Дон вызвался добровольцем, но, когда остальные тут же с радостью согласились, понял, что поступил опрометчиво. Он полагался на Сэра Исаака, но ведь и Лодырь, помнится, сколько раз нечаянно наступал ему на ногу. Дон надеялся, что дракон в состоянии справиться непроизвольными рефлексами. А то — что проку покойнику в извинениях.
Крепко удерживая конец шланга в нужном положении, он затаил дыхание: вот когда Дон порадовался, что сделал укол против тошноты. У Сэра Исаака, по драконьим понятиям, из пасти вроде как не воняло. Но у драконов на этот счет мерки другие, и Дон был рад, когда сделав дело, выбрался из пасти наружу.
Сэр Исаак с помощью Дона поблагодарил всех и заверил, что теперь быстро поправится. И, похоже, так и уснул, не успев досвистеть свое заверение до конца. Корабельный врач приподнял веко одного из глаз-стебельков и посветил в него карманным фонариком.
— Вроде, подействовало. Пусть теперь отлежится. Будем надеяться, что не помрет.
Все ушли. Дон оглядел своего приятеля и, решив, что сидеть с ним нет смысла, двинулся следом за остальными. В каюте не было иллюминатора, а Дону хотелось хоть разок посмотреть на Землю, пока она еще рядом. Нужный иллюминатор оказался тремя палубами ниже.
Они удалились от Земли всего на пятнадцать тысяч миль. Дону пришлось вплотную прильнуть к стеклу, чтобы увидеть всю Землю сразу. От планеты было ну просто не оторвать глаз — такая она была красивая, и Дон чувствовал легкую грусть от того, что ее покидает. Она висела на фоне бархатистого мрака, в котором сияли точечки звезд, и была залита солнечным светом, таким ярким, что слепило глаза. От этого зрелища просто дух захватывало.
Линия терминатора отодвинулась далеко в Тихий океан, взгляду открывались Гавайи и вся Северная Америка. Северозападную часть побережья окутывали грозовые тучи, но на Среднем Западе было довольно ясно, а Юго-Запад вырисовывался совершенно отчетливо. Дон легко нашел Нью-Чикаго, увидел Большой Каньон и, сориентировавшись по нему, приблизительно определил местонахождение ранчо. Он был уверен, что при помощи небольшого телескопа мог бы разглядеть саму школу.
Наконец он оторвался от иллюминатора и погрузился в легкую и приятную ностальгическую хандру. Но скоро замечания других пассажиров начали его выводить из себя — не обычное веселое зубоскальство туристов, а глубокомысленные реплики «бывалых» путешественников, покидавших Землю во второй раз. Он отправился обратно в свою каюту.
Дон вздрогнул, когда кто-то его окликнул по имени, и обернулся. К нему подплыл знакомый офицер с водером Сэра Исаака в руках.
— Кажется, вы дружите с тем ученым крокодилом, который летит в вашей каюте. Не отнесете ли ему эту штуку?
— Разумеется.
— Радист говорит, что надо бы ее отремонтировать получше, но, во всяком случае, теперь она снова действует.
Дон взял водер и направился к корме. Дракон, казалось, спал. Потом один его глаз повернулся к Дону, и Сэр Исаак просвистел приветствие.
— Вот ваша коробка, — сообщил Дон. — Вам ее пристегнуть?
Сэр Исаак вежливо отказался. Дон вложил прибор в суетливые щупальца, и дракон пристроил его как надо. Затем он пробежался по клавишам, проверяя, работает прибор или нет, и издавая при этом звуки, похожие на кряканье вспугнутых уток. Дракон остался доволен и заговорил по-английски:
— Достояние мое приумножено долгом перед вами за все то, что вы для меня сделали.
— Ну что вы, — ответил Дон. — Просто двумя палубами выше я встретил помощника капитана, и он попросил меня заодно занести ваш прибор.
— Я имею в виду не этот искусственный голос, а вашу своевременную помощь, когда я почувствовал сильное недомогание и пребывал в опасности. Без вашей сообразительности, без вашей готовности разделить ил с незнакомым чужеземцем и, между прочим, без вашего знания истинного наречия я мог бы лишиться шанса дожить до счастливой смерти.
— Да чешуя все это! — ответил Дон, чувствуя себя немного польщенным. — Мне ж это ничего не стоило.
