— Я поеду. Сейчас отвезу ребенка домой и поеду.

На улице уже стемнело, на разгоряченную кожу щек воздух колючий от мелкого дождя.

На этот раз я помогаю Стасе устроиться в автокресле и сама ее пристегиваю. Шок прошел, она заметно притихла и теперь похожа на выключенную куклу. Мне даже хочется, чтобы она открыла рот и выдала какую-то свою фирменную язвительную шуточку, но, если честно, я сама вряд ли способна сейчас на какие-то эмоции.

Я выруливаю «Бентли» на дорогу.

Мне плохо.

Голова кружится, перед глазами плывут цветные пятна. Нога пульсирует так, будто в нее вбили раскаленный гвоздь. Я держусь за руль как утопающий в спасательный круг. В голове на сейчас пульсирует только одна задача: «Довезти Стасю. Просто довезти Стасю. Потом можно отключиться».

«Бентли» идет мягко, уверенно. Это хорошая машина. Надежная. Вадим любит надежные вещи. Я думаю о нем. О том, что он сейчас летит домой — или уже прилетел?.Что я должна была встречать его красивой, спокойной, с ужином. Что должна была подготовить почву перед тем, как рассказать про Бережного. А вместо этого везу его перепуганную дочь в его окровавленной машине, сама похожая на жертву маньяка.

Ничего, главное, все живы. Ведь так?

— Зевс выздоровеет? — слышу с заднего сиденья всхлип Станиславы.

Она маленькая испуганная девочка. В зеркале заднего вида у нее грязь размазана по всему лицу, и под носом мокро.

— Обязательно выздоровеет, — говорю со всей уверенность, которая во мне вообще есть. — Он же тоже Авдеев.

Она громко всхлипывает и еще громче шмыгает носом.

Мы почти приехали. Осталось повернуть на развязку, ведущую к поселку.

Светофор мигает желтым. Я притормаживаю, собираясь повернуть налево.

Смотрю в зеркала — пусто — и начинаю маневр.

И в этот момент, словно из ниоткуда, справа, прямо на красный, вылетает черный «Лексус».

Несется просто на скорости света.

Я вижу его боковым зрением — хищная решетка радиатора, свет фар, разрезающий темноту.

Время снова замедляется, мое сердце — останавливается.

Я понимаю, что он не успеет затормозить, а я не успею проскочить.

Автомобиль летит прямо в пассажирскую дверь. Туда, где сидит Стася.

Я громко кричу, но, кажется, только в своих мыслях.

В моменте так страшно, что ладони прилипают к рулю.

Но инстинкт работает быстрее мозга. Я резко выкручиваю влево, уводя удар от ребенка.

Жму на газ, пытаясь уйти с траектории.

Удар.

Скрежет металла, от которого лопаются перепонки.

«Лексус» бьет нас в заднее крыло.

Тяжелый «Бентли» заносит. Машину крутит на мокром асфальте.

Мир превращается в карусель из огней, визга шин и черноты. Я пытаюсь выровнять руль, но нас все равно тащит на обочину. Прямо в бетонный столб освещения.

Еще удар. Резкий и жесткий, выбивающий дух.

Меня швыряет вперед. Ремень безопасности впивается в грудь, ломая ключицу.

Подушка безопасности бьет в лицо, с силой боксерской перчатки.

Кажется, я выключаюсь на несколько секунд. Или дольше?

В себя прихожу от противного тонкого, нарастающего писка в ушках.

Во рту вкус крови и какой-то химии. Открываю глаза, пытаясь сфокусироваться. Перед лицом — сдувшаяся белая тряпка, лобовое стекло в паутине трещин.

Из-под смятого гармошкой капота валит пар.

— Стася… — Я пытаюсь повернуть голову, но боль в шее будто раскалывает голову надвое. — Стася!

Сзади слышится всхлип.

— Я… я здесь…

Господи, жива. Я отстегиваю ремень, игнорируя боль в груди плече — левая рука меня почти не слушается — и переваливаюсь назад, между сиденьями. Стася сидит, вжавшись в спинку кресла — страшно бледная, глаза огромные и на лбу огромная ссадина. Но она цела.

— Ты как? Где болит? — Кое-как ощупываю ее руки и ноги, за секунды вспоминая все свои знания об оказании первой помощи.

