– Не уверен, велика ли была эта служба, – пробормотал Сорен и выпрямился в кресле. – В любом случае – это дело давнее. А сейчас ты, король Иса, предполагаешь ради Рима на два или три месяца забросить свои священные обязанности, разъезжая по округе. Такого никогда не бывало прежде!

Грациллоний ответил ему жесткой улыбкой.

– Не только предполагаю, но так и сделаю. Я надеялся на твою поддержку, рассчитывал, что ты объяснишь суффетам и народу, что это делается для общего блага.

– А если ты не получишь моей поддержки?

Грациллоний пожал плечами.

– Обойдусь без нее. Или ты думаешь меня остановить? Не стоит раздирать государство надвое.

Сорен гневно смотрел на него.

– Берегись, мой повелитель. Говорю тебе, берегись! И прежде случалось, что король Иса заносился слишком высоко. И тогда в лес являлись поединщики, один за другим, сменяя друг друга, пока кто-то не сражал короля, – он поднял руку. – Пойми меня правильно: это не угроза – предостережение.

Терпение Грациллония, которое никогда не было его сильным местом, с треском лопнуло. Он сам не знал, как сумел удержаться от гневной вспышки, но все же упер кулаки в бока и, скрипнув зубами, навис над Сореном.

– Кто из нас двоих безрассудней? Галликены пока не призывали на мою голову проклятий, сгубивших Колконора! Нет, я говорил с ними, и они не возражали против моего отъезда. В Исе, как и во всем мире, наступают новые времена. Довольно провинциального эгоизма! Мой меч и мечи моих солдат мирно лежат в ножнах, но если будет нужда, мы обнажим их во имя Рима. Подумай, много ли клинков сумеешь собрать ты в тот день!

Сорен хрипло выдохнул. Нельзя загонять его в угол, откуда ему придется вырываться с боем, понял Грациллоний, снова отвернулся к окну и сказал гораздо спокойнее:

– Не слишком ли часто, почтенный, мы вступаем в спор? Не знаю, отчего ты так враждебен ко мне? Что до меня, я всегда желал дружбы. Но важнее наших отношений жизни наших городов, а они крепко связаны между собой. Ради них забудем обиды и гордыню!

Ему пришлось потратить еще не менее часа, чтобы добиться ворчливого согласия.

В равноденствие все Девятеро собирались в городе, чтобы присутствовать на Совете и провести предписанные ритуалы. Покончив с обычными делами, они сошлись в храме Белисамы.

Собрание открыла Квинипилис. Старая королева, прихрамывая, взошла на возвышение. В тишине отчетливо слышались стук ее посоха и натужное дыхание. Опираясь на посох, она повернулась и окинула взглядом Сестер. Все лица под белыми покрывалами были обращены к ней: выжидающее – Бодилис, настороженное – Ланарвилис, распахнутые глаза Дахилис, в которых страх смешался с отчаянной решимостью. Даже Малдунилис казалось взволнованной, а Фенналис сдерживала негодование, давно нараставшее в ней. Иннилис жалась к Виндилис, и та держала подругу за руку. Одна Форсквилис с самого полнолуния сохраняла молчаливое спокойствие.

– Иштар-Исида-Белисама, пребудь с нами. Да будет в нас – твой мир, да будет твоя мудрость вещать нашими устами, – начала Квинипилис. Сестры подхватили молитву. Закончив обряд, она продолжала: – Нас собрало серьезное дело, быть может, более важное, чем проклятие Колконору, потому что касается оно нового короля, которого сами мы призвали, обратясь к богам. Но я прошу вас, милые Сестры, не смущайтесь. Мы найдем выход.

– Тот же, что в прошлый раз? – спросила Фенналис.

– О чем ты, мать? – поразилась Ланарвилис. – Призывать безвременную смерть на Грациллония?!

– Нет! – пронзительно вскрикнула Дахилис. – Фенналис, ведь ты всегда была так добра и милосердна!

Маленькая толстушка королева напряженно возразила:

– Я не предлагаю такого выхода. Но кто-то должен был высказать это вслух. Нет смысла таиться в страхе даже друг от друга, как делали мы во времена Колконора.

Квинипилис строго вскинула руку.

