Мне ехать было удобнее, чем многим другим, на красной верблюдице, которая привела наш караван в Бейду. Это было могучее животное с широким шагом, на несколько дюймов длиннее, чем у остальных верблюдов, и все ее поведение говорило о громадном запасе сил и выносливости. Я то и дело возвращался в конец колонны, требуя двигаться вперед быстрее. Индусы, как и все остальные, делали все, что могли, но грунт был таким тяжелым, что даже самые большие усилия оказывались не слишком успешными, и то и дело тот или другой из них отставал. Видя все это, я занял место замыкающего в колонне, вместе с Али ибн Хусейном, ехавшим на редкостной старой скаковой верблюдице. Ей было, наверное, лет четырнадцать, но, видно, еще никогда не приходилось бежать целую ночь напролет. Опустив голову, она бежала недждской иноходью для седока. Этот участок пути оказался трудным для наших уставших людей и верблюдов.
Часов после девяти взрыхленное поле наконец осталось позади. Дорога должна была улучшаться, но начал моросить мелкий дождь, и земля стала скользкой. Упал верблюд под одним их серахинов. Тот немедленно его поднял и пустился вперед. Упал верблюд и под седоком племени бени сахр, но также быстро поднялся. Потом мы увидели одного из слуг Али, стоявшего рядом с верблюдом. Али напустился на него, а когда бедняга забормотал извинения, сильно огрел его палкой по голове. Испуганное животное рванулось вперед, и ухватившемуся за подпругу рабу едва удалось запрыгнуть в седло. Али снова обрушил на него град ударов. Дважды свалился с верблюда и мой Мустафа, который не был опытным наездником. Ехавший рядом Авад каждый раз подхватывал повод его верблюда и помогал ему подняться в седло раньше, чем мы успевали к ним подъехать.
Дождь прекратился, и мы стали продвигаться быстрее. Теперь дорога шла под гору. Внезапно поднявшийся в седле Мифлех взмахнул саблей над головой. По раздавшемуся в ночи резкому металлическому звуку мы поняли, что проехали под телеграфной линией, шедшей в Мезериб. Серый горизонт перед нами словно бы отодвинулся, и нам показалось, что дорога пошла на подъем. Впереди и по обе стороны от нас все больше сгущался мрак. До наших ушей донесся слабый звук, похожий на какое-то дыхание, словно ветер зашелестел листьями деревьев где-то далеко впереди. Звук этот не прерывался и постепенно усиливался. Он исходил не иначе как от водопада под Тель-эль?Шехабом, и мы уверенно поспешили в том направлении.
Через несколько минут Мифлех остановил своего верблюда, слегка ударил его по шее, и тот тихо опустился на колени. Мифлех слез с седла, и мы остановились рядом с ним у развалившейся каменной пирамиды на поросшей травой площадке. Перед нами с края черной скалы тяжело срывался тот самый поток, нараставший шум которого стал уже привычным для наших ушей. Мы стояли у самого конца Ярмукского ущелья, и справа, прямо под нами, был мост.
Мы помогли индусам спуститься с перегруженных верблюдов, чтобы не выдать себя ни звуком, и, разговаривая только шепотом, собрались вместе на влажной траве. Над Хермоном еще не поднялась луна, но ночной мрак уже наполовину отступил в преддверии рассвета, и по синевато-серому небу плыли клочья рваных облаков. Я распределил динамит между пятнадцатью носильщиками, и мы отправились к мосту. Люди бени сахр двинулись вниз по темным склонам впереди нас, чтобы разведывать дорогу. Прошедший дождь сделал дорогу предательски скользкой, и удержаться на ногах можно было, только крепко впечатывая в землю голые пятки. Двое или трое наших людей упали и сильно ушиблись.
Когда мы вышли на более твердый участок, на поверхность которого выступали обломки камней, к шуму водопада прибавился новый, лязгающий звук поезда, медленно приближавшегося со стороны Галилеи. Реборды колес пронзительно визжали на закруглениях пути, и над ущельем поднимались клубы пара от тяжело пыхтевшего паровоза. Серахины отставали. Их вел за нами Вуд. Мы с Фахдом взяли правее и в свете огня от паровозной топки увидели открытые платформы с людьми в хаки, возможно пленными, ехавшими в Малую Азию.
