Огромный стол из черного полированного дерева, стулья. Типичный скандинавский сдержанный офисный шик.

И они.

Их трое. Двое встают, представляются. Первый — Магнус Торне, глава норвежской фирмы. Рядом с ним — молодой человек с ноутбуком, видимо, помощник, чья задача — вести протокол моей казни.

А третий…

Третий сидит чуть поодаль, спиной к окну. На нас он даже не смотрит — только на свои сложенные на коленях руки. Но я чувствую его давящее присутствие.

Он медленно поднимает голову только когда мы представляемся и Хегг по очереди жмет руки коллегам.

И сразу становится понятно, кто тут — главный хищник.

Кто будет рвать меня на куски.

Нужно было бежать, Крис… нужно было хотя бы попытаться…

Но теперь уже поздно, даже если дверь за моей спиной так и осталась «соблазнительно» полуоткрытой.

Он не похож на адвоката. Он похож на бандита из старых фильмов про мафию. Ему лет сорок пять, может, чуть больше. Костюм сидит на нем идеально, но в его облике есть что-то такое… первобытное. Жесткие, черные как смоль волосы, зачесанные назад. Смуглая кожа, орлиный нос, тяжелый подбородок. И глаза. Черные, бездонные, без малейшего проблеска эмоций.

Понимаю, что разглядываю его слишком пристально, но это что-то… из области дурных инстинктов. Типа, хочу запомнить, как выглядит мой палач. Или просто вижу в его образе немой «привет» от Вадима? «Посмотри, Таранова, кого я выбрал, чтобы рвать тебя на части…»

— Госпожа Таранова, господин Хегг, прошу, — Торне указывает на стулья напротив.

Мы садимся. Я ставлю сумку на колени, вцепляюсь в нее пальцами как в спасательную соломинку. Мысленно благодарю Шутова что все-таки настоял и прислал адвоката — одна бы я, наверное, уже грохнулась в безобразный обморок.

— Позвольте представиться, — начинает Торне, чтобы соблюсти формальности, пока его молодой помощник уже начинает что-то энергично протоколировать. — Я — Магнус Торне. А это мой коллега из нашей материнской компании, господин Игорь Шерман.

Игорь Шерман. Ну, конечно. Местный, твой, явно брезгующий европейской деликатностью. Откровенно плюющий на норвежские законы, потому что я, очевидно, не попадаю под их защиту.

Почему бы не натравить на меня одного из таких же хищников, как и ты сам, да, Авдеев?

— Цель нашей встречи, — продолжает Торне, — официальное вручение вам, фру Таранова, досудебного уведомления от имени нашего клиента, господина Вадима Авдеева.

Шерман кладет передо мной на стол толстую папку из плотного картона. Она кажется неподъемной.

— Госпожа Таранова, — его голос с легким, почти неуловимым южным акцентом звучит в этой стерильной тишине, как выстрел. Как будто сразу дает понять — игра окончена. Маски сброшены. — Мой клиент, господин Авдеев, уполномочил меня донести до вас его позицию.

Он не угрожает. Не давит. Он просто говорит. Монотонно, безэмоционально. Как будто зачитывает приговор.

— Нашему клиенту стало известно, что находитесь на двадцати… трех… — он делает легкую паузу, как будто сверяется с невидимым документом у себя в голове, — недельном сроке беременности. У господина Авдеева есть все основания полагать, что отцом этого ребенка является он.

Шерман делает паузу, смотрит на меня. Ждет моей реакции.

Но я молчу. Я помню, что сказал Хегг: нужно дышать, просто дышать и все — ничего сложного.

Почти.

— В связи с этим, — продолжает Шерман, — и действуя исключительно в интересах еще не рожденного ребенка, наш клиент требует от вас в добровольном порядке пройти процедуру по установлению отцовства. А именно — неинвазивный пренатальный ДНК-тест.

Я чувствую, как Хегг рядом со мной напрягается.

— Процедура будет проведена в независимой швейцарской лаборатории, — предугадывая наш вопрос, говорит Шерман. — В присутствии вашего и нашего представителя, чтобы избежать любых… юридических коллизий. Все расходы, разумеется, господин Авдеев берет на себя.

