— Вот видите, Амина, какого грубияна вы мне предпочли? — тут же садится на любимого конька оборотень. — Одно у меня утешение. Сын утверждает, что вы благословили его своим светом. И доказывает, что скоро он найдёт себе самую лучшую маму, а мне жену. Это так?

Мои глаза ошеломлённо округляются.

— Эм. Я… немного не так это объясняла вашему Иверу, — признаюсь растерянно.

— Но благословение было? — уже совершенно серьёзно интересуется князь.

— Да, — киваю осторожно. Мало ли, как он моё самоуправство воспринимает. Может и разозлиться.

— Я хочу знать, в чём его суть, — требует, сужая глаза.

И вот тут я уже никак не могу отказать. Он в своём праве.

— Ивер был очень огорчён, когда я объяснила ему, что не могу выйти за вас замуж, — начинаю, понизив голос, чтобы меньше народу меня услышало. — Он принял это на свой счёт. Очень расстроился. И я попыталась ему втолковать, что дело не в нём, что мужа надо выбирать по любви. Как и жену. И что вам двоим обязательно встретится та, что станет ему самой лучшей мамой, а вам самой лучшей женой. И искренне пожелала, чтобы так и случилось. И благословила… случайно.

С каждым моим словом лицо князя всё больше и больше мрачнело, заставляя меня нервничать, вызывая тревогу. Так что последняя фраза произнеслась мною почти шёпотом.

— Простите, если невольно влезла, куда не следует, — прошу, нерешительно посматривая на хмурого оборотня.

Он вскидывает на меня удивлённый взгляд. И усмехается. Только невесело как-то.

— Не надо извиняться, Амина. Вы сделали нам с сыном бесценный подарок. Это я должен извиниться, за то, что своим напором вас так сильно… огорчил. А Ивер… видимо, я даже не представлял, как сильно он нуждается в матери. Это… нужно, как следует, обдумать.

Мне очень хочется узнать, как так получилось, где мама Ивера, и вообще, почему о том, что у князя Луады есть сын, почти никому не известно. Вон даже Аедан мальчишку сразу не признал, хотя мужчины явно, если не друзья, то союзники и товарищи точно.

Но при всех такое ведь не спросишь. Так что мне приходится усмирить своё любопытство.

Успокоившись на том, что всё так хорошо разрешилось и с извинениями и с вопросами, я с чистой совестью возвращаюсь к прерванной трапезе.

Мужчины принимаются обсуждать свои государственные дела, к разговору присоединяется и сидящий по другую сторону от меня Адлар. А мы с Тори обмениваемся внимательными безмолвными взглядами, проверяя всё ли в порядке друг у дружки.

И я не сразу улавливаю тот момент, когда речь внезапно заходит о прорицательнице Кахин.

— Дан, а где ваша дражайшая бабуля? Я надеялся с ней пообщаться, но мне сказали, что её нет во дворце, — запив кусок мяса вином, интересуется Ингальф. — Может, она мне более точно подскажет, где искать обещанную мне твоей невестой пару?

Бабуля? Кахин бабушка Аедана? Ошеломлённо переглянувшись с Тори, мы обе навостряем уши.

— Её действительно нет, — сурово сдвигает брови мой демон. — И не трудись искать старую ведьму в Раграсте.

Князь поворачивается к Аедану всем корпусом, удивлённо уставившись на своего соседа. Несколько секунд буравит внимательным изучающим взглядом, задумчиво хмыкает, а потом… проявляет неожиданную деликатность и ничего не спрашивает.

Весь остаток ужина я всё никак не могу выбросить из головы услышанную новость. Неужели это правда? Аедан выгнал из своего королевства собственную бабушку? Это… на первый взгляд кажется ужасным неправильным и жестоким. И ведь из-за меня, получается. Или нет? Между ними ведь и до моего появления была сильная неприязнь. По крайней мере, мне так показалось.

Что там в храме случилось на самом деле? Аедан мне ведь так и не рассказал, как нашёл нас.

Как в этом разобраться? Чую, что во всем этом есть двойное дно. И куча подводных камней.

Или мне просто не хочется видеть в моём демоне плохое? Неужели я стала слепа, доверившись ему?

Нет. Не слепа. Я многого о нём, конечно, не знаю. Но вижу и хорошие стороны и плохие. Он демон. Тёмный. Маг смерти. Я прекрасно это осознаю. И понимаю, что та мягкость, с которой он обращается со мной, не делает его менее жёстким и суровым правителем, которого можно не бояться.

