Все другие исповедания в этом отношении более безопасны, так как высшие центры их управления находятся вне пределов Русского государства. Но Русская Православная Церковь, пределы которой ограничиваются рубежами Империи, была бы в крайне тяжком подчинении правительству, отрешенному от религии.

Итак, появление Государственной Думы с данным ей характером делает для 90 миллионов православного Русского народа необходимым изменить свое церковное управление в таком смысле, чтобы оно могло быть независимо от внеисповедных государственных властей».

Теперь все видят, что эти предвидения осуществились буквально, и даже с усугублением, в самое краткое время.

Прошло четыре года, и мы видим Св. Синод в том подчинении внеисповедной власти, о котором говорит цитированная статья. Обер-прокурор не сделался еще «министром культов», но уже вошел в состав Кабинета, получив характер «министра православного исповедания». Он превратился в орган влияния Кабинета на Св. Синод, и вследствие этого Св. Синод теряет характер власти, превращаясь все более в консультативную комиссию, состав которой почти всецело, фактически, зависит от Кабинета через влияние на обер-прокурора. Никогда еще Св. Синод не был так слаб и, можно сказать, беззащитен.

А в то же время внеисповедная Государственная Дума начала захватывать власть над церковными делами с быстротой и смелостью, которых можно было бы и не предвидеть. Позволительно было полагать, что Государственная Дума посовестится некоторое время пользоваться предоставленными ей правами. Но она и не подумала стесняться.

В голосовании дел, касающихся Православной Церкви, начали принимать участие не только инославные, но и нехристиане, и именно большинством их голосов прошли законопроекты, касающиеся права покидать Православие.

В бюджет Церкви иноверцы вмешиваются постоянно, польское коло отказывало Церкви в кредитах, прямо мотивируя это тем, что Церковь позволяет себе защищаться в Холмщине от одолевающего православных католичества. Бюджетные предположения обер-прокурора составляются постоянно под диктовку «пожеланий Государственной Думы». С быстротой, какой можно было бы и не ожидать, Православная Церковь стала между всеми вероисповеданиями России в самое зависимое положение.

Это положение тем более вредно для Церкви и для государства, что, подчиняя Церковь одной половиной законов внеисповедной Думе, другой половиной, старой, мы подчиняем ее будто бы непосредственно Верховной власти. У нас не уничтожены старые законы о вере и Церкви, но введены новые, которыми первые фактически приводятся в бездействие. Легко понять, как тяжко отражается это уж не на одной Церкви, а на самой же государственной власти, как бы ответственной за то, над чем в действительности она практически не имеет власти. Можно ли не спрашивать себя, зачем держится уже несколько лет это вредное, ни для чего доброго не нужное положение?

Преднамеренной цели оно не может иметь, но держится потому, что доселе не созван Церковный Собор. Если бы при введении новых законодательных учреждений можно было созвать Церковный Собор, то он осведомил бы государственную власть о нормах отношений, которые оказались темны для бюрократических учреждений, почему законопроекты в отношении веры и Церкви и явились проникнутыми таким множеством ошибок. Если бы Собор был тогда же созван, то государство уже несколько лет назад было бы предохранено от совместного существования двух взаимоисключающих законодательных строев.

К сожалению, политическая сумятица заставила тогда воздержаться от созыва Собора. Но если отсрочка была неизбежна тогда, то чего же мы ждем теперь?

Ждем ли мы, чтобы ложно поставленная практика Государственной Думы превратила Церковь в рабыню внеисповедных политических партий? Но если это и для Церкви составляло бы нравственную смерть, то не лучше будет и для государства, если миллионы и десятки миллионов православных поймут свое положение и не согласятся терпеть его. Неужели нужно еще и таких ждать фактов? Неужели трудно без опытов знать, что умножение двух на два даст ни что иное, как четыре?

Итак, нам как православным и как гражданам необходимо изменять запутанное положение, а изменить его нельзя иначе, как при созыве Собора. Государственная власть представляет свои предположения на заключение Финляндского сейма. Понятно, что десятки миллионов православных русских граждан имеют для государства не меньшую ценность, чем финляндцы. Без Собора нельзя правильно и нравственно-законно установить отношения между государством и Церковью и создать построение церковной власти, приличествующее настоящему времени.

И потому Собор не только необходим, но безотлагателен, ибо законодательство не бездействует в отношении Церкви и не может бездействовать, а между тем действие это ныне совершается дефектными, вредными для Церкви и государства путями. Изменение этого положения нужно безотлагательно, а потому столь же безотлагателен и Собор.

Несмотря на такую значительную давность вопроса о Поместном Соборе Русской Церкви, дело созыва его остается без движения, и причины этого сводятся к множеству недоразумений в среде самих же православных. Эти недоразумения в значительной степени происходят от незнания обстоятельств, и в числе пунктов, окутанных этими недоразумениями, находится, между прочим, обстановка, при которой Собор предполагается быть созван.

Еще недавно нам приходилось защищать правила, выработанные на этот предмет Предсоборным Присутствием, указывая на некоторые преимущества их перед правилами, которые были поднесены Св. Синодом на Высочайшее утверждение. Ни тех, ни других многие не знают, и еще меньшее число людей в них достаточно вдумывались. Считаем небесполезным воспроизвести их в подлинности, и читателям настоящей статьи усердно рекомендуем одновременно с ней просмотреть также нижепомещаемый их текст.

Мы далеки от мысли считать их совершенными. Но между совершенством и непригодностью разница очень велика. И нельзя сказать, чтобы правила, выработанные Предсоборным Присутствием, были во всем лучше синодальных.

Нельзя не видеть, что последние, например, более обработаны в чисто редакционном отношении и имеют даже преимущества в некоторых частностях. Недостаток же их, с точки зрения особенно опасливых консервативных лиц, состоит главнейше в том, что они при выборе клириков и мирян значительно ослабляют влияние епархиальных архиереев. По правилам Предсоборного Присутствия, все благочиннические собрания представляют своих кандидатов архиерею, и он уже сам окончательно избирает из этих 40–50 кандидатов одного будущего члена Собора. По правилам же, Высочайше утвержденным, выбранные благочиний съезжаются еще на один общий съезд, где сами избирают из своей среды по три кандидата от клира и мирян, архиерей же утверждает кого-либо одного из каждой категории. Итак, свободный выбор архиерея сужен в 10 или 15 раз.

Однако же ни в каком случае нельзя сказать, чтобы при этом архиерею, как иные думают, вменялось в обязанность непременное утверждение кого-либо из трех представленных кандидатов, хотя бы ни один из них, по его мнению, никуда не годился. Конечно, известное нравственное давление на архиерея при этом несомненно, но не видно, почему бы он не мог не утвердить никого, если утверждение противно его архиерейской совести.

Полагаем, что в правилах как Присутствия, так и синодальных (Высочайше утвержденных) есть кое-какие общие погрешительные места. Таково, например, наименование выбранных клириков и мирян «членами Собора». Их прямое наименование — люди «предстоящие», то есть присутствующие на Соборе, и такое правильное наименование не мешает дать им право обсуждающего и совещательного голоса.

Едва ли синодальные правила справедливы в отношении единоверцев, которые только приглашаются на одинаковых основаниях с членами от монастырей, академий и т. п. Единоверцы, несомненные «старообрядные» члены Греко-Российской Православной Церкви, имели бы полное право явиться на Собор на таких же основаниях, как «новообрядные» клирики и миряне, то есть с таким же правом выборов.