Блять, да за что мне все это?!

Врубаю все тормоза, которые остались, но все равно лечу в эту пропасть буквально с разбега.

Была бы Кристина рядом — я бы, блять, душу из нее вытряс. Хорошо, что не знаю, где живет, а то бы реально нахуевертил сгоряча.

Еле-еле все-таки останавливаюсь почти у самого края, включаю голову.

Думаю. Анализирую. Раскладываю по полочкам, как привык делать всегда.

Она знала. Она скрыла. Она меня наебала. Снова.

На этот раз — гораздо «виртуознее», украв у меня двадцать две недели жизни моего ребенка.

Двадцать две недели, которые я никогда, ни за какие деньги не смогу вернуть.

Или ребенок все-таки … не мой? Теоретически — такое возможно. Что я знаю про Таранову, кроме того, что ни хрена о ней не знаю?

Я иду и иду, пока ноги не начинают гудеть от усталости. Сажусь на скамейку у фьорда. Вода — мрачная и холодная, как моя душа. Я смотрю на нее и пытаюсь понять, что мне делать дальше.

Злость уступает место холодному, расчетливому бешенству.

Но ладно, будем исходить из того, что есть на данный момент.

Допустим — мой. При желании это, конечно, можно вычислить как нехуй делать.

Наверное, с этого и начну. Выдеру из себя эту поганую неопределенность. В конце концов, если ребенок не мой — вся эта история закончится быстрее, чем началась.

Утром я заезжаю к Шутовым, чтобы попрощаться со Стаськой — она остается у них на неделю, как обычно уже два года подряд.

Дочка бросается мне на шею, говорит на ухо, что будет очень-очень скучать. Требует обещание звонить ей каждый день — как будто я не буду делать этого просто потому, что не могу как-то иначе.

Прощаюсь с Лори и Шутовым. Вежливо. Холодно. Они все понимают. В глазах Лори — тревога и сочувствие. В глазах Шутова — сталь и предупреждение.

Мне, блять, в страшном сне не могло присниться, что нам придется встать по разные стороны баррикад. Надеюсь, что и не придется, но этот белобрысый умник, кажется, решил взять Таранову под свое крыло. Почему так и как это вообще соотносится с нашей «историей» с морально-этической точки зрения — я предпочитаю не задумываться. Боюсь, что ответ мне не особо понравится.

В самолете, пока он набирает высоту, я достаю телефон. Нахожу номер Алены. Бросаю взгляд на часы — разница часовых поясов — минус час в Осло.

— Алена, доброе утро.

— Доброе утро, Вадим Александрович.

— Есть важная задача, — говорю я, глядя на проплывающие внизу облака, которые похожи на ледяные торосы. — Мне нужен адвокат. Лучший в стране по семейному праву. Жесткий, зубастый. Беспринципная сволочь тоже приветствуется. Максимально быстро, Алена. Отложи пока все остальные дела, сосредоточься на этом.

— Конечно, Вадим Александрович. Уже приступила.

За что я люблю свою умницу-помощницу — она никогда, никогда не задает лишних вопросов.

Последние семь дней, я проживаю буквально в режиме выживания, на автопилоте, заставляя себя дышать, есть и работать. Неделя, в течение которой я методично, почти с мазохистским усердием, выстраиваю вокруг своего сердца новую стену взамен рухнувшей. Кирпичик за кирпичиком.

Я знаю, что Вадим был здесь.

Я видела фото в инстаграм Лори, где она, конечно же, милосердно постаралась его не светить, но как можно не заметить двухметрового Гулливера, даже если он выглядывает только локтем или со спины, но обязательно — под «аккомпанемент» женских взглядов. Такие очевидно жадных, что это считывалось даже на бездушных фото.

Я с трудом, но поборола желание сохранить кадр, на котором его лицо было в пол-оборота. Хоть и практически скрытое тенью. Знала, что в конечном итоге все равно нарушу все свои обещания — не искать, не находить, не знать — и буду пялиться на этот огрызок по ночам. И думать, насколько исполосована ногтями его «безобразной Эльзы» эта охуенная спина под этой роскошной рубашкой.

Мы не пересеклись.

К лучшему, конечно.

