Я с солдатами решил отправиться в Абу-эль?Лиссан на бронированных автомобилях, потому что Бакстон теперь уже был на безопасной территории, среди друзей и мог обойтись без моей помощи. Мы уселись в первую машину, быстро поехали по крутому склону к Джеферской равнине и промчались по ней со скоростью шестьдесят миль в час, поднимая тучи пыли, скрывшие от наших глаз второй броневик. Когда мы доехали до южной границы долины, второго броневика не было видно. Вероятно, его экипажу пришлось возиться с шинами. Решив подождать и удобно рассевшись на песке, мы всматривались в пестрые волны миража, качавшиеся над пустыней. Очертания их темного пара под бледным небом, становившимся все более голубым от горизонта к зениту, двенадцать раз в час меняли свою конфигурацию, и каждый раз нам казалось, что это ехали наши товарищи. Наконец вдали показалось черное пятно, за которым волочился длинный шлейф пронизанной солнечными лучами пыли.

Это был наш второй броневик, мчавшийся на большой скорости, рассекая дрожавшее марево знойного воздуха, который, закручиваясь, срывался с раскаленного металла башни броневика, – настолько горячей, что голая сталь обжигала обнаженные руки и колени экипажа, прижимавшиеся к стенкам при каждом крене громадной машины на неровностях иссушенного в порошок податливого грунта. Его покрывал плотный ковер пыли, ожидавшей часа, когда низовой осенний ветер поднимет ее в воздух и начнется пыльная буря.

Наш броневик стоял, глубоко увязнув шинами в пыли. Пока мы ждали вторую машину, солдаты плеснули бензин на песчаный холмик, подожгли его и сварили нам чай – армейский чай, полный листьев, плававших в воде из пруда, желтоватый от добавленного в него сгущенного молока, но приятный для наших пересохших глоток. Пока шло чаепитие, подъехали наши задержавшиеся товарищи и рассказали, что от жары и скорости, с которой они мчались по равнине, у них лопнули две камеры марки «Белдем». Мы напоили их своим горячим чаем. Отхлебывая чай небольшими глотками, они со смехом стирали со своих лиц пыль испачканными в машинном масле руками. Эта серая пыль, застрявшая в выгоревших бровях и ресницах и в каждой поре кожи лица, старила их, ее не было только там, где струйки пота проторили по покрасневшей коже бороздки с темными краями.

Солнце уже опускалось, а нам еще предстояло проехать пятьдесят миль. Выплеснув из кружек остатки чая с осадком, капли которого разлетелись, как шарики ртути, по пыльной поверхности, покрылись пылью и утонули в ее податливой серости, мы направились через разрушенную железную дорогу в Абу-эль?Лиссан, где Джойс, Доуни и Янг сообщили нам последние новости. Все шло неплохо. Действительно, приготовления были закончены, и они были готовы разъехаться: Джойс – в Каир, чтобы побывать у дантиста, Доуни – в Ставку, чтобы сказать Алленби, что мы готовы выполнять его приказания.

Пришедший из Джидды пароход, на котором должен был уехать Джойс, доставил почту из Мекки. Фейсал развернул «Кинг Хусейн газетт» – газету короля Хусейна – и обнаружил в ней заявление короля о том, что неправомерно называть Джафара-пашу генералом, командующим арабской Северной армией, так как такого ранга не существовало. Действительно, в арабской армии не было ранга выше капитана, в каковом шейх Джафар, как и все другие, и исполнял свои обязанности!

Король Хусейн опубликовал свое заявление (не предупредив об этом Фейсала) после того, как прочитал о том, что Алленби наградил Джафара орденом. Сделал он это для того, чтобы досадить арабам северных городов, сирийским и месопотамским офицерам, которых презирал за их распущенность, а также опасаясь, что они добьются успехов. Король понимал, что они сражались не за его верховенство, а за свободу их собственных стран под их собственным управлением. У этого старого человека неконтролируемо росла жажда власти.

