— Я всё сделаю, госпожа Аминнариэль, — Малвайн осторожно касается моей ладони, сжимая её. — Я не подведу вас.

— Спасибо тебе, — всхлипываю судорожно, чувствуя к этой девушке благодарность, близкую к благоговению. И вину за то, на что я её обрекаю.

— Нет. Это вам спасибо, — я внезапно оказываюсь в её объятиях. — Не вините себя. Я сама на это согласилась. Я знаю, на что иду и ради чего. Если вы мне рассказали всё, что нужно, то я готова пойти и занять ваше место.

Всё ли? Мне так страшно, что думать почти больно. И кажется, что малейшая деталь может всё испортить, выдать Малвайн, раскрыть наш с Тори план, обречь нас всех на погибель. Но это не так. Мы всё продумали. Всё! Он не должен узнать, что я жива и свободна от него. Поэтому я заставляю себя собраться с мыслями.

— Тебе… нужно снять платье. Такого у меня не может быть. И к нему лечь обнажённой, — произношу сипло.

Она молча кивает и принимается поспешно стягивать с себя одежду. Чтобы уже через пару минут передо мной стояла до жути похожая на меня обнажённая девушка.

Ритуал воссоздал мой облик в ней настолько точно, что на рёбрах даже видно следы плети, а спина наверняка исполосована, как и моя. Только боли она моей не чувствует. Её раны всего лишь иллюзия. Я сама не ожидала, что ритуал так хорошо получится. И это огромная удача. Так Малвайн сможет достоверно притвориться больной на целый день.

— Богиня пресветлая, — выдыхает Тори, обходя Малвайн и поднимая на меня испуганные глаза.

Я лишь мотаю головой, отказываясь что-либо говорить об этом, и шагаю к стене, чтобы нащупать магические рычаги.

На этот раз скрежет открывающегося прохода уже не так сильно пугает меня, но всё равно заставляет нервно ёжиться и вслушиваться в каждый шорох, доносящийся из покоев. Особенно в раскатистый храп уже не моего супруга.

Малвайн безмолвной тенью проскальзывает мимо меня, замирает на миг, осматриваясь, и безошибочно направляется в спальню.

— Да пребудет с тобой Богиня, — шепчу я ей вослед. И закрываю проход.

— Пойдём быстрее, — Тори осторожно обхватывает мои плечи. В другой руке она сжимает одежду Малвайн. Её мы заберём с собой, чтобы выбросить или уничтожить при удобном случае.

— Пойдём, — соглашаюсь я, собираясь с силами. Ещё один рывок остался.

И мы вместе спускаемся обратно, чтобы на этот раз повернуть не к святилищу, а в другой проход.

Множество тайных жреческих ходов незримой паутиной оплетает почти весь королевский дворец. Но далеко не во всех покоях есть выходы. В моих покоях есть. И у Тори тоже. Есть и парочка таких, что выводят в город. Только я вот уже два года не могла никуда уйти из дворца без разрешения мужа. Привязка не разрешала.

Я выросла в этом дворце и благодаря зову крови однажды случайно нашла один из этих тайных ходов. А потом мы вместе с подругой обследовали почти всю сеть, прячась от нянечек и наставниц.

Моя мать входила в свиту первой жены Танраггоса, королевы Санории, была её доверенным лицом и лучшей подругой. И мы с Тори подружились ещё в детстве. Считали друг друга чуть ли не сёстрами. У нас даже была наивная детская мечта, когда вырастем, выйти замуж за братьев. Кто же знал, что едва достигнув совершеннолетия, я стану мачехой своей лучшей подруги?

Наши матери вместе погибли пять лет назад на охоте. На королеву, что с несколькими приближёнными дамами случайно отбилась от остальных охотников, напала мантикора. К тому моменту, как на их крики подоспел король с дворянами и личными гвардейцами, было уже поздно. Монстра убили, но спасать оказалось некого.

Я в тот день стала, по сути, круглой сиротой. Мой так называемый отец, который и раньше во всеуслышание заявлял, что только состояние жены заставило его признать её бастарда своей дочерью, даже не подумал предложить мне кров. Он на этом не остановился и лишил меня наследства и средств к существованию.

Стоит ли говорить, что когда его величество король, отец моей самой близкой подруги, объявил, что берёт опеку надо мной, ещё совсем девчонкой, я была безмерно ему благодарна. Считала Танраггоса своим благодетелем и спасителем, не замечая, как странно он порой на меня смотрит.

