Дверь оказалась открытой; люди, что сидели внутри, были, видимо, очень заняты и не обратили на Дона никакого внимания. Он помешкал в дверях, потом вошел. Его тотчас схватили за шиворот.

— Эй! Какого черта ты тут шляешься?

— Я только хотел отправить радиограмму, — робко отозвался Дон.

— Да ну? Что ты об этом думаешь, Чарли? — Схвативший Дона человек повернулся к солдату, склонившемуся над пультом.

Тот сдвинул наушник с одного уха.

— Типичный диверсант. У него в каждом кармане по атомной бомбе.

В дверях, ведущих во внутренний отсек, появился офицер.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Он проник сюда, сэр. Говорит, ему нужно отправить радиограмму.

Офицер оглядел Дона с ног до головы.

— Сожалею, но — нельзя. Радиомолчание. Никаких передач.

— Но мне очень нужно! — в отчаянии произнес Дон и коротко объяснил причину. — Я просто обязан сообщить родителям, где нахожусь.

Офицер покачал головой.

— Мы не смогли бы связаться с Марсом, даже будь это разрешено.

— Но, сэр, разве нельзя отправить сообщение на Луну, чтобы они его передали на Марс?

— Думаю, можно, но мы этого делать не станем. Видишь ли, паренек, я сочувствую тебе и понимаю твои трудности, но командир не позволит нарушить радиомолчание даже по более важной причине, чем твоя. Так что и не надейся. Безопасность корабля — превыше всего.

Дон задумался.

— Боюсь, что вы правы, — уныло признал он.

— На твоем месте я не стал бы очень уж переживать. Твои родители сообразят, где ты находишься.

— Как? Не понял. Они же думают, что я лечу на Марс.

— Нет, они так не думают. Во всяком случае, скоро перестанут так думать. Теперь ни для кого не секрет, что произошло, — вся Система об этом знает. Твои родители уж как-нибудь выяснят, что ты добрался до «Околоземной» и что ты не вернулся на «Дороге Славы». Методом исключения можно установить, что ты направляешься на Венеру. Возможно, они как раз посылают запрос о тебе в отделение «Межпланетных линий».

Офицер обернулся и приказал:

— Уилкинс, напишите объявление: «Радиомолчание. Никакие сообщения не отправляются». Это не дело, чтобы всякие гражданские врывались в рубку — им, видите ли, надо послать поздравление тете Хетти.

Дона поместили в салоне третьего класса вместе с тремя дюжинами мужчин и несколькими мальчишками. Кое-кто из пассажиров, оплативших перелет высшим классом, понятно, был недоволен. Дон и сам имел билет первого класса до Марса на «Валькирии» — и, глядя на то, как жалобщики, поджав хвост, возвращаются от командира, — порадовался, что ему хватило благоразумия не ерепениться. Каюты первого класса, расположенные в носовой части корабля, были заняты военными.

Койка оказалась вполне удобной, и в шуме и сплетнях кормового кубрика космический перелет уже не казался таким тоскливым и скучным, как в изолированной каюте первого класса. Уже в первую неделю путешествия главврач объявил, что все желающие могут погрузиться в анабиоз. Через день-другой кубрик наполовину опустел: людей собрали, заморозили и уложили в камеры, где им предстояло проспать несколько долгих недель.

Дон не захотел ложиться в анабиоз. Он слушал разговоры соседей по каюте, которые, зная о этом предмете лишь понаслышке, рассуждали о том, влияет ли анабиоз на продолжительность человеческой жизни.

— Давайте взглянем на вопрос с такой точки зрения, — изрек один из пассажиров. — Вам отпущено столько-то лет. Это заложено в генах. Если отбросить возможность несчастного случая, вы живете столько, сколько вам отпущено. Но если поместить ваше тело в морозильник, темп жизни замедляется. Если можно так выразиться, ваши жизненные часы останавливаются. И все это время уже не учитывается. И если вам было суждено прожить восемьдесят лет, то теперь к этому сроку прибавляются три месяца, или что-то около. И лично я такой возможностью воспользуюсь.

— Большей ошибки даже представить себе нельзя, — отвечал ему другой. — Я хочу сказать, что вы совершенно неправы. В данном случае вы лишь укоротите свою жизнь на три месяца. Нет, это не для меня!

