— О, думаю, я смогла бы тебя догнать, ноги длинные. Видишь, я решилась. Внезапно мои полумысли вырвались наружу полной мыслью.

— Чт-то это?

— Ты в самом деле собирался пропустить Охотничью Луну?

— О, Самайн. Ну, не то что бы собирался , госпожа. Просто получается, что в Исе нет обрядов, в которых я, как дома, мог бы принять участие, и мне казалось, что это хорошее время для путешествия, прежде чем дни не стали короткими и сырыми. Я бы нашел, под чьей крышей скоротать вечер.

— И ты не знаешь о нашем празднике этой ночью? Это самая сумасшедшая и веселая пирушка за весь год.

Томмалтах нахмурился.

— Мне рассказывали, — медленно ответил он.

— И ты туда не пойдешь, такой веселый молодой человек как ты?

Некоторое время он шел молча.

— Отчего это? Почему? — настаивала Дахут.

Томмалтах собрал всю свою смелость. Он высвободился, остановился, оперся на копье, крепко держа его обеими руками.

— Это самая худшая из ночей за границей, — заявил он. — Двери между мирами распахиваются настежь. Всевозможные странные существа свободно разгуливают, потусторонние обитатели, Небесный Конь. Огненные Псы, привидения, оборотни, злые ведьмы, мстительные мертвецы. Закон отступает, и землей правят черные колдовские правила. Вот следующие день и ночь веселые, когда вновь уходит злоба и год переходит от Богини к Рогатому.

Дахут приподняла брови.

— О, ты конечно оставил привидений позади, — сказала она. — Ты, кто путешествовал. Встречался с образованными людьми, жил последние месяцы и даже зимовал в Исе. Почему, ведь ты же поклоняешься Митре?

— Это не означает, что человек не может или не должен оказывать уважение богам своих отцов и старым обычаям, — невесело ответил Томмалтах.

В ее голосе прозвучал оттенок легчайшего презрения:

— Я слышала, в этот вечер некоторые скоттские племена приносят человеческую жертву, дабы утолить демонов. В твои планы это входит?

— Нет! — он стоял в ошеломлении, осознав собственное негодование.

Дахут задрожала от смеха, подошла ближе, положила свои руки на его и посмотрела на него вверх.

— Ну тогда поменяй и остальные. В Исе это время лишь возможность попраздновать, и так было веками. Пока процветает Ис, в нем нет привидений.

— Сейчас я в этом не так уверен, как тогда, когда приехал сюда впервые… Но простите, молю прощения у госпожи за свои необдуманные слова.

Она вся засветилась, у нее на подбородке появились ямочки.

— А ты шутить умеешь. Я тебя прощаю при условии, что ты вернешься и проведешь со мной ночь.

Все, что он мог, это разинуть рот.

— Ты точно не боишься, правда? — сомневалась она.

— Нет! — он яростно замотал головой. Дахут затосковала.

— Послушай, Томмалтах. Пожалей меня. Ты ведь знаешь, как разбита в последнее время моя жизнь. Конечно, знать не можешь, но наверно догадываешься. Я, молодая, счастливая, полная надежд, словно в западне, и одна между мирами, как будто бездомный фантом. Что я буду делать? Что я в силах сделать? Что со мной станет? Или с Исом, городом, где король пренебрегает богами? — Она высвободилась от него, стояла, сжав на груди кулаки, и смело продолжала: — Но я себя оплакивать не намерена. Более того, готова порадоваться еще разок, пусть он даже будет в моей жизни последним. Почему я должна сидеть и плакать одна у себя дома, в то время как весь Ис будет кутить?

— О, моя госпожа. — Его голос дрожал от боли. Дахут поморгала, смахнув слезы с глаз, и снова улыбнулась, и пока она говорила, улыбка становилась озорной.

