Он перебирал пальцами одеяло. В легких клокотала густая мокрота, на губах вздувались розовые пузыри. Бодилис пришлось нагнуться пониже, чтобы разобрать еле слышные слова.

– Моя королева… – он замолчал, хватая ртом воздух. – Ты мудра… – снова мучительный вздох. – Ты язычница, но мудра и добродетельна, – он закашлялся, задыхаясь. – Аристотель, Вергилий… ты не знаешь?… столько говорят… о духах… правда, что душа на пути… на суд… может задержаться?… хоть ненадолго?

Она вытерла ему губы и погладила по седым волосам.

– Не знаю, – королева тоже говорила на латыни. – Кому дано знать? Но у нас в Исе говорят, что галликены могут возродиться в образе тюленя, чтобы у берегов Сена ожидать своих любимых. Дать тебе еще воды?

Он покачал головой.

– Нет, спасибо… я словно тону… но мне нельзя… жаловаться, – кашель сотряс хрупкое тело. – Грациллоний… ты видел… многие умирали… тяжелее… – следующий приступ кашля прервал его надолго. – Если я… жалок, скажи… я постараюсь… держаться достойней.

– Нет-нет, – центурион сжал руку священника – очень осторожно, опасаясь сломать хрупкие кости. – Ты мужчина, Эвкерий.

Его вызвала Бодилис, которую дьякон оповестил, что пресвитер лежит без сознания и на груди у него запеклась кровь. Он не знал, долго ли пролежал так Эвкерий. Бодилис омыла старика, сменила на нем одежду и уложила в постель. Он вскоре пришел в сознание и вежливо отклонил предложение прибегнуть к целительному прикосновению Иннилис. Впрочем, в таких безнадежных случаях сила ее редко помогала. Горячий отвар на время вернул ему силы. Курьера в Аудиарну послали, но Грациллоний не верил, что пресвитер доживет до его возвращения и дождется христианского последнего обряда. Измученного старика-дьякона отправили в постель, и Грациллоний с Бодилис остались вдвоем у ложа умирающего.

Эвкерий слабо улыбнулся.

– Ты тоже добр… Мне хотелось бы… снова повидать Неаполис… мне снился голубой залив… дом матери… кривые улочки… сад, где я… с Клавдией… но да будет на все воля Божья.

Конечно, божья, – подумал Грациллоний. – Чья же еще? Миром правит Ахура-Мазда, а над ним – неумолимое Время. Что ж, умирающие часто сами не знают, что говорят.

– Позаботься о моих бедняках, – попросил Эвкерий. – Отправьте Пруденция домой… в Редонию… пусть умрет среди родных… и во Христе.

– Хорошо, хорошо, – обещала Бодилис, стараясь скрыть слезы.

Старик уцепился за ее руку.

– Моя паства… те, кто жаждут Слова… кто теперь утешит их?

Грациллоний вспомнил, как молилась мать. Воспоминание обожгло сердце.

– Я добуду нового пастыря для твоих верующих – как только сумею, – услышал он собственный голос.

Эвкерий приподнял голову от подушки.

– Ты обещаешь?

– Да. Перед лицом Митры. – Что еще мог сказать Грациллоний, на которого обратился глубокий взгляд Бодилис.

– Хорошо, хорошо… и для тебя тоже… и не только для спасения души, сын мой, – выговорил Эвкерий. – Разве мог бы… полностью языческий Ис… надеяться на прочный союз… с Римом.

Он вовсе не бредит! – подумал ошеломленный Грациллоний.

Эвкерий снова откинулся назад.

– Можно мне… помолиться за вас двоих… как я молюсь… за весь Ис?

Бодилис упала на колени у постели и обняла старика. В его голосе вдруг появилась прежняя звучность:

– Отец наш небесный…

Кашель прервал молитву, сотрясая бессильное тело. Изо рта толчками выплескивалась кровь. Бодилис крепко прижимала его к груди.

Тело старого священника обмякло, восковые веки опустились на глаза. Он не отзывался на зов и, казалось, почти не дышал, кожа на ощупь стала холодной и влажной. Бодилис как могла обмыла его тело. Они с Грациллонием остались сидеть у ложа. Эвкерий умер незадолго до появления исповедника из Аудиарны.