— Вы сумасшедший. Лично я намерен погрузиться в сон.

— Как хотите. И вот еще что… — Его оппонент наклонился и заговорил доверительно — но так, чтобы его мог услышать не иначе как весь кубрик: — Говорят, эти ребятишки с нашивками на рукавах подвергнут вас допросу, когда вы начнете засыпать. И знаете, зачем им это нужно? Да затем, что коммодор считает, будто бы на «Околоземной» к нам проникли шпионы.

Дону было все равно, кто из них прав. Он слишком любил жизнь, чтобы временно «умереть» только ради избавления от скуки долгого перелета. Но последнее замечание его встревожило. Шпионы? Неужели агенты МБР действуют прямо под носом высших чинов Космической гвардии? Впрочем, МБР, как говорят, способно проникать всюду. Дон оглядел своих соседей, гадая, кто из них мог путешествовать под чужим именем.

Вскоре он выкинул эту мысль из головы. Во всяком случае, им МБР больше не интересовалось.

Не знай Дон о том, что он находится на «Наутилусе», который летит на Венеру, он вполне мог бы вообразить, что летит на Марс на «Валькирии». Корабли были одного класса, а пустота космоса везде одинакова. Правда, теперь Солнце постепенно росло вместо того, чтобы уменьшаться, но кто станет смотреть прямо на Солнце, даже с Марса? Распорядок дня на корабле соблюдался исходя из гринвичского времени, точно так же, как и на любом другом космическом лайнере; завтрак начинался точно по звонку; координаты корабля передавались каждый «вечер», а «ночью» выключался свет.

Даже присутствие на борту военных не бросалось в глаза.

Им были отведены каюты в носовой части, и гражданские допускались туда только по делу. Лишь на сорок второй день полета Дону потребовалось сходить туда, чтобы забинтовать порезанный палец. Когда он возвращался назад на корму, ему на плечо легла чья-то рука.

Дон узнал сержанта Макмастерса. На кителе у него красовалась звезда — знак корабельного полицейского в звании главного старшины.

— А ты здесь откуда? — спросил он. — Чего шляешься?

Дон показал порезанный палец.

— Я не шляюсь, — ответил он. — Вот, на перевязку ходил.

Макмастерс посмотрел на палец.

— Порезался, говоришь? Так вот, ты попал не в тот коридор. Ты идешь прямиком в бомбовый отсек, а вовсе не к пассажирским каютам. Слушай-ка, а ведь мы уже встречались, верно?

— Еще бы.

— Да-да, я помню. Ты — тот самый парень, который думал, что полетит на Марс.

— Я и лечу на Марс.

— Вот как? Видать, ты любишь ходить в обход: лишние сотни миллионов миль тебе нипочем. И если уж зашел разговор об окольных путях, то объясни, с какой стати ты оказался в коридоре, ведущем в арсенал?

Дон почувствовал, как его лицо заливает краска.

— Да не знаю я, где у вас тут бомбы хранятся. Если я не туда иду, взяли бы да показали.

— Иди за мной. — Сержант отвел Дона двумя палубами ниже — здесь благодаря вращению корабля сила тяжести была заметно больше — и впихнул его в кабинет. — Тут пока посидишь. Скоро придет дежурный офицер.

Дон остался стоять.

— Не нужен мне дежурный офицер. Я хочу к себе, в кубрик.

— Садись, тебе говорят. Я помню все твои выкрутасы. Может быть, ты и впрямь заблудился, а может, и цель какую имел.

Дон подавил гнев и сел.

— Не обижайся, — сказал Макмастерс. — По глотку кофе, а?

Он подошел к кофейнику и налил две чашки.

Дон помялся, но чашку взял. Кофе оказался венерианским: черным, горьким и очень крепким. Дон почувствовал, что Макмастерс начинает ему нравиться. Сержант отхлебнул кофе, поморщился и сказал:

— Ты, парень, родился в рубашке. Сейчас ты уже мог быть покойником.

— Почему это?

— Тебя собирались отправить на Землю на «Дороге Славы», так?

— Ну и что?

— Неужели до кормы новости не доходят? Ведь «Слава»-то так до Земли и не добралась.

— А что случилось? Авария?