А в день моего восемнадцатилетия король объявил, что берёт меня в жёны.

Это было два года назад. Бесконечную, кошмарную вечность назад.

Но сейчас я могу это всё оставить позади. Могу.

Мотнув головой, чтобы прогнать воспоминания, сосредотачиваю свои мысли на происходящем. Тори знает эти тайные коридоры почти так же хорошо, как я. И мы уже почти добрались до её покоев.

— Я вчера провела Малвайн во дворец так, чтобы видели мои слуги, — шепчет моя подруга. — Она была в той накидке с глубоким капюшоном, что мы приготовили для тебя, старательно прятала лицо и бормотала всякую околесицу. Все теперь просто уверенны, что мне в голову ударила блажь взять с собой ведьму-прорицательницу.

— Прорицательницу? А если меня попросят что-то предсказать кому-то?

— Так скажи, что я приказала прорицать только мне. Дочь Танраггоса я, или кто? — хмыкает она.

— Бедный демон. Он даже не представляет, кого в жёны собрался взять, — мои губы вздрагивают в намёке на улыбку.

— Подожди. Ты сейчас, правда, улыбнулась? И пошутила? — Тори действительно останавливается и заглядывает мне в лицо, едва освещённое плывущим перед нами светлячком. Обнимает порывисто, стараясь не трогать спину. — Богиня пресветлая, ко мне возвращается моя Мина. А я боялась, что он сломал тебя окончательно.

— Сломал, Тори. Сломал, — грустно улыбаюсь я. — Прежней мне никогда не быть.

— Ничего. Ты же слышала, что говорила Малвайн. Ты исцелишься. И всё будет хорошо.

— Я очень постараюсь не упустить это «хорошо» — обещаю ей. — Ты добыла то, что я просила? Капюшона будет мало, чтобы замаскироваться. А вдруг он увидит меня по пути.

— Всё добыла, Мина. И то, что ты просила, и кое-что ещё, — многообещающе улыбается Тори. — Никто тебя не узнает. Сейчас придём ко мне и займёмся твоим преображением.

Однако, когда мы наконец оказываемся в покоях Тори, первым делом она тащит меня в свою купальню и требует раздеться, чтобы осмотреть и обработать мою спину. Я ещё пытаюсь как-то возразить, но подруга упирается на своём, как всегда яростно доказывая свою правоту. Приходится уступить.

— Это лишния трата времени, — всё же вздыхаю я, сидя обнажённой на мраморной скамеечке и слушая шипящие ругательства Тори за моей спиной.

— Да неужели? — зло бросает она, стирая засохшую кровь с моей кожи.

— К утру всё затянется. Обычно даже рубцов не остаётся. Хотя, в этот раз, конечно, могут остаться — во мне сейчас магии почти нет, — осторожно пожимаю плечами.

— Боги, мне сейчас хочется пойти и убить его. Мне стыдно, что я его дочь, — рычит подруга. И её интонации очень не вяжутся с теми невесомо-бережными и осторожными прикосновениями, которыми она обрабатывает оставленные мне мужем следы от кнута. — Боги, Мина, ты никогда не показывала… Я знала, но… Сейчас так мерзко и гадко себя чувствую… что ничем не помогла тебе раньше… что не нашла способ тебя спасти. Мне больно на это даже смотреть, а ты спокойно мне говоришь, что к утру всегда заживает. Прости меня.

— Не надо, Тори, — сдавленно прошу я. — Потому и не показывала. Это так унизительно, больно, стыдно. Я… не могла. И старалась тебя оградить от этой грязи. Это не твоя вина. Ты ничего не сумела бы сделать раньше. Ничего не могла изменить. Зато сейчас делаешь для меня столько… Ты жизнь мне спасаешь. Понимаешь это?

Ответом мне служит напряжённое молчание, явно свидетельствующее, что подруга со мной не согласна.

— Так что ты там добыла? — меняю я тему, чтобы отвлечь её.

— Сейчас закончу и покажу, — вздыхает Тори, смазывая мою спину заживляющей мазью. — Ты не одевайся пока, наверное. Так даже удобней будет.

— А к тебе никто из слуг не зайдёт?

— Нет. Её высочество Ланториниаль была очень зла на своих нерадивых служанок, что те слишком долго копались, собирая сундуки с вещами в дорогу. Парочке особо нерасторопных даже по затрещине досталось. Тем, что больше всего папочке стучат. А потом принцесса всех прогнала и под страхом казни запретила её беспокоить до утра, — кривясь, сообщает мне подруга.