В ее взгляде — нерешительность и смущение. Эти эмоции идут ей больше, чем выхолощенная вежливость.

— Может быть мы могли бы как-нибудь выпить кофе? В более… непринужденной обстановке?

Воздух в конференц-зале отеля «The Thief» можно резать ножом. Он густой, наэлектризованный, пропитанный запахом дорогих парфюмов, нервного пота и больших денег. Я стою за спиной Лори, чуть сбоку, и чувствую себя ее тенью, ее вторым мозгом и невидимой броней.

Моя поза — идеальна. Спина прямая, как струна, руки сложены за спиной, на лице — маска вежливой, но непроницаемой сосредоточенности. Никто из этих напыщенных индюков из швейцарского инвестиционного фонда «Helvetia Capital» никогда не догадается, что внутри меня — выжженная пустыня.

Сегодня мы закрываем сделку. Последний, самый сложный раунд переговоров. На кону — эксклюзивные права на использование нашей AI-платформы для анализа ESG-рисков на европейском рынке. Это не просто контракт. Это заявление. Это выход «Aura Financial» на совершенно новый уровень.

— Госпожа Шутова, — тянет глава их делегации, седовласый, похожий на хищную птицу герр Мюллер, — мы все еще настаиваем на пункте о независимом аудите алгоритмов. Наши инвесторы должны быть уверены в прозрачности…

Я делаю едва заметный шаг вперед, наклоняюсь к уху Лори.

— Он блефует, — шепчу я, мой голос тонет в гуле кондиционеров. — Вчера в одиннадцать вечера их главный конкурент, «Nordic Trust», анонсировал запуск аналогичной платформы. Они отстают от нас на полгода, но если «Helvetia» сейчас не подпишет с нами, они потеряют долю рынка. Он тянет время, пытается выбить лучшие условия.

Лори едва заметно кивает, ее зеленые глаза холодеют. Она поворачивается к Мюллеру, и на ее губах появляется легкая, почти снисходительная улыбка.

— Герр Мюллер, — ее голос звучит спокойно, но в нем — сталь. — Давайте не будем тратить время друг друга на эти милые танцы. Мы оба знаем, что «прозрачность» — это лишь красивое слово, за которым скрывается желание получить доступ к нашей интеллектуальной собственности. И мы оба знаем про анонс «Nordic Trust».

Я вижу, как на лице Мюллера на мгновение проступает растерянность. Он явно надеялся что эта новость еще какое-то время побудет в тени, пока он развернет свои игрища. Такой удар в спину, ай-ай-ай.

— Так что у вас есть два варианта, — продолжает Лори, откидываясь на спинку кресла. — Либо мы подписываем контракт на наших условиях, прямо сейчас. Либо я встаю, ухожу, и через час мой ассистент связывается с вашими конкурентами. Уверена, они будут более сговорчивыми.

Я мысленно аплодирую. Лори — богиня переговоров. Она умеет быть гибкой, когда это нужно, и жесткой, как лезвие гильотины, когда чувствует слабость противника.

За четыре месяца рядом с ней я научилась огромному количеству вещей. Но самое главное — держать лицо. Правильно, а не как скромница, которую дергает за косички самый красивый хулиган школы.

Мюллер молчит. Его пальцы нервно барабанят по столу. Я вижу, как он смотрит на своих помощников, ища поддержки, но их лица — многозначительно кислые.

— Мы… согласны, — наконец, выдавливает он.

Победа.

Я чувствую, как напряжение, державшее меня в тисках последние несколько часов, медленно отступает. Делаю глубокий, почти незаметный вдох.

Подписание проходит быстро, почти формально. Рукопожатия, фальшивые улыбки, обмен папками с документами. Я стою рядом с Лори, принимаю поздравления, киваю, улыбаюсь. Моя роль — быть ее идеальной помощницей.

И это лучшее, что мне приходилось делать в этой жизни.

Как будто только сейчас, к двадцати пяти годам, я начинаю понимать, кем на самом деле хочу быть.

Такой, как она.

Когда швейцарцы, наконец, уходят, Лори поворачивается ко мне и широко улыбается.

Я всегда тут же улыбаюсь в ответ — она располагает к этому. Справедливости ради — только когда сама этого хочет.

— Крис, ты была великолепна, — в голосе Лори — искренняя благодарность. — Без тебя я бы не справилась.

