Необходимо заметить, что борьба между этими коренными направлениями происходит вовсе не на почве свободы, не на почве даже народного представительства. Национальное устройство учреждений допускает совершенно такую же степень свободы личности, слова, печати, союзов и т. д., как и западническое. В принципе свободу признают обе стороны. На практике же осуществление свободы зависит от культурности нравов, способности не злоупотреблять свободой. Свободолюбивые «кадеты», если бы захватили власть, практически дали бы, конечно, гораздо меньше свободы, чем существующая власть. Точно так же оба направления принципиально признают народное представительство, а на практике формы его осуществления определяются конкретными условиями жизни гораздо лучше, чем теоретическими соображениями. Таким образом, различие этих двух направлений сводится больше всего к самобытности.

Одни требуют жизни своим умом и на основании своих условий, другие ищут «прогресса» в том виде, какой находят в чужих странах, именуемых «просвещенными». Не сами по себе потребности свободы или народного представительства приводят нас к революции, а главнейшим образом книжность, теоретичность, обезьянничество «передовых». Именно из-за передового обезьянничества у нас приходится все ломать и ставить вверх дном, потому что национальная конструкция России совсем иная, чем в этих просвещенных странах, и для того, чтобы им внешне уподобиться, приходится ломать все существующее. Выйти из ломки, которая уже истерзала Россию и привела ее в хаос, нельзя иначе, как освободившись от господства западничества и установить незыблемо и непререкаемо строй национальный, который естественно устраняет революцию и приводит страну к эволюционному развитию.

Что же нужно сделать в противовес левой перестройке, чтобы выйти, наконец, из непрекращающейся революции?

Нужно, конечно, поставить прежде всего на принадлежащее ей место Самодержавную власть и восстановить союз Церкви и государства, подорванный нынешней конституцией. Успех революции состоит именно в том, что Самодержавие в государственном управлении приведено к какой-то условности, Православная же Церковь потрясена в управлении, в авторитете, в подобающих отношениях к государственным учреждениям.

Если бы по естественным условиям страны Самодержавие было не нужно в России, если бы по тем же естественным условиям Православная Церковь составляла лишь незначительный факт в жизни народной и государственной, то успехи, одержанные революцией в этих отношениях, не отражались бы у нас столь вредно. Но так как в действительности без Царского Самодержавия у нас прямо жить невозможно, так как лишь православная и нравственная дисциплина способна держать Русский народ в состоянии высокого нравственного настроения, то потрясение этих двух устоев создает в России повсеместный хаос, расшатанность, беспорядок, а отсюда буйство страстей, самоволие интересов и т. д., то есть, другими словами, является положение революционное по самому содержанию, а потому в высшей степени легко эксплуатируемое революционными партиями.

И вот нам становится теперь необходима «правая» перестройка конституции. Для одной ее части нужен пересмотр Основных законов 1906 года, который бы устранил малейшие сомнения в полноте власти Самодержавного Царя и указал бы способы непосредственного проявления Верховной власти в чрезвычайных потребностях текущего законодательства и управления.

Что касается второй части задачи, то есть утверждения Православной Церкви, то установка авторитетного в ней управления и создание правильного соотношения церковного управления с государственным совершенно немыслимы без созыва Поместного Собора. Путь к осуществлению этого у нас уже очень выяснен. Если в отношении пересмотра основных узаконений 1906 года у нас, насколько нам известно, ничего до сих пор не подготовлено, то в отношении Церковного Собора многочисленными официальными работами (особенно Предсоборным Присутствием[135]) вопрос вполне разработан. Никогда у нас ни одна реформа не была подготовлена столь обстоятельно и такими компетентными в своей сфере силами, как требуемая ныне реформа церковная. Нам неизвестно, почему она так долго не приводится в исполнение, но, во всяком случае, не потому, чтобы в ее основах и способах оставалось что-либо невыясненное.

И вот, по глубокому убеждению нашему, для блага Русского государства и Русского народа нам безусловно необходима теперь эта правая перестройка конституции — без всяких оттяжек, выгодных только для тех, кто подготовляет нам левую перестройку нашего государства.

За последнее время мы обращали внимание читателей на целый ряд явно ненормальных или неудобных явлений в области применения Основных законов 1906 года. Сегодня мы перепечатываем статью г-на М.О. из № 1046 газеты Россия, обращающую внимание еще на одно из явлений такого рода, а именно на вопрос о свободе слова депутатов Государственной Думы.

Мы перепечатываем статью г-на М.О. не для того, чтобы рассуждать специально о ней или о том сравнительно мелком

вопросе, какой представляет «право» депутатов ругаться неприличными словами или оскорблять власти, министров и даже саму Верховную власть. Это зрелище, без сомнения, возмутительное и подчас гнусное и, конечно, также указывает на недостатки закона. Но дело не в том.

Величайший вопрос состоит не в неприкосновенности депутатской ругани и неприличий, а в том, что законы 1906 года всем своим построением, всей редакцией не соответствуют нашей политической реальности и вследствие этого превращаются в орудие ее затуманивания. Они дозволяют на законной почве вырастать тенденциям и действиям чисто революционным, хотя бы они облекались и не в грубую форму ругани какого-либо пьяного депутата. Нельзя упрекнуть ни г-на Гучкова, ни барона Мейендорфа, ни подобных им в каких-либо неприличиях, но тем не менее они и все единомысленные им деятели в Думе, Совете и даже среди персонала министерств, могут вести неуклонно и постепенно к ограничению власти Монарха, к созданию «парламентаризма», в котором Монарх сохраняет лишь некоторые частички Верховной власти, потеряв ее полноту. Такая система действий становится возможной только вследствие недостатков Основных законов 1906 года, в которых сохраняются лишь слова «Верховная власть», «действие в порядке Верховного управления», но понятие, содержание этих слов стерто до неясности, дозволяющей каждому желающему «легальным» путем идти к полной революции русской государственности.

Юридическая презумпция всякого законодательства учит нас, что законодатель всегда мудр и благожелателен. Без такой презумпции была бы невозможна законодательная работа. Если в законах замечается нечто не соответствующее действительности, нечто ведущее к вреду, то это само по себе, ipso facto[136], доказывает для государственного человека и юриста, что мысль законодателя была искажена, неверно передана. Сделано ли это зложелательностью исполнителей или их неспособностью к порученной им работе — это совершенно безразлично. Дело не в них, а в том, что закон должен быть мудр и благожелателен, ибо таково всегда намерение законодателя. А посему — раз замечается, что сами законы ведут к расстройству государственной работы или к революции государственных основ, они должны быть пересмотрены и приведены к нормам действительной мысли законодателя.

Эта задача выясняется перед нашим законодательством, можно сказать, каждый год, иногда — каждый день все яснее, и не вследствие какого-либо теоретизирования (которое не имеет большого значения в государственных задачах), а самими фактами практики. Сами факты обнаруживают, что государственная работа спуталась, это видно на каждом шагу, колеса механизма скрипят, колесница плохо движется и шатается. Постоянно выясняется ряд чисто практических неудобств: проявления искусственной борьбы, вредной для государства, медленность обсуждения бюджета, задержки в мерах государственной обороны в принятии своевременных управительных мер и т. д. За самое короткое время мы приводили несколько таких фактов, и их можно приводить чуть не каждую неделю. Нельзя увековечивать такого положения, во всех отношениях вредного. Ясно, что не для того законодатель предпринимает реформы, чтобы в результате получалось положение еще опаснее, чем было до преобразований.