Но как уложить в голове его поступок? На ум приходит только один вариант… спросить. Правда, он запретил мне эту тему поднимать.

Ослушаться? А я решусь? Мне это нужно? Меня это касается?

Ох. Касается, как не крути.

Может, пускай Тори у Адлара спросит? Это же и его бабушка тоже.

Трусливая мысль, знаю.

Разрываясь между желанием разобраться в волнующем меня вопросе и нежеланием идти против категорического запрета моего мужчины, я почти не замечаю, как заканчивается ужин. Что-то малосодержательное отвечаю на прощальную речь Ингальфа, пребывая в состоянии крайней задумчивости. И с облегчением слышу, как Аедан желает всем гостям хорошего вечера, после чего увлекает меня прочь из зала.

Всю дорогу до королевских покоев между нами звенит напряжённое молчание. Я не решаюсь заговорить первой, а шагающий рядом мужчина то и дело хмуро на меня посматривает.

Но вот за нами закрывается дверь гостиной, отсекая от всего остального мира и мы остаёмся наедине друг с другом.

Аедан отпускает мою руку и идёт к камину, чтобы взять с полки кувшин и налить в кубки вина.

— Будешь? — поворачивается ко мне.

Кивнув, шагаю к нему, принимая из рук напиток.

Осторожно пригубив, наблюдаю из-под опущенных ресниц за мужчиной. Он задумчиво смотрит в пламя.

— Я буквально чувствую, как ты маешься и хочешь что-то спросить, — произносит ровным тоном.

— Да. Но… я не хочу тебя расстраивать, — тихо признаюсь в ответ. — Эта тема тебе неприятна.

— Ты права. Очень неприятна. Но, думаю, ты имеешь право знать. Так что спрашивай.

Хоть он и разрешил, но мне всё равно сложно вот так просто взять и спросить. Заведомо сделать то, что расстроит, а может, и разозлит моего мужчину.

Мысли совершенно путаются. И уже кажется, что не так для меня и важно знать, что произошло между Аеданом и его бабушкой, что случилось там в храме, почему он не хочет мне об этом говорить.

Ну какая разница? Разве это имеет такое уж большое значение? Можно просто закрыть глаза, отступить, избежать неприятной темы, и не будет этого пугающего и неприятного напряжения между нами, этой хмурой складки у него между бровей и мрачно сжатых губ. Не будет моего чувства вины, что иду против его воли.

Можно просто отодвинуть на задний план свою необъяснимо-острую потребность разобраться во всём, можно оставить все, как есть.

Но какое-то внутреннее чутьё всё-таки толкает меня задать этот вопрос. Не позволяет трусливо отступить.

— Дэя Кахин… — от одного упоминания этого имени тьма вокруг демона сгущается. И я нервно сглатываю. — Она, правда… твоя бабушка?

Аедан делает большой глоток вина из кубка, поворачивается ко мне. Окидывает внимательным взглядом и с досадой вздыхает.

— Иди сюда, Мина, — протягивает мне руку.

— Зачем? — спрашиваю тихо. И неосознанно шагаю к нему. Доверчиво.

— Сказку на ночь рассказывать буду, — хмыкает иронично, только вот как-то… безрадостно. Притягивает меня в свои объятия, как только я оказываюсь рядом. — Далась тебе эта старая ведьма. Да, наша с Адларом мать была дочерью Кахин.

Аедан тянет меня к одному из кресел у камина, чтобы сесть самому и устроить растерявшуюся меня у себя на коленях.

— Она тоже была странницей? — переварив услышанное и глотнув ещё вина, решаюсь я на новый вопрос.

— Нет, мама, видимо, больше в своего неизвестного отца пошла. Светлой ведьмой была. Сильной. Наш отец надышаться ею не мог.

Он грустно усмехается, зарываясь лицом в мои волосы. А мне так хочется обнять его в ответ. Просто обнять. Унять эту боль, что гложет его. Помочь отпустить.

Я чувствую её, как свою.

Ставлю полупустой кубок на столик рядом и поворачиваюсь лицом к моему демону, садясь так, чтобы было удобно прильнуть к широкой груди. Удовлетворённо обхватываю его руками, прижимаясь тесно-тесно.