— И впредь петь, танцевать, пировать, пока не уйдет ночь, это меня подбодрит, это будет моей вестью судьбе о том, что я еще не сломалась. Как знать? Это может вернуть мне удачу. Боги любят смелых. Я слышала, что скоттские воины часто целуют наконечники копий перед битвой и идут в нее, смеясь. Тогда ты меня должен понять. — (Он кивнул не в силах от удивления сказать ни слова.) — Теперь я не могу открыто творить шалости. Даже будучи весталкой, я должна была вести себя осторожно. Как одна из тех, кто называет себя королевой, я должна присутствовать на официальном банкете галликен, но могу слезно отпроситься. Чего я хочу, так это выйти в маске, неузнаваемой, и смешаться с толпой. И для развлечения, и для безопасности мне нужен сопровождающий, молодой человек, который потом сохранит мой секрет. В этом я не могу доверять в Исе любому, но тебе, Томмалтах, тебе я доверяю полностью. Ты будешь моим спутником сегодня вечером?

— Госпожа, — проворчал он. — Я бы за вас умер.

— О, в этом нет необходимости. Спасибо, милый дорогой Томмалтах, спасибо тебе!

— Это я вас должен благодарить…

— К тому же ты так красив и привлекателен! — Дахут кинулась в пляс, прямо там, на большой дороге, воздев руки к солнцу. Она пела. А он стоял и изумленно смотрел. Наконец она снова взяла его за руку и направилась вперед по дороге.

— Нам лучше скорее отправиться в обратный путь, по отдельности, — сказала она. — Но этот маленький отрезок времени принадлежит нам, как и вся ночь, до восхода луны.

Он понемногу очнулся, и они беспечно болтали о своих планах.

Их прервал шум, стук копыт, доносившийся издалека. Они встали на обочине дороги, и Дахут закрыла лицо капюшоном. Мимо пронеслась всадница. Проезжая, она едва взглянула на них, может быть не узнав даже мужчину. Они ее знали, тонкие черты, распущенные в беспорядке светло-каштановые волосы, высокое тело, что созрело, и годы и двое детей не сделали неповоротливым, — наспех одетая, не позаботившись о внешности, а ее жеребец, несомненно, был в такой же спешке взят на прокатной конюшне у промышленных… Она пронеслась дальше по дороге.

— Королева Тамбилис, — в изумлении произнес Томмалтах. — Чего ей может быть нужно? Ах да, конечно. Сегодня король возвращается домой. Она едет его встречать.

— Я должна была это знать, — прошипела Дахут. — Мне следовало догадаться, когда я встретила сегодня Гвентия. Но даже ни на секунду не задумалась.

Краем глаза он увидел, что она побледнела; казалось, побледнели даже радужные оболочки глаз. Внезапно она от него отвернулась.

— Не хочу видеть их вместе, — расслышал он. — И не желаю. Ни его, ни ее.

Она снова зашагала в сторону Иса, чуть не переходя в бег. Он шел следом.

— Госпожа, — в полной беспомощности бормотал он. Она кинула назад распоряжение:

— Потерпи немного. Я должна прийти в себя. Ничего не говори. Ты потом все услышишь — по поводу Охотничьей Луны.

Он резко остановился и смотрел, как она от него уходит.

Вечер Самайна был отчаянно ярким. Это было к лучшему, поскольку предстояло много сделать. По всей Эриу важный люд со своими слугами открывал сезонные ярмарки, которые длились три дня. Большинство владельцев так рано приехать не могли. Сначала им нужно было привести на зиму стада и выкопать все те корнеплоды, что еще были в земле, чтобы они не высохли от ужасов этой ночи. Они должны потушить все камины и встретиться на вершинах холмов, и взять новый огонь от заново зажженных пламеней, после чего вожди отводят их на жертвоприношение. Их жены и дети тем временем подготавливают дома, сплетая вместе ивовые прутья с орешником, рябину, и тис, привязывают их поперек дверных и оконных проемов, выставляя за порог еду для умерших, что придут и будут бродить около, беря воду из священных ручьев и прудов и варя для семьи кашу из определенных диких сортов зерен и семян, следя за тем, чтобы в лампах было довольно масла и свечей с фитилем, чтобы хватило на тьму.

Когда зашло солнце, все состоятельные заторопились внутрь. Завтра и послезавтра они будут встречать новый год. Этой ночью они жались от Тех, кто потом отправится за границу. Несколько самых могущественных друидов остались снаружи, чтобы получить предзнаменования; собрались несколько шабашей, выполнить обряды и произнести заклинания от имени Фири Волга и фоморов; преступники и изгои съеживались в папоротнике; но все равно лунные часы были отданы нечистой силе.