Слава богу, крови на ней нет, ниоткуда не торчат обломки костей.

— Мне страшно… — шепчет она, громко клацая зубами. — Мне страшно, Кристина…

— Все, все… Я здесь.

Я пытаюсь открыть дверь. Заклинило.

Толкаю здоровым плечом.

Больно.

Еще раз.

Дверь поддается с противным скрипом.

Вытаскиваю Стасю из машины. Ставлю ее на землю. Ноги не держат, меня шатает как в шторм. Вокруг собираются люди. Останавливаются другие машины. Кто-то кричит, кто-то звонит в «скорую». Я смотрю на «Бентли» Вадима — передняя часть всмятку, фары разбиты, крыло, куда пришелся первый удар, вмято внутрь.

Его любимая машина спасла нам жизни, но теперь она похожа на груду дорогого, искореженного металла и я даже не представляю, поддается ли все это ремонту.

Я сползаю по колесу на грязный асфальт.

Сил нет совсем, ни капельки.

Боль в ноге, про которую я забыла в момент аварии, возвращается с удвоенной силой. Кровь снова течет, пропитывая джинсы, носок и кроссовок. Голова кружится так, что тошнит.

Я закрываю лицо руками, пытаясь осознать эту минуту как окончательный конец.

Как большую жирную точку в середине моего испытательного срока.

Я без спроса взяла его машину — и разбила ее.

Я подвергла опасности наших детей (хотя откуда, господи боже мне было знать, что у охраны кого-то из наших соседей сбежит сторожевой доберман?!)

Из-за меня чуть не погибла наша собственная собака.

Я просто ходячая катастрофа.

Вадим меня никогда не простит. Даже если у нас самый офигенный в мире секс, я мать его сына и он меня немножко любит — … этому всему тоже есть предел.

Я сижу на обочине, прижимая к себе дрожащую Стасю, и тихо плачу. Не от боли или страха, не от оглушающего воя сирен.

А от полной окончательной безнадежности.

Аэропорт остался позади.

Я веду машину сам. Водитель остался в терминале с багажом — после вымотавшего в край Нью-Йорка мне нужно почувствовать руль и скорость, даже если это немного непривычный для меня «Ровер».

В этот раз Америка доковыряла меня не тугими переговорами — там как раз все прошло гладко как по маслу.

Я, оказывает, очень соскучился. Так сильно, что стрелка спидометра уверенно переваливает за сто двадцать. Впервые за много лет спешу домой не для того, чтобы переодеться и ехать дальше, а чтобы там остаться. Впереди выходные, может, забрать их на конюшни? Кристина пусть загорает, Стаська упражняется в верховой езде, Марк — на мне. И никаких звонков — на хуй вообще телефон выброшу.

Кстати, про телефон.

Еще раз проверяю нашу с Барби переписку — мое последнее сообщение, страшно сказать, уже почти сутки без ответа. И даже не прочитано. Я стараюсь не сильно на этом зацикливаться — мало ли что, может, замоталась, устала, у нее же там сейчас какой-то важный гончарный проект за все деньги мира. Но…

Ладно, наверное, так даже правильнее, что она прочитает его когда я буду уже рядом.

Бросаю взгляд на часы — и еще немного газую.

Пиздец, реально соскучился. Даже по тому, что ночью из кровати не раздается собачий храп.

Весь багажник забит подарками: телескоп Стаське, еще пара конструкторов для нее и какой-то сумасшедший пазл, с которым, как мне сказали, справится сможет только Эйнштейн, но я уверен, моя дочь разделается за пару дней.

Погремушки и игрушки для Марика.

И для Крис… много всего: драгоценности, часы, сумки. Не знаю, зачем ей все это, но когда представлял, как будет носиться вокруг и вилять воображаемым хвостом, потроша очередную коробку, хотелось… чтобы этот процесс был бесконечным.

Ехать еще минут двадцать, но мысленно я уже дома.

Представляю, как войду, окунусь в запах кофе и хаоса. Как Стаська прыгнет на руки, как сын обязательно запищит и снова попытается выдрать мне клок волос, как только возьму его на руки.

Как Кристина сморщит нос в ответ на мои попытки поцеловать ее колючей, как ад, рожей. И как в ответ на надуманное сопротивление — прижму ее еще крепче.