— Не знаешь, как у него сейчас дела? — обеспокоенно спросил Эвирион. — Слышал я мало, да и то как-то путано. Дома его не застал, так что сам я не мог ничего узнать.

— Он был сам не свой с тех пор, как погиб Руфиний. Слухи об этом ходили какие-то жуткие. Неудивительно, что он запретил об этом говорить. Да разве людям рот заткнешь. Стали шептаться по углам.

Эвирион кивнул:

— Да, история темная. Я о нем очень беспокоюсь.

— Успокойся. С тех пор прошло несколько месяцев, и он оправился. И не то, чтобы я сама это видела. Просто доходят до меня слухи. Вот и Друз с женой о нем говорили. Они тоже его очень любят. Да и местные людишки шептались. Думаю, тут Верания постаралась. Что за девчонка!

— Ну и слава Богу, — выдохнул Эвирион.

Тера скосила на него глаз:

— Вроде раньше ты его в друзьях не числил.

— Так это давно было, сразу после потопа. Ну а позже… особенно после битвы в Исе… он нам всем нужен.

— А ты мало-помалу его и полюбил. — И лукаво добавила: — И его, и его хорошенькую незамужнюю дочку.

В то же мгновение Тера поняла, что зашла слишком далеко, и торопливо продолжила:

— Но как твои-то дела? Путешествие, говоришь, долгое. Куда же ездил? И что там случилось?

Эвирион помрачнел еще больше.

— После гибели Ниалла я думал, что теперь все будет спокойно. Поначалу так и было. В северной Эриу, западной Альбе и Британии мы хорошо поторговали. А вот когда отправились домой, дважды повстречались с саксами. У них было много галер, и все кинулись за нами. Ни размеры, ни вооружение «Бреннилис» нас бы не спасли, если бы не скорость. Дуй ветер в другую сторону, лежал бы я сейчас на дне. Собираются огромные стаи волков. На будущий год мы услышим их вой у наших порогов.

Тера крепко сжала кружку:

— Несмотря на то, что случилось весной?

— Ну, саксы и скотты одновременно не явятся, — убежденно сказал Эвирион. — Маэлох об этом позаботился.

Тера заглянула ему в глаза и тихонько спросила:

— Правда? Ниалл ведь погиб не в Исе. Слухи ходят об этом, но все разные. Так что же с Маэлохом случилось? Почему он погиб?

Эвирион сделал вид, что не понял ее:

— Он преследовал шлюпки скоттов, ты это знаешь. В одной из них был Ниалл. Маэлох уже почти догнал его. А тут вдруг начался ветер и туман. Странная была погода в тот день.

— И вправду странная, — теперь она смотрела поверх него. — Я тут гадала по-своему, все пыталась узнать, что же там случилось. Ничего не вышло. Беспомощна я против того, что произошло. — Выпрямилась и сказала почти весело: — Ну, зачем мы все о грустном? Прожитые дни никто у нас не отнимет.

Черные месяцы не обязательно темные и мрачные. Напротив, они могут быть наполнены бездельем и удовольствиями. И в самом деле, летние труды закончены, а нынешней зимой выдалось много солнечных дней. Предстояло несколько мелких праздников, а потом и большой — зимнее равноденствие. Грациллоний и Верания удивляли слуг, частенько оставаясь в постели допоздна.

В комнате горели две свечи. Она переняла у него эту привычку, к которой он приучился в Исе. Обходились без медника: ведь на улице не слишком холодно, а дом у них теплый. Он чувствовал сладкий запах ее пота.

Верания села на скомканной простыне и потянулась за лежавшей на столе булочкой с изюмом, отломила кусок и протянула ему.

— Возьми, — предложила она.

— Спасибо, я пока не голоден.

— Ешь, набирайся сил. Они тебе понадобятся.

Он откусил из ее рук.

— Как, опять? — удивился он. — А все считают тебя такой скромной.

Она сморщила нос:

— Ха, не так-то хорошо ты знаешь женщин, как тебе кажется. В Арморике мне все завидуют.

Она склонилась над его подушкой, и волосы ее укрыли их, словно занавеской. Он взял ее за грудь, и тут же закапало молоко. Удивительно, как такая тоненькая женщина более года кормила ребенка. Может, поэтому она и не беременела больше. Оба они надеялись, что причина только в этом. И нельзя сказать, чтобы они не старались, во всяком случае с тех пор, как он оправился от горя.

