Люди шли с очень тяжелым грузом. Среди наших девяноста пленных десять были дружески расположенными женщинами из Медины, решившими добираться до Мекки через Фейсала. У нас было двадцать два верблюда без всадников. Женщины взобрались на пять вьючных животных, а раненые – по двое на остальных верблюдов. День клонился к вечеру. Мы были изнурены, к тому же пленные выпили всю воду. Мы должны были ночью пополнить ее запас из старого колодца в Мудоваре, чтобы продержаться до Румма, который находился очень далеко.

Поскольку этот колодец был близко к станции, было крайне желательно добраться до него, а потом уйти, так чтобы турки ни о чем не догадались и не застали нас там неспособными обороняться. Мы разделились на небольшие группы и двинулись на север. Победа всегда приводила в беспорядок арабские силы, и мы были уже не рейдовым отрядом, а грузовым караваном, спотыкающимся под тяжестью награбленного добра, которого хватило бы, чтобы обеспечить на долгие годы любое арабское племя.

Мои сержанты попросили у меня по сабле – в качестве сувениров в память о первом бое с их личным участием. Проезжая вдоль колонны, я неожиданно увидел вольноотпущенников Фейсала и, к моему удивлению, на крупе верблюда за одним из них обнаружил привязанное, окровавленное тело потерявшего сознание Салема.

Я подъехал к Ферхану и спросил, где он нашел Салема. Он рассказал, что, когда разорвался первый снаряд Стокса, Салем побежал, чтобы скрыться за паровозом, и в это время в спину ему выстрелил один из турок. Пуля вошла рядом с позвоночником, но рана, сдается, была не смертельная. После захвата поезда ховейтаты сняли с него халат, кинжал, винтовку и головной убор. Его нашел Миджбиль, один из вольноотпущенников; он поднял Салема на своего верблюда и увез с собой, ничего не сказав нам об этом. Обогнавший его в пути Ферхан забрал у него Салема. Салем потом вылечился и постоянно надоедал своим ворчанием по поводу того, что его оставили на насыпи, хотя он был из моей группы и к тому же ранен. Мне не хватило твердости. Моя привычка прятаться за спиной шерифа имела целью избежать оценки меня по безжалостному арабскому стандарту с его жестокостью к иностранцам, которые носят их одежды и перенимают манеры. Не часто меня ловили на таком ненадежном щите, как слепой шериф.

Мы доехали до колодца за три часа, напились, напоили верблюдов и запаслись водой без происшествий. После этого проехали еще десять миль или около того, не опасаясь преследования, улеглись спать и уснули, а утром почувствовали себя ужасно усталыми. Прошлой ночью Стокса страшно мучила дизентерия, но сон, а также наступивший после тревожной напряженности покой улучшили его состояние. Я с ним и с Льюисом – единственные, у кого не было груза, – поехали вперед через одну за другой громадные низины, пока перед самым заходом солнца не оказались в долине Вади-Румм.

Эта новая дорога имела важное значение для наших броневиков, потому что двадцать миль ее затвердевшей грязи могли обеспечить их переброску в Мудовару, а значит, мы могли бы в любой момент приостановить движение поездов. С такими мыслями мы въехали в проход в Румме, все еще ярко раскрашенный в цвета заката. Скалы, такие же красные, как облака на западе, были похожи на них размерами и высотой. И мы снова почувствовали, как торжественная красота Румма излечивает любые тревоги.

Спустилась ночь, и картина долины сменилась навеянным галлюцинацией пейзажем. Невидимые скалы ощущались как явные, и воображение пыталось компенсировать отсутствие плана их зубчатых вершин намеком на узор, врезанный ими в звездный небосвод. Мрак в глубине был вполне реальным – то была ночь, вселявшая мысль о безнадежности действия. Мы ощущали лишь труд наших верблюдов, то, как час за часом они монотонно и плавно вершили свой жалкий путь неогороженной тропой на краю пропасти.

Около девяти часов вечера мы были у колодца, в котором виднелась вода, на месте нашего бывшего лагеря. Мы узнали это место, потому что глубокий мрак здесь становился более влажным и темным. Повернув верблюдов направо, мы подъехали к скале, поднявшей свои увенчанные гребнями купола так высоко над нами, что, когда мы смотрели вверх, шнуры наших головных уборов соскальзывали вокруг шеи на спину. Стоило протянуть вперед хотя бы палку, которой мы погоняли верблюдов, и мы наверняка коснулись бы противоположной стены.