«Сезон военных действий заканчивается. Зимняя кампания, конечно, возможна, как мы знаем из истории, но едва ли желательна, как для меня, так и для Феодосия. Зачем рисковать армией при неблагоприятной погоде, неизбежных трудностях в снабжении и болезнях? Итак, по взаимному соглашению, мы отступаем на зимние квартиры, управляя каждый завоеванными территориями в ожидании весны. В игре на такой приз, как империя, никто не желает торопиться.

Я почти сожалею, что Грациан не пал в сражении. Феодосия соображения престижа волнуют более, чем месть за павшего соправителя. Так или иначе, он вручил титул Августа, на который я претендую, своему старшему сыну, Аркадию. Увидим, как отнесется к этому Бог.

Он помогает тем, кто сам себе помогает. Упаси меня Христос от грешной гордыни, но я не могу не чувствовать, что в отношении судьбы Рима Господь на нашей стороне. Хотя в военных действиях наступает вынужденный перерыв, нам не следует ослаблять усилий, направленных на укрепление всех возможных фронтов. Это было бы святотатством.

Твои успехи впечатляющи, Гай Валерий Грациллоний. Я уже принял это во внимание и не забуду впредь. Однако, будучи солдатом, ты знаешь, что служба не окончена, пока враг не покорился.

Я полагал, что поручаю тебе маловажное дело на периферии. Я ошибался. Ты сам доказал ее важность. Теперь я в значительной степени рассчитываю на тебя.

Необходимо поддерживать нейтралитет Арморики, защищая территорию от вторжения варваров. Я не стану отзывать гарнизоны из этой местности, но и не могу допустить, чтобы это удалось противнику. Более того, ввиду твоих успешных действий против скоттов, я хотел бы просить тебя распространить свои усилия по обороне на юг, вплоть до долины Лигера. Ты, возможно, и сам не знаешь, что благодаря проведенным тобой переговорам и демонстрациям силы, на побережье уже возникли основы оборонительной системы. Я настаиваю на превращении ее в реальную структуру.

Мы достигли согласия по этому вопросу с правителем Арморики. Полномочия для тебя прилагаются к этому посланию. Его согласие получено неохотно и под нажимом. Ты сам понимаешь, что деятели подобного ранга без радости принимают вмешательство непредсказуемых сил, каковую ты в настоящее время представляешь. Подозреваю также, что он не испытывает энтузиазма по поводу притязаний Магна Максима. Однако он достаточно умен, чтобы понимать, какие возможности это открывает для Рима. Его силы сосредоточены на востоке вдали от побережья, и он не намерен изменять существующее положение. Как ни ужасны опустошения, причиняемые пиратами, вторжение германцев кажется более серьезной опасностью. Поэтому он пренебрегал обороной побережий. Теперь Бог, наконец, предоставил нам возможность что-то сделать в этой области. Удачно справившись с этим поручением, ты будешь заме…»

Грациллоний отложил письмо. Он уже помнил его почти наизусть, однако решил, что Сорену Картаги желательно услышать его дословно, а не в пересказе.

– Я мог бы продолжать, – сказал он, – но далее идут некоторые конфиденциальные подробности, а общее представление ты уже получил.

Оратор своего Бога, а в частной жизни – глава Дома плотников тяжело кивнул. За окнами дворца небо немного прояснилось, но ветер завывал по-прежнему.

– Я понял, – заметил Сорен. – Тебе желательно покинуть Ис.

– Приходится, – ответил Грациллоний. – Нужно лично посетить со своими солдатами Кондат Редонум и другие места, передать предписания и связать воедино все силы.

– Раньше ты обходился курьерами.

– Этого недостаточно. Римляне в гарнизонах деморализованы. На мои предложения они ответили согласием, но реальные действия предпринимаются вяло и неохотно. Если дойдет до выбора, на какой стороне воевать… в империи должен править один император – и это должен быть способный человек. Разве ты сам не понимаешь?

Сорен погладил густую бороду.

– Понимаю. Ис должен служить амбициям твоего командира.

– Ради общего блага… – Грациллоний поднялся из кресла и заходил по комнате, потом обернулся и уперся взглядом в Сорена. – Слушай, – сказал он. – Я пригласил тебя для беседы не только из-за положения, которое ты занимаешь в моем храме. Ты влиятелен среди суффетов. Они прислушиваются к твоему голосу. Помоги мне, и мы вместе сослужим Ису службу, какую сослужил когда-то Юлий Цезарь.