— Сиды Эрина присоединились к нам, — сообщил Флам. — Луг высадился в Скотланде, а Мананнан изгоняет троллей с северных островов.

— Что ж, он сдержал слово, — слабо усмехнулся Скафлок. — Мананнан — истинный друг. Лишь ему одному среди богов могу я доверять.

— Он такой потому, что его лишили былого могущества, — пробормотал Огненное Копье. — Нет, с богами связываться не след… а с великанами и подавно.

— Поторопимся, чтобы успеть до рассвета, — сказал Флам. — Нынче мы будем спать в Альвархое. Признаться, я уже позабыл, каковы объятия эльфиянок!

Скафлок состроил гримасу, но промолчал.

Осень в том году началась рано, однако выдалась на удивление долгой и погожей. Казалось, будто земля приветствует наконец-то возвратившихся эльфов. Некоторые из них вернулись в нее навсегда, и клены оплакивали их, шурша багряной листвой. Другие деревья оделись в золото и бронзу. Многоцветный узорчатый покров простирался окрест, насколько хватало глаз. По стволам и ветвям сновали, запасаясь на зиму, белки; олени сбрасывали рога; из поднебесья доносились печальные крики улетавших на юг диких гусей. По ночам на небе во множестве высыпали звезды, такие яркие, что чудилось, они совсем близко, протяни руки — и достанешь.

Эльфы торжествовали победу. Враги повсюду отступали, оставляя высокие замки. Король присылал с материка ладьи с провиантом, и воинам не приходилось уже затягивать пояса. А вот тролли голодали: с юга, запада и востока на них напирали эльфы, а на севере бесчинствовал Мананнан. Дошло до того, что кое-кто из эльфов начат ворчать и жаловаться: мол, не с кем стало сражаться.

Скафлок, впрочем, не обольщался. Он догадывался о замысле Вальгарда: собрать уцелевших троллей в Эльфхьюке и стоять до последнего. Он не сомневался, что замок в конце концов падет, но битва обещала быть жаркой.

Ему хотелось избежать ненужных потерь, он прикидывал так и этак, но не мог прийти ни к какому решению, ибо мысли его постоянно отвлекались на другое.

Если раньше он находил забвение в схватках, то теперь, когда меч оставался в ножнах дни и недели напролет, ему некуда было деться от горьких воспоминаний. Он надеялся, что сердечная рана исцелилась сама собой, однако быстро осознал тщетность своих упований. Он подолгу лежал с открытыми глазами, а когда все же засыпал, то и сон не приносил желанного покоя.

На дворе была осень, а в душе Скафлока снова наступала зима. Он сторонился товарищей, ходил поникший и угрюмый. Но однажды его разыскал Огненное Копье, которому он рассказал о том, что сталось с его подругой, не больше, чем всем остальным. Эльф сказал:

— Слушай, Скафлок, в сумерках я проезжал мимо одного подворья и увидел там девушку, похожую на Фреду Ормсдотгер. Она была в тягости, и мне показалось, что тяготит ее не только ребенок.

Скафлок пустил жеребца легкой рысью. Под копытами коня шуршала палая листва. Те листья, что оставались еще на деревьях, дрожали под порывами холодного ветра. Со всех сторон юношу обступал приснопамятный лес.

Длинные волосы Скафлока выбивались из-под шлема и струились по плечам. Он сидел в седле прямо и гордо, лицо его ничего не выражало, но сердце бешено колотилось в груди, кровь стучала в висках, руки были влажными, а губы — сухими.

Конь вброд пересек ручей, и Скафлок колдовским зрением разглядел плывущие по течению крохотными корабликами пожухлые листья. Он слышат уханье совы и скрип деревьев, но в ушах его звенела странная тишина.

Фреда, Фреда, неужели ты так близко?

Когда Скафлок въехал на двор Торкеля Эрлендссона, в небе уже засверкали звезды. Он произнес слово, и собаки, поскуливая, попрятались в темноту. Под дверью дома виднелась тоненькая полоска света.

Скафлок спешился. Колени его подгибались. Стиснув зубы, принудил он себя подойти к двери. Та была заперта на засов. Он отступил на шаг и прошептал отпирающее заклинание.

Торкель был зажиточным человеком, но никак не вождем, поэтому горница в его доме была не слишком просторной, и кроме гостей в ней никто не спал. Фреда, как обычно, допоздна засиделась у огня. Аудун приблизился к ней сзади и обнял за плечи. Глаза его светились ярче, нежели догорающее в очаге пламя.