– Что ж, давайте выскажемся, – кивнула она. – Что заставляет нас думать о том, чтобы избавить Ис – и себя – от Грациллония? Он силен, честен и обладает способностями, необходимыми для отражения угрозы извне. На нашей памяти не было подобного ему короля. Я, например, полагаю, что он послан нам небом. Но говорите смело. Настал час прямых речей.

– Поймите, – заговорила Фенналис. – Я не чувствую к нему ненависти. Верно все, что ты сказала о нем. Но душа его принадлежит Риму. Бодилис, тебе ли не знать истории Атридов: проклятье может переходить из поколение в поколение, губя невинных. Не преследует ли рок нашего нового короля? Вспомните, он собирается покинуть Ис!

– Только после Совета и празднества, – поспешно вставила Дахилис. – И ведь мы дали на то согласие!

– Разве у нас был выбор?

– Осенью в его присутствии нет особой необходимости, – напомнила Бодилис. – На время священных празднеств король всегда освобождался от ожидания в лесу – и так же поступали во время войны. Ему виднее, есть ли в том необходимость сейчас. Поединщик едва ли появится в ближайшее время, а если и объявится кто-нибудь, так что ж – мы можем поселить его в Красном Крове, в ожидании возвращения Грациллония. Он обещал вернуться до солнцестояния.

– И все же мне неспокойно, – призналась Ланарвилис. – Что, если в пути его подстережет гибель?

– И прежде случалось такое, – возразила Бодилис. – Ключ останется здесь. Да и наш король не станет рисковать безрассудно.

– Как бы то ни было, предстоящий отъезд – не единственное его насилие над обычаем древности, – настаивала Фенналис. – Нам известно, хотя о том и не говорится открыто, об осквернении ручья, посвященного Белисаме. И все знают, что он зарыл труп в месте, где гниение плоти может осквернить воды Лера. И… – она покраснела… – он насмехается над священным браком.

– Нет! – выкрикнула Дахилис.

– Это… исправлено… – прошептала Иннилис. – Не так ли? – Она опустила взгляд на свой живот. Не оставалось сомнения, что она беременна.

– Правда, он исправляется, – довольно заметила Малдунилис.

Фенналис стала густо-пунцовой.

– Вот как?

– Мы с тобой слишком стары, чтобы рожать, – напомнила Квинипилис.

– И все же… – Фенналис осеклась.

Бодилис потрепала ее по ладони.

– Понятно. Мы сочувствуем твоей обиде и знаем, как одиноки твои ночи. Но, Сестра моя, вспомни Вулфгара, которого убило мое рождение, – моя мать была его дочерью, и он не смог пережить этого брака. А ведь Вулфгар был язычник, приносивший коней в жертву Тору. Насколько же более тяжким грехом должно казаться кровосмешение Грациллонию – человеку высокой цивилизации и твердому в вере. Он помнит несчастного грека Эдипа, навлекшего чуму на свое царство, хотя согрешил он в неведении. Да и в Исе такой брак запретен.

Фенналис изменилась в лице.

– Священный брак – не брак смертных. Галликен избирают сами боги. Они знают, что делают! Но признаю, поскольку я более не под властью луны, то, что он избегает меня, может быть оправданно, – она натянуто улыбнулась. – Надеюсь, вы согласитесь, что я не тщеславна. Я всегда была дурнушкой и давно смирилась с этим, – она помолчала. – Но что, если в будущем, когда покинет нас одна из присутствующих здесь Сестер, боги поставят его перед выбором, лишив оправдания?

– Они не сделают такого! – вскрикнула Дахилис.

Остальные содрогнулись.

– А если?… – прошептала Иннилис. – Неужто он так прогневил Их?

– Он уже бросил Им вызов, – сказала Фенналис. В ее голосе прозвучало сожаление, словно она должна была сказать одному из бедных семейств, которых опекала, что болезнь кормильца семьи – смертельна. – Не потому ли мы собрались здесь, Сестры мои? Мы вспомнили о запретном погребении на мысу, и об осквернении ручья, и о предстоящем отъезде. Не слишком ли мы торопимся простить? – она добавила еще мягче: – Дахилис, милая, не сердись. Я не виню тебя – ты молода и полна любви. Но ведь он месяцами пренебрегал другими женами. И если теперь он и исполняет свои обязанности более исправно, то раскаяния за прошлое в нем не видно, – и вопросила громче: – Потерпят ли боги?!