Наконец мы оказались в зарослях высокого кустарника. Остановившись, мы закричали. Кто-то из арабов нам ответил. Эхо моего голоса, скатывавшееся со скалы вниз, встретилось с его, поднимавшимся к нам криком: эти звуки сплелись вместе и словно схватили друг друга за горло. Слева бледно блеснуло пламя, и мы увидели там нашего часового Мусу. Он разжег костер из сучьев какого-то сильно пахнущего дерева. В свете костра открыли консервы и с жадностью их съели, запивая каждый кусок восхитительной ледяной водой, просто опьянявшей после отвратительной жидкости Мудовары, надолго иссушившей наши глотки.

Мы проспали до прихода остальных. А двумя днями позднее были в Акабе, войдя в нее со славой, нагруженные драгоценностями, хвалясь тем, что поезда оказались в нашей власти. Оба сержанта отплыли из Акабы в Египет на первом пароходе. Каир помнил о них и брюзжал оттого, что они долго не возвращались. Однако им удалось счастливо отделаться от наказания. Они победили в бою без посторонней помощи, переболели дизентерией, питались верблюжьим молоком и научились покрывать на верблюде по пятьдесят миль в день, не испытывая ни болей, ни неудобств. Алленби наградил обоих медалями.

Дни проходили в разговорах с Фейсалом о политике, об организации армии и о стратегии; одновременно подвигалась вперед подготовка к новой операции. Наша удача возбудила лагерь, и минирование поездов обещало стать весьма популярным, если бы мы смогли обучить подрывников для нескольких групп. Первым добровольцем стал капитан Пизани. Он был опытным командиром французов в Акабе, активным воякой, жаждавшим славы и наград. Фейсал нашел мне троих юнцов из Дамаска, из одного рода, страстно желавших возглавлять рейды арабских племен. Мы отправились в Румм и объявили этот рейд специальным рейдом клана Гасима. Такой уголь, подброшенный в костер, задел многих. Их алчность не позволяла им отказаться. К нам ежедневно стекалась масса желавших присоединиться, тем не менее большинство получало отказ.

Мы выступили в составе ста пятидесяти человек, с огромным караваном вьючных верблюдов без груза для предстоявшей доставки трофеев. Для разнообразия мы решили работать под Мааном и поэтому отправились в Батру, двигаясь из жары в холод, из Аравии в Сирию, от тамариска к полыни. Когда мы поднялись на перевал и увидели кроваво-красные пятна на склонах гор над полными пиявок колодцами, нас встретило первое дыхание северной пустыни. Этот воздух, слишком особенный, чтобы его можно было описать, говорил о совершенном одиночестве, сухой траве и солнце на пылающих осколках кремня.

Проводники высказали мнение, что для минирования подойдет 475?й километр железной дороги, но мы установили, что он окружен блокгаузами, и прошли дальше по линии, до места, где она пересекала долину по высокой насыпи, с мостами у обоих ее концов и в середине. После полуночи мы заложили там новую очень мощную лиддитовую автоматическую мину. Ее закапывание отняло долгие часы, и рассвет застал нас все еще за работой. Рассвет приближался как-то робко, и, когда мы огляделись кругом, нам так и не удалось увидеть особых признаков начала дня. Прошло немало минут, прежде чем высоко над земляной кромкой, поверх причудливой дымки с размытыми краями проглянуло солнце.

Мы отошли на тысячу ярдов по поросшему кустарником ложу долины, чтобы укрыться от невыносимой дневной жары. Шли часы, солнце становилось все ярче и, казалось, сияло так низко над нами, что мы чувствовали себя раздавленными его лучами. Люди были близки к безумию, и это состояние обострялось тревожным ожиданием успеха проделанной работы. Они не могли слышать ни слова, если оно было не о мине, и постоянно в тревоге обращались ко мне, желая услышать мое мнение. За время нашего шестидневного рейда отношения между людьми дошли до крайнего накала: с трудом, но удалось уладить двенадцать случаев ссор с угрозой применения оружия, четыре угона верблюдов; были предотвращены одна женитьба, две кражи, один развод, четырнадцать актов кровавой мести, два сглаза и одно колдовство.