— Что? Ну уж нет!

— Или государственный переворот. Но скорее всего гражданская война. Если учесть, что некоторые армейские и полицейские офицеры уже разделяют наши взгляды, есть надежда, что мы завербуем и новых сторонников, а стало быть, у нас появятся шансы на победу. Если мы будем осторожны. Спешка тут ни к чему. Но… мы могли бы начать потихоньку запасаться оружием.

Свобода был потрясен. Ребенком он видел трупы на улицах. А грядущая война будет еще разрушительнее, ведь в ход пойдут атомные бомбы или искусственная чума. Много ли удастся восстановить потом на истерзанной войной планете?

— Мы должны найти другой путь, — прошептал он. — Нельзя позволить, чтобы конфронтация зашла так далеко.

— Не исключено, что придется, — сказал Вулф. — По крайней мере пригрозить придется точно. Иначе мы просто вымрем.

Он взглянул на чеканный профиль Свободы на фоне звездного неба. Прямо на глазах этот профиль затвердел еще больше, исполнившись решимости, от которой недалеко и до фанатизма. Вулф чуть было не выложил то, что действительно было у него на уме, но сдержался.

Советник Свобода посмотрел на часы.

— Уходите, — сказал он. — Пошли все вон.

Телохранители не без удивления повиновались. Остался только Иеясу: это подразумевалось само собой. В просторном кабинете воцарилась тишина.

— Ваш сын сейчас придет, да? — спросил окинавец.

— Через пять минут, — ответил Свобода. — Насколько я помню, он пунктуален. Впрочем, люди меняются, а мы с ним уже много лет не виделись.

Уголок рта подергивался нервным тиком. Да уймись ты, чтоб тебе провалиться в седьмой круг Дантова ада! Перестань, слышишь! Похожий на гнома человечек сполз с кресла и дохромал до прозрачной стены. Внизу блестели отапливаемые искусственно башни и улицы, но зима проглядывала в блеклых небесах и далеком морозном солнце. Затяжная нынче выдалась зима. Кончится она наконец когда-нибудь?

Конечно, время года не имеет большого значения, если всю жизнь проводишь в кабинете. Но хотелось еще раз увидеть, как цветет вишневый сад на крыше дома. Советник не позволял устроить у себя на крыше оранжерею. Должны же остаться на Земле хоть какие-то островки нетронутой природы!

— Может, поэтому и умирает человеческая цивилизация, — подумал он вслух. — Не из-за истощения ресурсов, или бездумной жажды размножения, или упадка культуры, или расцвета мистицизма. Все это следствия, а истинная причина — неосознанный всеобщий протест против стали и машин. Коль скоро человечество когда-то спустилось с деревьев, неужели оно посмеет вырубить последние деревья на планете?

Иеясу не отвечал. Он привык к перепадам настроения хозяина. Он только смотрел на Советника сочувственно глазами-щелочками.

— Если так, — продолжал Свобода, — то, наверное, все мои маневры в конечном счете бессмысленны. Но мы же люди действия, нам некогда остановиться и задуматься.

Самоирония подняла ему настроение. Он отошел от стены, уселся за стол и стал ждать с сигаретой в руке.

Дверь открылась, впустив в кабинет сына, как только часы пробили девять. Свободу как громом поразило: Бернис! Боже, он ведь совсем забыл, что у мальчика глаза Бернис! Сама она уже пятнадцать лет как в могиле. Советник оцепенел от мучительного чувства одиночества.

— Я слушаю! — холодно проговорил Ян.

Свобода расправил худые плечи.

— Садись, — предложил он.

Ян пристроился на краешке кресла и воззрился на отца через стол. Сын похудел, заметил Советник, но мальчишеская угловатость пропала без следа. Бескомпромиссное, жесткое лицо над простой синей блузой.

— Закуришь? — спросил Советник.

— Нет, — ответил Ян.

— Надеюсь, дома все в порядке? Как жена? Дети? — Большинству людей дарована привилегия видеть своих собственных внуков. Ладно, кончай ныть, ты, доморощенный Макиавелли!

— Физически все здоровы. — Голос у Яна был как сталь. — Мы оба занятые люди, Советник. Не хочу попусту отнимать у вас время.