Я повторяла это себе, как мантру, каждое утро, глядя на свое отражение в зеркале. Мы не пересеклись, не встретились где-то случайно в этом не таком уж и большом городе.

Это хорошо. Это правильно. Я не хочу видеть его, он не хочет видеть меня — идеально.

Мне даже почти не было больно.

Хотя все это — ложь. Сладкая, спасительная ложь, которой я кормила себя все эти дни.

Конечно, я ждала. Ждала, как последняя идиотка. Каждую минуту субботы, которую забивала всем, чем могла — даже красавчиком шведом, оказавшимся на милым, общительным и крайне вежливым. Но даже сидя в кафе в чудесной компании Элиаса, все равно то и дело дергалась на каждый мужской голос, надеясь уловить знакомый низкий бархатный тембр. Просто… а почему нет, если три тысячи километров между нами сократились до Дня рождения детей наших общих знакомых? Я представляла, как наши взгляды встретятся — и, как в красивом кино для дур, мир на мгновение застынет.

А потом я безжалостно себя одергивала. Вспоминала о своем животе, который с каждым днем становится все заметнее даже под свободной одеждой. Вспоминала, что он с другой. Что я — просто хуевое воспоминание в его идеально выстроенной жизни. И эта отрезвляющая пощечина реальности на какое-то время приводила меня в чувство.

А потом наступал новый день — и все повторялось. Я знала, что Авдеев прилетал всего на день, но все равно как последняя конченая дура продолжала высматривать его лица в толпе. И каждый раз сердце предательски ухало в живот, когда взгляд случайно натыкался на слишком высокую, слишком плечистую мужскую фигуру.

Я убеждаю себя, что не имею права киснуть. Не имею права разваливаться на части. Что прошло четыре месяца — и я же как-то держалась? И что теперь во мне — жизнь. Маленькая, хрупкая, зависящая от меня целиком и полностью. И ради него, ради моего сына, я должна быть сильной. Должна научиться жить без Авдеева. Окончательно.

Сегодня — пятница, и я почти убедила себя, что у меня в конце концов, начинает получаться. По крайней мере я почти не пыталась оценить может ли выросший в дверях офиса курьер — высокий и крепкий — быть Авдеевым хотя бы гипотетически.

Работа опять становится моим спасением. Ухожу с головой в аналитику, в отчеты, в подготовку к переговорам. Мой мозг, изголодавшийся по сложным задачам, с благодарностью принимает эту нагрузку. Работаю до изнеможения, возвращаюсь домой поздно вечером, падаю в кровать и мгновенно проваливаюсь в сон.

Но Вадим там по-прежнему слишком частый гость.

Я учусь контролировать свои мысли. Как только в голове всплывает его образ — я тут же переключаюсь на что-то другое: новый проект, список покупок, погода за окном.

На что угодно, лишь бы не думать о нем.

Почти верю, что смогу. Что время и расстояние действительно лечат.

Я сижу за своим столом, просматриваю квартальный отчет. Цифры, графики, таблицы. Мой упорядоченный хоть в чем-то мир, логичный и безопасно предсказуемый. Когда дело касается цифр — я могу отключать эмоции.

Когда звонит телефон, первое, на что обращаю внимание — незнакомый номер. Не такая уж редкость в наше время, но здесь, в Осло, со мной такое случалось только в первые недели, когда я переехала и нужно было улаживать некоторые юридические формальности (хотя бОльшую их часть взяли на себя Дима и Лори). Потом все потихоньку сошло на нет. Теперь мой телефон звонит исключительно по делу и всегда — с известных номеров.

Отмечаю, на автомате, что номер — норвежский.

Вадим мог бы запросто пользоваться сим-картой местного мобильного оператора, но… зачем?

И все равно, когда прижимаю телефон к уху, слышу, как предательски стучат зубы.

— Кристина Таранова, слушаю.

— Добрый день, фрекен Таранова. Меня зовут Йонас Олсен, я представляю юридическую фирму «Торне и партнеры». Я звоню вам по поручению наших клиентов, представляющих интересы господина Вадима Авдеева.

Я крепко-крепок зажмуриваюсь.

Мозг вяло — почему-то с улиточьей скоростью — гоняет туда-сюда: «… представляющих интересы господина Вадима Авдеева…»