Я смотрю на «Бентли» — весь удар пришелся в водительскую дверь и крыло. Если бы она не вывернула руль… «Лексус» вошел бы в пассажирскую дверь. Там, где сидела Стаська.

А если бы не класс безопасности моей машины, я обнимал бы сейчас не свою Барби, а труп.

У меня в башке столько картинок с подписями «А если бы…?» — и на каждой пиздец. Никогда в жизни меня так тотально не крыло. Есть ощущение, что любое касание ко мне перерастет во взрыв с воронкой до самого ядра глубиной.

— Так, молодой человек, девушку нужно госпитализировать, — слышу над головой сиплый и очень не молодой мужской голос.

Над нами стоит врач в костюме скорой — седой, сосредоточенный, но явно понимающий, что со мной сейчас нужно аккуратно. Адреналин реально так жестко ебашит в голову, что приходится зажать внутренний «ручник», чтобы не наломать дров сгоряча.

Врач.

Кристина в крови.

Двое санитаров подкатывают к нам носилки, но я не хочу отпускать ее еще хотя бы минуту. Подхватываю на руки, прижимаю к себе, видимо, немного не рассчитав силы, потому что она негромко вскрикивает и от боли закусывает губу.

— Прости, Барби, я пиздец какой неуклюжий медведь, — в горле дерет.

— Все хорошо, — улыбается она, все еще морщась. У нее явно что-то с плечом, потому что оно бесформенно и вяло как будто стекает вниз от ее ключицы. — Прости за машину, Авдеев…

— Да насрать мне на машину, — рычу я. — Это просто долбаное железо. Плевать вообще. Хочешь, я тебе завод куплю?

— Зачем мне завод? — она часто-часто моргает, как будто пытаясь не расплакаться.

— Чтобы больше не говорила глупости. Будешь тачки бить кажущую неделю, только бутылками от шампанского.

Я несу Барби к «скорой», почему-то с паникой отмечая, какая она пугающе легкая. Такая маленькая и хрупкая, что кажется, даже я могу переломить ее своими грубым руками.

Стася идет рядом, прижимая к груди какой-то грязный шарф.

— Зевс в клинике… — снова всхлипывает Кристина. — Утром нужно приехать, проведать, если вдруг… его не отпустят домой. Он же там… совсем один, понимаешь? Ему там… плохо…

— Я разберусь.

Я, блять, со все разберусь — с Зевсом, с хозяином той твари, с водителем «Лексуса».

Со всем миром разберусь.

Укладываю Кристину на носилки возле машины «скорой», с огромным трудом заставляю себя сделать шаг назад, обхватываю ладонь Стаськи, которую она ту же сует мне в руку — уходить она тоже не собирается.

Врач начинает разрезать джинсу на ноге Крис. Мой взгляд падает на глубокую рваную рану от укуса — от бедра, вниз, через колено. Такое чувство, что по ее коже прошлась не собачья пасть, а какой-то остро отточенный винт, кожа вспухла, налилась и стала синюшной.

Меня передергивает.

Почему все это случилось когда меня не было рядом?!

— Это совсем не больно, — через силу улыбается Крис — наверное, на моей роже написано что-то такое, что меня срочно нужно в этом убедить. Только ее наигранная бравада как-то совсем не вяжется с белыми обескровленными губами. Но Барби все равно продолжает: — Я крепкая, Авдеев. Я же… актив, помнишь?

Она пытается шутить даже на грани обморока.

Пока руки врача что-то колдуют над ее ногой, я беру в ладони ее руку — грязную, в крови, но абсолютно плевать — и прижимаю к своей щеке. Хочу заякориться от ее касания, чтобы не разорвало от желания прямо сейчас начать перекраивать мир для моего прайда — где не будет долбоебов, где забор будет до неба, но невидимый и совершенно устойчивый даже для грязного воздуха и плохих запахов.

— Ты самый стабильный и крепкий актив, Крис. — «Уникальный, мой, бесценный».

— Ты… не злишься? — Она смотрит с таким удивлением, как будто во всех возможных вариантах развития событий, такого точно не было.