— Да, разумеется. — Свобода зажал в губах новую сигарету, вспомнил, что в пальцах еще тлеет прежняя, и раздавил ее с неожиданной яростью. Вернув себе таким образом самообладание, сухо сказал: — Наверное, раз уж встал вопрос о переговорах между мною и представителем вашей новоиспеченной Ассоциации конституционалистов, более естественным для меня было бы встретиться с вашим президентом, мистером Вулфом. Ты, видимо, спрашиваешь себя, почему я остановил свой выбор на тебе, хотя ты всего лишь член политического комитета.

Ян напряженно сжал челюсти.

— Надеюсь, вы не рассчитывали на родственные чувства?

— О нет. Дело в том, что мы с Вулфом уже несколько раз беседовали. — Свобода хмыкнул. — Ага! Ты удивлен, верно? Пожелай я развалить вашу организацию, мне достаточно было бы оставить тебя переваривать эту новость. Но на самом деле Вулф просто поговорил со мной по видеофону, неофициально, и прощупал меня по поводу некоторых вопросов. Я в свою очередь тоже его прощупал, и мы достигли молчаливого соглашения.

Свобода оперся на локти, выпустил облако дыма и продолжил:

— Ваша организация была создана несколько месяцев назад. Конституционалисты вступали в нее тысячами, по всему земному шару. Но у каждого из них свое представление о задачах Ассоциации. Кто-то хочет, чтобы она стала выразителем его интересов; кто-то видит в ней революционное подполье; большинство наверняка вступило в смутной надежде на взаимную поддержку. Поскольку вы пока не приняли определенную программу, никто не чувствует себя разочарованным. Но скоро твой комитет должен будет предложить конкретный план действий, иначе вся ваша организация превратится в бесформенное желе.

— У нас есть план, — возразил ему сын. — Раз уж вы так хорошо информированы, я могу рассказать вам, каким будет наш первый шаг. Мы собираемся подать официальное прошение об отмене пресловутого декрета об образовании. У нас есть кое-какое влияние, в том числе и в кругу ваших друзей-Советников. Если прошение будет отклонено, мы прибегнем к более жестким мерам.

— Экономическое давление. — Свобода кивнул большой лысой головой. — Бойкоты и снижение темпа работы. Если не поможет — забастовки под видом массовых увольнений по собственному желанию. Следующий шаг, естественно, гражданское неповиновение. Затем… Ну да ладно. Схема классическая.

— Классическая, потому что срабатывает, — сказал Ян. Кровь прилила к его щекам, и он до боли стал похож на прежнего мальчугана.

— Иногда.

— Вы могли бы избежать многих осложнений, отменив свой декрет немедленно. Тогда мы пошли бы на компромисс по многим другим вопросам.

— Да, но я не собираюсь этого делать. — Свобода молитвенно сложил ладони, возвел очи горе и елейно протянул, не выпуская изо рта сигареты: — Общественные интересы требуют общеобразовательных школ.

Ян вскочил как ошпаренный:

— Вы прекрасно знаете, что это просто лицемерный предлог, под прикрытием которого вы хотите нас уничтожить!

— Между прочим, — сказал Советник, — я намереваюсь следующей осенью изменить учебный план. Время, отведенное для критического анализа литературных произведений, лучше будет потратить на заучивание текстов наизусть. И потом, раз уж в обществе так модно потребление галлюциногенов, не помешает ввести практический курс их правильного применения…

— Ты, паскудный подкидыш из помойки! — вскричал Ян, нагнувшись через стол.

Иеясу оказался рядом, словно бы и не пересекал разделявшее их пространство. Ребро ладони рубануло по кисти Яна. Стальные пальцы другой руки ткнули в солнечное сплетение. Ян задохнулся и свалился навзнйчь.

— Эй, осторожнее, — предупредил Свобода, вцепившись побелевшими пальцами в край стола.

— С ним все в порядке, сэр, — заверил его Иеясу. Усадив Яна в кресло, он принялся массировать ему плечи и затылок. — Через минута придет в себя. — И, с плохо скрытым гневом: — Так с отцом не разговаривают!

— Насколько я знаю, — сказал Советник, — он, возможно, прав.