Мы редко и неохотно говорим о так называемом «еврейском вопросе» не потому, чтобы не придавали ему значения, а потому, что нам, русским, немыслимо даже и думать о разрешении еврейского вопроса до тех пор, пока у нас не разрешен вопрос «русский».

Сами евреи, понятно, могут считать разрешением еврейского вопроса удовлетворение всех их пожеланий относительно их прав и даже, пожалуй, привилегий. Но для нас такая постановка дела была бы смешна и нелепа. Для нас разумно только такое решение еврейского вопроса, при котором их благо достигается не только без вреда, но даже с пользой для нашей страны и для Русского народа. А такого решения не может быть, пока мы, русские, не придем, наконец, к какому-либо ясному и окончательному решению своей собственной судьбы.

В настоящем своем положении мы, русские, в высшей степени слабы. Заботиться теперь о том, чтобы евреям не было от нас какого-нибудь притеснения, — это очень походило бы на размышления овцы о том, как ей не обидеть чем-нибудь бедного волка. Независимо от степени своих прав евреи забивают нас во всем. Они захватывают все отрасли труда, — конечно, выгодного, — захватывают интеллигентные профессии, захватывают печать и через ее посредство становятся господами общественного мнения. Их величайший грех перед Россией — первенствующая роль в революции, изуродовавшей Россию, — отдал в их руки радикальные партии, которые господствуют в нашем политическом мире и особенно в Государственной Думе. Фактическая сила еврейства в России вообще громадна, и всякое увеличение их прав ведет вовсе не к «равноправию», а к господству евреев над Россией и русскими. Может ли в таком положении решать еврейский вопрос тот, кто сколько-нибудь заботится о своем собственном народе?

Если бы предположить, что Россия навсегда рухнула, утратила свое самосознание, потеряла способность жить сообразно своей собственной психологии, то у нас не стоило бы, пожалуй, ни о чем особенно заботиться. Такая страна была бы осуждена на самое жалкое будущее, и, стараясь быть «перекопией с копии» разных «передовых стран», все равно обречена была бы на порабощение другими народами, — евреями или кем другим. Если бы вера в способность России к великому мировому житию была окончательно опровергнута фактами, то небольшая разница — как и от кого нам погибать.

Но мы принадлежим к тем, которые не утрачивают веры в Русский народ, видя его в современном жалком состоянии. Мы помним еще недавние времена тяжких туманов, обволакивавших русские умы, когда, несмотря на это, Россия сумела быстро воспрянуть, как только над ней засияло солнце яркой и определенной национальной политики Императора Александра III. Испытания наших дней более тяжки, наше нынешнее падение более глубоко, но это еще не значит, чтобы Россия не в состоянии была и теперь восстать из праха. И когда это произойдет, когда мы приступим к решению «русского вопроса», когда мы возвратим народу Русскому его государство и начнем ставить русскую жизнь на ее собственные основы, то наша родная страна снова сделается могучей нравственной и материальной силой. Тогда мы можем приступить и к решению еврейского вопроса, разумеется, не в том смысле, чтобы посадить евреев господами над собой, а в том смысле, чтобы сообразно нашим идеалам обеспечить их благо, дав им для того все потребное, но также и сделав невозможным расхищение ими России, а самих евреев сделав достойными даруемых им благ.

В нынешнем же положении, когда мы не можем дознаться даже того, кто пьет кровь несчастных ющинских[93], а под видом еврейского вопроса нам подносят только расширение прав евреев без всякого обеспечения нас в их гражданской добропорядочности, в таком положении человек, сколько-нибудь любящий Россию, не может озабочиваться участью евреев. Пропасть они не пропадут: эта опасность существует не для них, а только для нас. Они проживут и без наших стараний лучше нас. А вот о России действительно следует позаботиться, ибо она находится в положении гораздо более несчастном, так что может лишь завидовать силе и сплоченности евреев и их непрерывно растущей победе над всем миром, а уж особенно их силе среди нас, растерявших все свои идеалы, верования, организацию и заботу о своем коллективном существовании.

Нам важен русский вопрос, который состоит в том, чтобы мы снова стали самосознающей нацией, понимающей саму себя и живущей сообразно со своими сильными, идеальными сторонами. Этот же вопрос даже и не начат разрешением. Правда, теперь выставлен лозунг «национальность». Но этот лозунг приобретает живую силу лишь тогда, когда мы соединим слово «национализм» с определенным содержанием его смысла, когда, говоря о народности, мы будем представлять себе, в чем именно она выражается. Тогда только мы, провозглашая национальную политику, будем знать, какое дело надлежит нам совершать для того, чтобы быть русскими. Но ничего подобного доселе нет. Самая мысль о русских идеалах доселе объявляется «реакционной» теми владеющими нами людьми, которые об руку с евреями превратили нашу некогда прекрасную страну в какой-то табор не помнящих родства. Много усилий требуется, чтобы очистить с русского человека эту гнилую плесень революции и вразумить сбитых с толку, растерявших всякое самосознание людей, что не «реакцию», а величайший прогресс, — единственно возможный прогресс несет России и миру воскресение русских идеалов. Не скоро мы можем рассчитывать на решение русского вопроса… И до тех пор нам не до евреев.

Единственно, что можно сказать до тех пор, — это то, что всякое расширение прав народа, развращающего нас и составляющего главнейшую опору революции, разрушающей наши нравственные и материальные силы, — расширение прав такого племени уже само по себе составляет признак политического безумия русских, требующих прав для евреев. В современном своем состоянии полной расшатанности Россия не способна к разумному решению еврейского вопроса и к осмысленному определению прав, которые для евреев нужны и могут быть им даны безопасно для страны. А потому самый элементарный признак политического разума состоял бы у нас теперь в том, чтобы совсем не затрагивал еврейского вопроса, не переменять в пользу евреев ничего в существующем положении до тех пор, пока не будет решен тот русский вопрос, по «директивам» которого получится возможность разумно устраивать судьбы других проживающих в России племен и особенно столь трудного, столь опасного для себя и для других племени, как еврейское.

Нужны ли принципы? — вопрос странный, но мы дожились и домеждоусобились до того, что приходится касаться и этого «вопроса». Одна правая газета, которую мы не называем, потому что не хотим вступать в полемику, нашла очень странным наше заявление, что мы, православные, не могли бы постановить правила о безусловном недопущении в священники людей еврейского происхождения. По поводу наших слов, что за подозрительными людьми (к каковым в этом случае принадлежат лица еврейского происхождения) должно лишь особенно бдительно следить и не пускать их в семинарии без полного убеждения в их искренности, — эта газета выразила недоумение: с какой стати нам подвергать себя излишнему риску ошибки? Гораздо проще ей кажется — не пускать вообще евреев, и больше ничего. В таком же роде нам писал один подписчик (Московские Ведомости, № 167), который выразил мнение, что гораздо лучше полагаться не на стражей (которые могут и заснуть), а на каменные стены…

Эти мнения, по-видимому, чрезвычайно распространены в кругах, именуемых «правыми», и это — в высшей степени прискорбный факт, так как в нем проявляется непонимание важности принципов, непонимание того, что всякое общество, партия, направление и уж особенно Церковь, которые дозволят себе пренебрегать собственными принципами, неизбежно осуждены на разложение.