— Очень злюсь, — говорю абсолютную правду, но с маленьким «но». — На себя. Что меня не было рядом и тебе пришлось разгребать все это одной.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать — кажется, что-то порывистое, что-то важное, потому что в такие моменты у нее всегда очень характерно дрожит нижняя губа. Но в наши планы вмешивается врач.

Говорит, что Кристину нужно срочно в больницу, на рентген и жестом командует санитарам грузить носилки в машину.

— Я с вами, — твердо заявляет Стася. Тем самым тоном, против которого обычно даже я не рискую возражать.

— Хочешь посмотреть, как в меня будут пихать самую огромную иглу в мире? — беззлобно ворчит Барби.

— Надо же, и как ты догадалась? — так же беззлобно язвит в ответ Стаська.

— Эволюционирую, когда дышу с тобой одним воздухом.

— Может, сядешь в кабину? — предлагает старый усатый доктор, видимо решив, что везти эту парочку в узком замкнутом пространстве, может быть слишком взрывоопасно.

Стася смотрит на меня, потом — на Крис, и снова на меня.

Взглядом даю понять, что на меня ее точно можно оставить. Даже не буду пытаться анализировать, когда именно моя дочь взяла на себя обязанности опекать не только брата, но и Барби, но если что — я абсолютно не против.

Я забираюсь в салон, сажусь напротив Крис.

Когда машина дергается в места и я, с непривычки, впечатываюсь башкой в потолок, Барби сначала странно всхлипывает, а потом прикусывает нижнюю губу, чтобы не засмеяться — я слишком выразительно морщусь и беззвучно цежу сквозь зубы парочку ласковых.

Медбрат ставит ей какую-то капельницу — Крис даже не кривится, терпит.

Она сильная. С характером, в жерновах которого перемолотило даже мои жесткие заёбы.

Но… приятно перемолотило, я даже толком и сам не понял, как.

— Я виделась с Бережным, — выпаливает Крис, как только медбарт заканчивает настраивать капельницу и. отсаживается в дальний угол салона. — Случайно, клянусь. Честное слово, Авдеев, я просто гуляла с Марком и…

— Я знаю, — перебиваю ее лавинообразно нарастающее волнение.

— Знаешь…. — Барби обреченно всхлипывает — медленно, стараясь не выдать панику. — Я… прости, что не сказала сразу — хотела… когда ты будешь рядом.

Она снова себя накрутила.

Несколько дней в ее голове варилась эта каша, но сейчас, даже после пиздеца, от которого сорвало бы крышу у многих матерых мужиков, моя Барби держится. Не роняет лицо, с достоинством ожидая вердикт. Наверное, думает, что я потребую назад кольцо и вывезти вещи?

— Я… мне нужно пару дней, чтобы… — Она набирает в грудь побольше воздуха. — Чтобы собрать вещи и…

— Ты не читаешь мои сообщения, — перебиваю ее снова.

Она кивает.

Наверное, думает, что там приказ выметаться из моего дома в течении двадцати четырех чесов или аналогичная хуйня.

Молча достаю свой телефон из внутреннего кармана пиджака, протягиваю ей, диктую пароль. Увесистый стальной корпус «пляшет» в ее дрожащих пальцах, пока снимает блокировку, находит переписку.

Не без удовольствия наблюдаю, как на секунду складка на ее лбу становится глубже, а потом глаза начинают неумолимо медленно расширяться.

— «Я тоже соскучился», — читает первое из двух, которые я написал в тот вечер, сразу после ебанутого фокуса Сафиной. — «Выходи за меня замуж, коза?»

Она громко шмыгает носом.

Трет пальцами экран телефона, как будто все еще сомневается, что слова настоящие.

— Авдеев, блин, — поворачивает голову, глядя на меня влажными глазами, и трет нос, — мало того, что я кольцо сама себе надела, так ты еще и предложение по телефону сделал.

— Не повезло тебе с мужиком, — делано трагично вздыхаю. — Закрывай глаза, малыш, все закончилось.

Завтра я закопаю в бетон хозяина добермана.

Завтра сотру в порошок водителя «Лексуса».

Завтра вытащу нашего вечно храпящего пса даже у лап смерти если понадобится.

Но это будет завтра.

А сегодня я просто буду рядом.

Потому что это — единственное место на земле, где я должен быть.

Год спустя

Океан шумит совсем иначе, чем наше море.