Мы прошли немного дальше и наконец увидали внизу, в бездонной черноте долины, что-то еще более черное, а у другого конца – вспыхивавший и гаснущий свет. Мы остановились, чтобы получше рассмотреть его в бинокли. То был мост, представший перед нашими глазами с этой высоты как будто на карте, с палаткой для охраны, стоявшей под темной стеной противоположной насыпи, над которой гнездилась деревня. Все было объято тишиной, нарушавшейся лишь шумом потока, и неподвижно, кроме пляшущего пламени костра перед палаткой. Вуд, чьей единственной обязанностью было повести группу дальше в случае моей гибели, изготовил индусов для обстрела палатки охраны, если этого потребовали бы обстоятельства. Али, Фахд, Мифлех и остальные с людьми племени бени сахр и с носильщиками динамита двигались дальше, пока мы не нашли тропу к ближайшему устою моста. Мы цепочкой пробрались по ней незамеченными, так как наши коричневые плащи и испачканные рубахи отлично сливались с высившимся над нами массивом известняка и с уходившими вниз обрывами, и спустились к рельсам прямо перед началом закругления пути, ведшего к мосту. Там все остановились, а мы с Фахдом поползли дальше. Мы добрались до опоры моста и продолжали двигаться, пряча лица в тени от рельсов, пока почти не уткнулись в серый скелет подвесной фермы. В шестидесяти ярдах от нас, на противоположной стороне ущелья, мы увидели одинокую фигуру часового на фоне другого устоя. Пока мы смотрели на него, он принялся расхаживать взад и вперед перед своим костром, ни разу не ступив ногой на сооруженный на головокружительной высоте мост. Я лежал и смотрел на него как зачарованный, как если бы забыл о нашем плане или чувствовал бы себя совершенно беспомощным, тогда как Фахд пополз назад вдоль стенки опоры, туда, где она ясно выступала из склона горы.
Это было плохо, так как я хотел подорвать саму ферму. И я пополз за носильщиками динамита. Прежде чем я дополз до них, раздался громкий стук упавшей и с грохотом покатившейся с высоты винтовки. Часовой остановился и оглянулся на этот звук. Он увидел высоко наверху, в свете медленно поднимавшейся луны, заливавшем ущелье и превращавшем это зрелище в прекрасную картину, пулеметчиков, перебиравшихся на новую позицию в отступавшую тень. Он громко закричал, потом поднял винтовку и выстрелил, продолжая звать караул. Возникло полное замешательство. Невидимые люди бени сахр, пригнувшись, бежали по узкой тропе над нашими головами, беспорядочно стреляя. Охрана моста бросилась в траншеи и открыла беглый огонь по вспышкам от выстрелов наших винтовок. Индусы, захваченные врасплох на ходу, не смогли изготовить к бою свои «виккерсы» и обстрелять палатку до того, как она опустела. Перестрелка стала всеобщей. Залпы турецких винтовок, отдававшиеся эхом в узком ущелье, сопровождались ударами пуль в скалы за спинами нашего отряда. Серахинские носильщики знали от моих телохранителей, что динамит от попадания пули взрывается, и когда вокруг засвистели пули, они побросали его в пропасть и убежали. Али бросился к нам с Фахдом на затемненный уступ, где мы оставались незамеченными, но были в руках противника, и объявил, что динамит теперь покоится где-то на дне ущелья.
О том, чтобы доставать его оттуда посреди ада завязавшейся перестрелки, не могло быть и речи, и мы благополучно поднялись по горной тропе через завесу турецкого огня на вершину. Там мы обнаружили недовольных Вуда и индусов, сказали им, что все кончено, и поспешили обратно к каменной пирамиде, где серахины уже карабкались на своих верблюдов. Мы, как могли, быстро последовали их примеру и погнали верблюдов резвой рысью, пока турки громогласно обсуждали случившееся на дне долины. Жители ближайшей деревни Турры услышали шум и тут же присоединились. Проснулись и другие деревни, по всей равнине замелькали огни.
В своем стремительном движении мы настигли группу крестьян, возвращавшихся из Дераа. Серахины, огорченные и раздраженные ролью, которую им пришлось сыграть (или тем, что я мог бы назвать поспешным отступлением), затеяли ссору и обобрали их дочиста.