Свободная рука ее беззастенчиво нырнула под одеяло.

— Ну-ну, — засмеялась она.

— Ох, дай отдохнуть.

Она подняла брови:

— Если ты устал, можешь здесь и оставаться…

— Нет-нет. Как можно устать с такой, как ты? Да я скорее в пыль рассыплюсь. — Он обнял ее за нежные лопатки.

— А что бы сказали люди, знай они, как этот грубый жесткий Грациллоний любит обниматься и как хорошо у него это получается? Как удачно, что и я это люблю.

— Да, у тебя это здорово получается.

Она прижалась губами к его рту и зарычала:

— Р-р-р.

В дверь забарабанили.

— Какого черта? — заворчал он.

Стучали изо всех сил. Слуги никогда бы себе этого не позволили.

— Иду! — крикнул он. Он чувствовал злость из-за того, что помешали, какая бы ни была тому причина.

Верания натянула простыню до подбородка. Грациллоний и не подумал прикрыться. За дверью, разумеется, был мужчина: женщина не могла так сильно стучать. Грациллоний открыл дверь.

В коридоре стоял Саломон. На нем была одна туника, он даже сандалии не застегнул. Должно быть, скинул тапочки и побежал. Он и сейчас не мог отдышаться. Плечи сотрясались от рыданий, из глаз бежали слезы.

— Отец умер, — всхлипнул он.

Ясное, великолепное звездное небо выгнулось над городом. В руках у Саломона был фонарь. Он взял его у Грациллония, так как свой захватить не догадался. Пока бежал к ним, в кровь исцарапал ноги. То там, то тут встречались им горевшее окно или одинокий пешеход, но выйдя из Конфлюэнта, они остались совершенно одни. Лишь звучали их неровные шаги да тихонько пела речная вода.

— Мы только кончили завтракать, — говорил Саломон. Голос его звучал безжизненно. Дыхание поднималось прозрачной струйкой. — Вчера вечером к нам приходил курьер, а отец был в это время в церкви. Вернулся, когда мы с матерью уже спали, поэтому ничего ему не сказали. А утром, — только услышал, — сразу же послал за ним. «Конечно, — подумал Грациллоний. Апулей вставал рано и немедленно принимался за дела».

— Курьера в гостинице не оказалось: он ночевал у знакомых, так что нашли его не сразу. Отец начал сердиться. Вы же знаете, он, когда сердился, голоса никогда не повышал, но глотал слова. Мне показалось, он нервничает по пустякам. Последние дни он чувствовал себя неважно, хотя и не говорил об этом. Если же жаловался на боль, то можно было не сомневаться, что так оно и есть. Ну вот, когда курьер принес ему письмо от губернатора, отец открыл его и стал читать возле окна. Я увидел, что он нахмурился и сжал губы, а потом колени у него подогнулись, и он упал. При падении ударился головой, не слишком сильно, чуть оцарапался, но лежал, задыхаясь. Быстрые такие вздохи, тяжелые, а потом стал дышать все реже, и глаза закатились. Пульс только бился на шее, как в лихорадке. Мы сбежались, пытались помочь, хотели уложить его на кровать. Мама послала за врачом, а он вдруг перестал дышать, и пульс уже не бился.

— А что было в том письме? — Грациллоний не знал, о чем еще спросить.

— Да какая разница? — закричал Саломон. — Ведь отец умер!

Верания очень крепко схватила мужа за руку.

В доме повсюду горели лампы и свечи. Ровинда распорядилась, чтобы Апулея уложили на кушетку и прикрыли одеялом. Она сама закрыла ему глаза и стерла с губ пену. Когда в дом вошла Верания с Грациллонием и Саломоном, быстро прикрыла лицо мужа простыней.

— Мама, я хочу на него посмотреть! — Верания по-детски недоумевала.

— Подожди немного, моя милая, — ответила женщина.

«Она хочет, чтобы разгладилась предсмертная гримаса и лицо утратило бы выражение, — подумал Грациллоний. — Но и позже, когда появятся трупные пятна, смотреть ни к чему».

Верания упала в материнские объятия. Саломон отошел в сторону и стоял неподвижно. Врач взял Грациллония за рукав. Отошли в угол.