— Мы — команда, — отвечаю я, и это — чистая правда. И чуть тише добавляю: — И я бы без тебя тоже ни за что, ни с чем не справилась.

Мы работаем вместе уже почти четыре месяца. Четыре месяца, которые пролетели, как один день. Я с головой ушла в эту работу, в ее бешеный ритм. Аналитика, отчеты, переговоры, командировки. Мой мозг работает на пределе, двадцать четыре на семь.

Мне это очень нравится.

Это спасает.

Потому что, когда я работаю, я не думаю. Не вспоминаю. Не чувствую.

Мы остаемся в переговорной одни. За окном — белая ночь Осло. Небо — жемчужно-серое, без единой звезды. Город внизу светится мягким, рассеянным светом. Июнь. Здесь, на севере, он пахнет морем, влажной землей и цветущей сиренью.

Я подхожу к столу, на котором стоят бутылки с водой, и залпом выпиваю целый стакан. Холодная жидкость обжигает горло, но приносит небольшое облегчение.

Я держалась хорошо, но сейчас чувствую, что рабочего напряжения все-таки было немножко через край.

Не потому, что Лори меня гоняет — она как раз максимально деликатна, идеальная эмпатичная начальница. Просто… время идет. И с каждым днем мои силы все больше и больше делятся на двое.

— Крис, ты как? — Лори подходит ко мне, кладет руку на плечо. — Выглядишь уставшей.

— Все в порядке, — разглядываю пустой стакан, как будто артефакт и отставляю его на поднос с легким стеклянным стуком. — Просто… напряженный день.

— Еще бы, — усмехается она. — Ты сегодня была похожа на боевую машину. Ни одной лишней эмоции, ни одного промаха.

— Просто делаю свою работу. — Пожимаю плечами, но все равно довольно улыбаюсь. Ее похвала для сменя — особенная.

Потому что мы с ней, как выяснилось, очень во многом похожи. И потому что после того, как я рассказала ей правду, я не услышала ни слова осуждения. Только спасительное: «Крис, слушай, как ты смотришь на то, чтобы переехать во фьорды, у меня как раз освободилось место личной помощницы?»

Еще никогда в своей жизни я не говорила «да!» так быстро.

— Может, хватит на сегодня? — Лори бросает взгляд сначала на часы, потом — в расписание, которое я для нее составила. Хотя знает его наизусть. — Впереди еще фуршет, но ты не обязана там быть. Езжай домой, отдохни.

— Нет, — я мотаю головой. Слишком резко. — Я останусь.

— Кристина…

— Лори, пожалуйста, — перебиваю я. — Я правда в порядке. Точно больше «в порядке», чем если буду сидеть одна в квартире и…

Работа — это единственное, что сейчас держит меня на плаву.

Единственное, что помогает не сойти с ума.

Она вздыхает. Не спорит. Просто стоит рядом, и в ее молчании — больше понимания, чем в тысяче слов.

— Кошмары все еще снятся? — ненавязчиво интересуется через некоторое время. Тем тоном, который заранее как бы не обижается на отказ.

Я киваю. Не хочу говорить об этом. Не хочу снова погружаться в этот липкий, удушающий мрак. Но Лори — не из тех, от кого можно отмахнуться.

— К доктору ходишь?

Снова кивок.

Она и Дима окружили меня такой заботой и теплом, что первое время я просто не знала, как на это реагировать. Потому что не привыкла, что меня можно любить и оберегать — просто так. Они не лезли в душу, не пытались вытянуть из меня признания. Просто были рядом. Кормили, поили, укладывали спать, когда я выключалась прямо на диване в гостиной.

Именно Лори нашла мне психотерапевта. Доктора Йохансена, пожилого, спокойного, с добрыми, умными глазами. Я хожу к нему два раза в неделю. Мы говорим. О прошлом. О детстве. Об отце.

Я рассказываю ему о том, как сидела под лестницей, зажав уши. Как слышала крики Виктории. Как видела кровь на ее спине. Как мой «идеальный» папа превращался в монстра.

Иногда вспоминаю лежащую на кровати мать.

Но все это пока что не очень связывается в одну картинку.

Доктор говорит, что главное — не спешить. Что сейчас мое прошлое похоже на луковицу, с которой мы снимаем слой за слоем, добираясь до главного. Важно — не делать это слишком быстро, дать моей психике адаптироваться, окрепнуть и быть готовой к новому слою правды.