Приехав к Фейсалу, разгневанный Джафар подал в отставку. Его примеру последовали наши дивизионные офицеры со своими штабами, командиры полков и батальонов. Я просил их не обращать внимания на чудачества семидесятилетнего старика, отрезанного в Мекке от всего мира, чье величие создали они сами. Фейсал отказался принять их отставки, подчеркнув, что их назначения (поскольку его отец не утверждал их в должностях) исходило именно от него, Фейсала, и что заявление короля дискредитировало только его самого, и никого другого.

Исходя из такого понимания ситуации, Фейсал телеграфировал в Мекку и вскоре получил ответную телеграмму, в которой король назвал его предателем и объявил вне закона. Он ответил депешей, в которой слагал с себя командование акабским фронтом. Его преемником Хусейн назначил Зейда. Зейд сразу же отказался от этого назначения. Шифрованные послания Хусейна пылали гневом, и вся военная жизнь в Акабе внезапно остановилась.

Перед отплытием парохода Доуни позвонил мне из Акабы по телефону и печально спросил, значит ли это, что вся надежда рухнула. Я ответил, что все может быть, все зависит от случайности, но что, возможно, мы выдержим это испытание.

Перед нами было три пути. Первый – оказать давление на Хусейна, чтобы заставить его отозвать свое решение. Второе – продолжать действовать по-прежнему, игнорируя решение короля. Третье – официально объявить о независимости Фейсала от его отца. Как среди англичан, так и среди арабов у каждого подхода были свои сторонники. Мы послали Алленби телеграмму с просьбой загладить инцидент. Хусейн был упрям и коварен, и могли уйти многие недели на то, чтобы вынудить его перестать ставить палки в колеса и признать свою ошибку. В нормальных условиях мы могли бы подождать эти несколько недель, но в настоящее время дело осложнялось тем, что через три дня должна была начаться, если ей вообще было суждено состояться, наша экспедиция в Дераа. Мы должны были изыскать какие-то способы продолжения войны, пока Египет искал бы решения вопроса.

Первым делом я должен был послать срочное письмо Нури Шаалану о том, что не смогу встретиться с ним на собрании его племен в Кафе, но с первого дня новолуния буду к его услугам в Азраке. Это была досадная необходимость, потому что Нури мог заподозрить меня в перемене позиции и не приехать на встречу, а без племени руалла половина нашего потенциала и эффективности наших действий под Дераа шестнадцатого сентября была бы утрачена. Однако нам пришлось рискнуть этой менее значительной потерей, поскольку без Фейсала, регулярных войск и орудий Пизани экспедиция эта просто не состоялась бы, и поэтому я должен был ждать в Абу-эль?Лиссане.

Другой моей обязанностью было отправить караваны из Азрака – грузы, продовольствие, бензин, боеприпасы. Янг готовил все это, как всегда бескорыстно используя любую возможность. Он сам был для себя главным препятствием, но не было такого человека, который мог бы ему в чем-то помешать. Я никогда не забывал сияющего лица Нури Саида, когда он после совместного совещания обратился к группе арабских офицеров со вселявшими бодрость словами: «Ничего, ребята, он говорит с англичанами так же, как с нами!» Теперь он видел, что выступал каждый эшелон – хоть и не вовремя, но с опозданием всего лишь на один день, под командованием назначенных арабских офицеров, согласно плану. Нашим принципом было отдавать приказания арабам исключительно через их собственных начальников, чтобы не допускать прецедентов неповиновения или превращения их в стадо овец.

Третьей моей задачей было противодействовать бунтарским настроениям среди солдат. Они наслушались ложных слухов о кризисе в высших слоях командования. В частности, возникло какое-то недоразумение между артиллеристами и их офицерами, и солдаты развернули орудия на офицерские палатки. Однако начальник артиллерии Расим опередил их, сложив важные части орудийных затворов пирамидой в своей палатке. Я воспользовался этим, чтобы поговорить с солдатами. Поначалу чувствовалась напряженность, но в конце концов из простого любопытства они заговорили со мной более откровенно, до этого же момента я был для них просто наполовину бедуинским англичанином.