если бы все собрания на свете работали так стройно, то можно было бы сделаться самым горячим сторонником коллективных трудов.

Было бы также в высшей степени несправедливо говорить, будто бы на Предсоборном Присутствии было столько же мнений, сколько членов. Разногласия, конечно, были. Но разве мыслимо требовать или желать, чтобы в собрании совсем не было разногласий? Для чего же нужно собрание, если все имеют одно и то же мнение? Разве в совете любого министерства или в междуведомственных совещаниях нет разногласий? Но советы министра или междуведомственные совещания для того и существуют, чтобы не были упущены из виду различные стороны вопросов, а стало быть, и различные мнения, по поводу вопросов существующие или способные существовать. Однако на Предсоборном Присутствии разногласия, во всяком случае, выражались в форме групповых мнений, да и групп было совсем немного, большей частью две: одна «полиберальнее», другая «поконсервативнее», одна по преимуществу за предание, за дисциплину, другая по преимуществу за свободное толкование и существование, одна больше за иерархию, другая больше за низшие «чины» Церкви. Во всем этом нет, однако, ничего ненормального, ничего нежелательного, ибо во всяком коллективном (в том числе церковном) существовании всегда имеются обе эти стороны и потребности свободы и дисциплины. Как ни необходима дисциплина и иерархия, но если бы церковная жизнь когда-либо оперлась исключительно на них, то жизнь церковная должна была бы омертветь точно так же, как она рассыпалась бы в прах при исключительных влияниях свободы.

Вопрос вечной борьбы этих двух начал коллективного существования состоит всегда в том, способны ли они сойтись на каком-либо гармоническом выводе? В этом отношении Предсоборное Присутствие в большинстве вопросов приходило к вполне удовлетворительному соглашению, и вообще, если бы гадать о работах Собора по работе Присутствия, то можно было бы созывать Собор совершенно спокойно.

Конечно, дело Собора представляет больше трудностей, чем Присутствие, но тем не менее созыв его совершенно необходим уже потому, что нынешнее положение Церкви непоправимо без Собора. Сам князь Мещерский, переходя к положительной стороне своего рассуждения, не может порекомендовать взамен Собора ничего, кроме прекраснодушных бессодержательных нравоучений.

Он говорит, что Собор не нужен и вреден, нужно же совсем иное, а именно: «Для возвращения нашей Православной Церкви ее целительной, укрепляющей и охранительной силы не Собор нужен, а нужен уход за ней, вдохновляемый любовью и благоговением к ней». Далее следует идиллическая картина этой всеобщей любви. Прямо непостижимо представить себе, чтобы человек опытный и старый это говорил серьезно, а не для простого «разговора». Надежды князя Мещерского, по-видимому, окрыляются назначением в обер-прокуроры В.К. Саблера, от которого он ждет именно такого внимательного, любовного отношения. В этом и мы не сомневаемся. Но разве около Церкви находится только один обер-прокурор, один В.К. Саблер? Разве же князь Мещерский не знает, что Церковь находится среди нынешнего общества, нынешних учреждений, социальных и государственных? К Церкви предъявляют требования разные власти, которые указывают ей и рамки действий. К Церкви предъявляют требования и законодательные учреждения. Кто же не знает, что все это кругом связывает самую доброжелательную и внимательную любовь и способно создавать для Церкви помехи и унижения там, где обер-прокурор хотел бы создать уважение и благоговение? Идеалы князя Мещерского сводятся к воскрешению очень старого времени, когда думали, что все пойдет прекрасно, если Церковь находится в благожелательной опеке доброго и умного «дядьки» — обер-прокурора.

Но мы живем уже не в этом прошлом благолепных фасадов, а в мятущемся, враждебном вере, распущенном и все разлагающем настоящем времени. Никакой обер-прокурор теперь ничего (или почти) не может сделать, не изменивши самой обстановки действия, а для этого изменения нужны воспрянувшие силы Церкви. Поэтому хороший для нашего времени обер-прокурор имеет пред собой прежде всего задачу воздвигнуть к действию силы Церкви, а это и значит созвать ее на Собор. Кн. Мещерский, человек прошлого, подобно многим другим «собороборцам» способен любить Церковь, но не понимает ее самостоятельности, не понимает, что в недрах Церкви кроются силы бесконечно большие, чем силы какого бы то ни было обер-прокурора, и что Россия, вера и Церковь нуждаются теперь более всего в том, чтобы к действию выступили эти могучие силы самой Церкви.

Церковь недостаточно любить любовью доброго барина к крепостной вотчине, а нужно ее уважать, нужно думать не только о своей благожелательной опеке для нее, но также и об опеке Церкви над нами, над князем Мещерским, над обер-прокурором, над всеми верующими, нужно понимать, что обер-прокурор, не чувствуя над собой благожелательных и твердых влияний Церкви, не может и сам быть хорошим ее служителем. Такое уважение к Церкви, сознание необходимости ее самостоятельной силы было чуждо тому прошлому, к которому тяготеет сердце князя Мещерского, и в этом пороке кроется главная причина захудания церковной жизни. Кто хочет видеть воскресение этой жизни, должен понять необходимость устранить причину, должен понять, что не благожелательная опека спасет теперь положение, а воздвижение к действию всех сил Церкви. Говорить же о вредоносности Собора Церкви и всеисцеляющей благодеятельности хорошего обер-прокурора — это значит ставить обер-прокурора выше Церкви и прибивать на вратах церковных зловещую надпись ада: Lasciate ogni speranza voi ch’entrate[169]. Да не будет же этого!

Преосвященнейший Никон Вологодский, в письме к редактору-издателю Московских Ведомостей (№ 131) говоря о желательности созыва Поместного Церковного Собора, в то же время отрицательно относится к допущению на него мирян. Вопрос, как известно, очень жгучий, который обсуждался и обсуждается вот уже несколько лет и официально уже решен в положительном смысле, в Высочайше утвержденных правилах о созыве Собора (25 апреля 1907 года).

Вопрос этот имеет две стороны. Во-первых, принципиальную и каноническую: то есть допустимо ли по существу участие мирян на Церковных Соборах и с какими правами? Во-вторых, практично ли такое допущение по существующим обстоятельствам времени и вообще по каким-либо частным условиям? Первый обширный вопрос, очень обстоятельно разбиравшийся на Предсоборном Присутствии, в настоящем случае преосвященным Никоном не возбуждается, и хотя нам необходимо будет обрисовать его перед читателями, в настоящую минуту и мы его не станем затрагивать.

Предположим, что вообще участие мирян допустимо. Но следует ли приглашать их именно на предстоящий у нас Собор? Преосвященнейший Никон полагает, что нет. Он полагает, что Собор должен бы состоять из архиереев и привезенных ими, ими же избранных священников. Присутствие мирян ему кажется опасным, так как вероятнее всего, думает он, в качестве мирян на Собор проникли бы люди типа господ Розанова, Мережковского, Маклакова (?) и разные «расстриги» вроде бывшего священника Григория Петрова. Это вышел бы не Церковный Собор, а, как говорится, Бог знает что.