Он снова замолкает. Я смотрю на него и в первые минуты после оглашения «приговора» просто пытаюсь понять, что происходит.

Я должна пройти тест… на отцовство моего ребенка?

Авдеев мне… не верит?

То есть, я исчезла из его жизни, вымелась оттуда именно так, как он просил — с концами, без следов, без единого намека на возвращение, а теперь он, блять, вламывается в мою без приглашения, с ноги, и имеет наглость называть меня… шлюхой?!

Ох, Крис, он думает, что ты трахалась за его спиной направо и налево — а ты чего хотела? Букет, красивый вид и коленопреклоненное предложение руки и сердца с бриллиантом, размером с тунгусский метеорит?

Эта мысль лупит безжалостно, как унизительная пощечина.

Я же все время была у него на глазах.

Его водитель знает, где я бывала. Я всегда была на связи. Я… боже…

Это из-за Дэна? Из-за тех слов, которые я сказала сгоряча в наш последний разговор…?

Или ты просто хочешь еще больше меня унизить, Тай?

Все те робкие надежды, которые я лелеяла по дороге сюда, рассыпаются в пыль.

Мои идиотские наивные фантазии что мы можем как-то мирно взаимодействовать, рушатся как карточный домик. Авдеев не хочет мира. Он даже говорить со мной лично не считает нужным, по крайней мере, пока не получит доказательства. Просто еще раз напоминает, что не забыл, что я — лживая сука и дочь своего отца.

— В тесте нет необходимости, — слышу свой голос как будто со стороны. Приходится сосредоточиться, чтобы собрать в одно целое себя — и рот, который их произносит. — Господин Авдеев не имеет никакого отношения к этому ребенку. Можете так ему и передать.

С опозданием чувствую, несильно постукивание Хегга по моей ладони.

Стоило Авдеевскому церберу сделать первый шаг — и меня понесло. Может, на это тоже расчет? Что от злости и обиды я потеряю бдительность?

Поздравляю, Вадим Александрович, вы как всегда выбрали беспроигрышную стратегию.

— Госпожа Таранова, — Шерман смотрит на меня с легким флером сочувствия. Как обычно смотрят на зверька, который отчаянно огрызается, еще не зная, что уже загнан в угол. — У моего клиента есть все основания полагать, что он может являться отцом вашего ребенка.

— Он — бесплодный, — швыряю на «стол» свой единственный козырь. — Если вы пришли разоблачать меня в беспорядочных половых связях, то давайте играть в открытую.

— Господин Хегг, — Шерман, видимо сделав обо мне какие-то свои неутешительные выводы, переключается на моего адвоката, — полагаю, вам следует объяснить своей клиентке, что подобные высказывания являются разглашением приватной информации о третьих лицах, и во всей этой ситуации… и без того не очень в вашу пользу, всех нас отодвигают от решения проблемы мирным путем.

Я открываю рот, чтобы выплюнуть ему в рожу все, что я думаю о его «мироном решении», но на этот раз Хегг выразительно сжимает мою руку, глядя так, что и без слов понятно — я уже и так наговорила достаточно.

Проклятый Авдеев.

Хегг откашливается, просит прощения за мои резкие высказывания, объясняя их моим положением и некоторой нестандартностью ситуации.

— Госпожа Таранова, — Шерман, проглотив извинения, снова переводит взгляд на меня. На этот раз — уже без ленцы, а именно так, как должен смотреть стервятник, нацелившийся на подходящую добычу, — у моего клиента есть все необходимые доказательства того, что в период, по срокам совпадающий с зачатием, вы с ним находились в интимной связи — свидетели, перелеты, совместное проживание в отеле и на его вилле в Палас-Вердес.

— Моя клиентка в праве отказаться, — вступает в разговор Хеегг. — Насколько мне известно, после установления факта беременности, фрекен Таранова не выходила на связь с господином Авдеевым и не пыталась обозначить факт его отцовства.

Шерман переводит на него свой холодный, тяжелый взгляд.

Подчеркнуто вздыхает, как будто без слов дает понять, что вообще-то ему страшно не хочется рассматривать такой вариант развития событий, но если мы настаиваем… Но, когда начинает говорить, его голос звучит ровно наоборот — как будто он был бы разочарован, если бы эти слова здесь сегодня не прозвучали.