Он заметил, что речь дракона стала замедленной и слегка невнятной, как будто его щупальца утратили свою обычную ловкость. Кроме того, речь Сэра Исаака была построена донельзя правильно и еще больше расцвечена кокни. Водер как попало смешивал придыхательные согласные, превращая т в ф. Дон был уверен, что землянин, учивший Сэра Исаака говорить, — истинный лондонец-кокни, с рождения слышавший колокола Сент-Мари-ле-Боу[130].
Еще Дон заметил, что его приятель никак не может решить, каким из глазом на него смотреть. Сэр Исаак обращал их к Дону один за другим, словно пытаясь отыскать тот, который видит наиболее ясно. Возможно, подумал Дон, Сэр Исаак неверно рассчитал лечебную дозу.
— Позвольте мне, — продолжал венерианец все с тем же тяжеловесным достоинством, — самому судить о важности оказанной вами услуги.
Он сменил тему разговора:
— Это слово: «чешуя»… Не могу понять, в каком смысле вы его употребляете. Вы имеете в виду твердые покровные пластинки некоторых животных?
Дон попробовал объяснить, как мало и как много может означать слово «чешуя». Дракон поразмыслил и отстучал на клавиатуре ответ:
— Полагаю, я уловил толику смысла. Семантическое наполнение этого слова скорее эмоциональное и непостоянное, нежели упорядоченное и дескриптивное[131]. Его референтом является состояние духа человека, правильно?
— Вот именно, — радостно ответил Дон. — Это слово может означать все что угодно. Все зависит от того, как вы его произносите.
— Чешуя, — попробовал выговорить дракон. — Чешуя. Кажется, я начинаю чувствовать его вкус. Восхитительное слово: «чешуя». Тонкие оттенки языка нужно постигать при помощи живых носителей оного, — продолжал он. — Быть может, я сумею отплатить вам за услугу, ознакомив вас с маленькими премудростями наречия моего народа, которым вы уже владеете с великим искусством? Чешуя.
Это укрепило Дона в подозрении, что его собственный свист стал настолько омерзительным, что годится только для торговли воздушной кукурузой, а не для настоящего общения.
— Я, конечно, был бы рад освежить свое знание языка, — ответил он. — Мне уже много лет не доводилось говорить на «истинном наречии», с самого детства. Меня учил историк, работавший вместе с моим отцом в развалинах… — Дон просвистел название. — Быть может, вы с ним знакомы? Его зовут Профессор Чарльз Дарвин, — и он просвистел подлинное имя венерианского ученого вдобавок к земному.
— Вы спрашиваете, знаю ли я (свист)? Он мой брат. Его десятиюродная бабушка и моя восьмиюродная бабушка — были одним яйцом. Чешуя! — и дракон добавил: — Он хоть и молод, но весьма образован.
Услышав, как Профессора Чарльза Дарвина называют юнцом, Дон был слегка ошеломлен. В детстве он считал Профессора чуть ли не ровесником тех самых руин. Ему пришлось напомнить себе, что Сэр Исаак, возможно, смотрит на вещи по-другому.
— Вот здорово! — сказал Дон. — А может, вы знали тогда и моих родителей? Доктора Джонаса Харви и доктора Синтию Харви?
Дракон уставился на него во все глаза.
— Так вы — их яйцо? Я не имел чести встречаться с ними лично, но все цивилизованные особи знают о них и об их работе. Более я не удивляюсь вашей собственной незаурядности. Чешуя!
Дон был и смущен, и доволен. Не зйая, что сказать, он предложил Сэру Исааку немного поднатаскать его в «истинном наречии», и дракон с охотой взялся за дело. Этим они и занимались, когда раздался предупредительный сигнал, и голос из рубки управления пропел:
— Ускорение! Пристегнуть ремни! Приготовиться к коррекции курса.
Дон оттолкнулся от бронированных боков своего друга и вернулся к себе в койку. Устроившись, спросил:
— С вами все будет в порядке?
Дракон издал звук, который показался Дону икотой, и набрал на клавиатуре:
— Я в этом уверен. На сей раз я укреплен.
— Надеюсь. Вот что, может, я позабочусь о вашем водере? Не хотите же вы его опять раздавить.