— Не могу заснуть, — сказал он. — Зато все остальные спят, так что подсматривать за нами некому.

Он присел на скамью, залюбовался на рыжевато-золотистые волосы Фреды. Она прибирала их, но не покрывала, как полагается замужней женщине.

— Не верится, — прошептал он, — не верится, и все. Скорее бы возвращался отец!

Фреда улыбнулась.

— Сперва я, наверно, рожу и даже успею оправиться, — она посерьезнела. — Ты и вправду не держишь зла на меня — или на него?

— Да что ты! — воскликнул Аудун. — Сколько раз мне повторять одно и то же? Это твое дитя, твое, а значит, и мое.

Он прижал ее к себе.

Засов выскочил из гнезда, дверь распахнулась, и в горницу ворвался ночной ветер. Фреда различила на пороге высокую фигуру. Голос не повиновался ей. Она поднялась, попятилась — и уперлась спиной в стену.

— Фреда, — прохрипел Скафлок.

Ей почудилось, будто грудь ее стягивает железный обруч. Она всплеснула руками.

Скафлок переступил порог. Она шагнула ему навстречу.

— Стой! — закричал Аудун. Схватив стоявшее в углу копье, он заслонил Фреду от прищельца.

— Стой! Я… я… Говорю тебе, стой! — пробормотал он. — Кто ты? Что тебе нужно?

Скафлок прищелкнул пальцами и произнес заклинание. Теперь, пока он тут, никто в доме не проснется. Он сделал это мимоходом, — так человек отмахивается от мухи.

— Фреда, — проговорил он снова.

— Кто ты? — Голос Аудуна сорвался. — Что тебе нужно?

Заметив, как они глядят друг на друга, он весь съежился и заскулил, словно побитый пес.

Скафлок отстранил его.

— Фреда, — прошептал он, — любимая, пойдем со мной.

Она помотала головой и не сдвинулась с места.

— Я был в Ётунхейме. Я вернулся, думая, что время и война помогут мне забыть тебя. Глупец. Что нам клинки, законы и боги с их Девятью Мирами? Пойдем со мной, Фреда.

Она склонила голову. Лицо ее исказилось, беззвучные рыдания сотрясли тело, и слезы потекли по щекам.

— Ты причинил ей боль! — воскликнул Аудун.

Он замахнулся копьем. Острие скользнуло по кольчуге и оставило царапину на скуле князя эльфов. Скафлок зарычал и потянулся за клинком.

Аудун ударил вновь. Скафлок проворно отпрыгнул. Меч с шипением выполз из ножен. Перерубив копье пополам, Скафлок выдохнул:

— Прочь с дороги!

— Не тронь мою невесту! — Аудун был вне себя от ярости и страха; страшила его не смерть, но то, что он увидел в глазах Фреды…

Он выхватил кинжал и кинулся на Скафлока.

Меч со свистом взметнулся к потолку и обрушился на Аудуна. Тот упал, откатился к стене и затих.

Скафлок уставился на окровавленное лезвие.

— Я не хотел этого, — прошептал он. — Я забыл, что он вечно просит пить…

Он обернулся к Фреде. Девушка отшатнулась.

— Я не хотел этого! — крикнул он. — И что тебе в нем? Пойдем со мной.

Она наконец обрела дар речи:

— Убирайся! Убирайся и не приходи больше!

— Но… — он сделал шаг к ней.

Она подобрала кинжал Аудуна.

— Убирайся, или я заколю тебя.

— Давай, — ответил он. Его слегка покачивало, кровь сбегала по щеке и капала на пол.

— Или убью себя, — продолжила Фреда. — Только попробуй прикоснуться ко мне, душегуб, язычник, лежавший с родной сестрой, точно зверь или эльф, только попробуй, и я наложу на себя руки. Господь, я верю, простит меня.

Скафлок так и взвился.

— Господь! — фыркнул он. — Ну, зови его, зови! Докатилась! Продалась за похлебку и за крышу над головой! Где же твои клятвы? — Он поднял меч. — Пускай мой сын не родится вовсе, чем достанется вашему богу!

Фреда не пошевелилась.

— Рази, — усмехнулась она, — рази, отважный воин.

Мальчишки, женщины, дети в утробе — вот кто, оказывается, твои враги.

Он замер на мгновение, потом, не вытерев лезвия, сунул клинок обратно в ножны. Ярость отхлынула, на смену ей явились горечь и раскаяние.