Хауксберг нахмурился. Он говорил от имени Империи и не мог высказать, насколько отрицательно относится к этому положению сам.

— Это уходит глубоко в нашу историю, во времена интернациональных войн. Тогда нашим людям в отдаленных частях космоса предоставлялась некоторая свобода действий в критических ситуациях, чтобы им не приходилось каждый раз посылать курьеров за приказаниями. К несчастью. Возможно, эту практику можно будет отменить — по крайней мере между нашими двумя правительствами. Но взамен мы потребуем каких-то гарантий.

— Дипломат вы, а не я, — сказал Рунеи. — Я пока что хотел бы получить назад всех наших пленных.

— Не знаю, остался ли кто-нибудь в живых. — Хауксберг прекрасно знал, что пленные есть и что Абрамс не отпустит их, пока не допросит как следует, возможно, и под гипнозом; и он подозревал, что Рунеи знает, что он это знает. Крайне неловко. — Если желаете, я наведу справки и распоряжусь…

— Благодарю, — сухо ответил Рунеи. И через минуту спросил: — Не хочу выведывать военные тайны, но каков будет следующий ход ваших, хм… союзников?

— Только не союзников. Терранская Империя не находится в состоянии войны.

— Полноте, — фыркнул Рунеи. — Предупреждаю вас, как уже предупредил адмирала Энрикеса: Мерсейя не останется в стороне, если агрессоры попытаются уничтожить то, что помогла создать наша планета для улучшения жизни морян.

Решительный шаг! Хауксберг произнес как можно небрежнее:

— Фактически мы, после того как нападение на Уянку было отбито, стараемся сдержать курсовикян. Они кипят жаждой мщения и все такое, но мы убедили их пойти на переговоры.

На челюсти Рунеи дернулся мускул, глаза цвета черного дерева расширились на миллиметр, и с полминуты он сидел неподвижно. Потом спросил ровным голосом:

— В самом деле?

— В самом деле. — Хауксберг развил перехваченную инициативу. — Их флот выйдет в море в ближайшие дни. Мы все равно не смогли бы удержать это в секрете от вас, как и наш контакт с шираво. Я могу уже сегодня сказать вам то, о чем будет заявлено официально: флот не станет вести боевых Действий, разве что в целях самозащиты. Надеюсь, мерсейские добровольцы тоже воздержатся от участия в каких-либо насильственных акциях. Если же это произойдет, терранские войска, естественно, будут вынуждены вмешаться. Однако мы предпочли бы мирно отправить своих послов под воду и дать им возможность договориться о перемирии с видами на прочный мир.

— Вот как. — Рунеи забарабанил пальцами по столу.

— Наша ксенологическая информация ограничена. И мы, конечно, не намерены проявлять детской доверчивости на первых порах. Нам очень помогло бы, если бы вы убедили, э-э, Шестиконечник принять нашу делегацию и выслушать ее.

— Совместная террано-мерсейская комиссия…

— Не сейчас, комендант. Прошу вас, не сейчас. Мы не планируем ничего, кроме неформальных предварительных разговоров.

— Вы хотите сказать, что адмирал Энрикес не позволит своим людям участвовать в переговорах, в которых участвуют мерсейцы.

Правильно понимаешь.

— Нет-нет. Это было бы слишком невежливо. Мы просто хотим избежать осложнений. Не вижу ничего плохого в том, что моряне будут держать вас в курсе событий. Но мы должны знать, на чем стоим — нам придется изучить их хорошенько, прежде чем выдвигать какие-то разумные предложения; а вы, к сожалению, отказываетесь поделиться своей информацией.

— Я поступаю так, как мне приказывают.

— Вот-вот. Политика обеих сторон должна быть изменена, если мы хотим хоть как-то сотрудничать, не говоря уж о совместных комиссиях. Для решения этой проблемы я и направляюсь на Мерсейю.

— Эти копыта будут ступать медленно.

— Что? Ну да. Мы в таком случае говорим о колесах. Разумеется, даже при наличии величайшей доброй воли, ни одно правительство не сможет прекратить такой конфликт в один день. Но мы с вами способны положить этому начало. Мы придержим курсовикян, а вы придержите Шестиконечник. Прекратим все военные действия в Злетоваре впредь до дальнейших распоряжений. Я уверен, что подобные ограничительные меры в вашей власти.

— Да. Как и в вашей. Но туземцы могут не согласиться. Если какая-либо сторона решит действовать, я буду обязан поддержать морян.

«Или если ты велишь им действовать, — подумал Хауксберг. — Ты это можешь. В таком случае Энрикесу ничего не останется, как воевать. Но я верю в твою честность, верю, что тебе тоже хочется остановить эту войну, пока еще возможно.

Приходится верить. В противном случае мне остается только вернуться домой и помочь подготовить Терру к звездной войне».

— Вы, конечно, будете получать официальные бюллетени, как положено, — сказал он. — Я просто хотел сам предварительно поговорить с вами. И я останусь здесь, пока не станет ясно, что вышло из нашей попытки. Звоните мне в любое время.

— Благодарю вас. Доброго дня, милорд.

— Доброго дня, ком… фодайх. — Хотя разговор шел на англике, Хауксберг весьма гордился своим эрио.

Экран погас. Он закурил сигарету. Что теперь? Теперь, милый, сиди и жди, что будет. Ты, конечно, по-прежнему будешь получать рапорты, вести беседы, совершать инспекционные поездки, но все это через пень-колоду, преодолевая уничижительное отношение закоренелых милитаристов, считающих тебя надоедливым ослом. У тебя будет много досуга. А развлечений здесь не густо. Хорошо, что ты имел предусмотрительность взять с собой Перси.

Он встал и перешел из кабинета в гостиную. Она сидела там и смотрела анимофильм. Опять «Ундина» — бедная девочка, в здешней видеотеке не слишком богатый выбор. Он присел на ручку ее кресла и положил ей руку на плечо — голое, на ней блузка с низким вырезом, кожа теплая и гладкая, чувствуется слабый фиалковый аромат духов.

— Тебе эта штука еще не надоела? — спросил он.

— Нет. — Она продолжала смотреть фильм, голос у нее был мрачный и губы подрагивали. — А жаль.

— Почему жаль?

— Эта история пугает меня. Она напоминает, как далеко мы от дома, какое здесь все чужое… А мы собираемся забраться еще дальше.

Ундина — русалка, получеловек, полурыба, плыла в глубинах никогда не существовавшего моря.

— Мерсейя нам, пожалуй, ближе, — сказал Хауксберг. — Они уже достигли индустриальной стадии, когда мы их открыли. И быстро напали на мысль о космических путешествиях.

— Разве это приближает их к нам? Или нас — к нам самим? — Она крепко сплела пальцы. — Люди так небрежно говорят «гиперрежим» и «световой год». И никто не понимает. Не может или не хочет. Мы слишком мелки для этого.

— Только не говори, что ты овладела теорией гиперполета, — подзадорил он.

— О нет. У меня мозги не так устроены. Но я старалась. Серии квантовых скачков, не пересекающие промежуточных пространств и поэтому не достигающие истинной скорости и не ограниченные пределом скорости света… хорошо звучит, по-научному, да? А знаешь, что представляется мне, когда я это говорю? Призраки, вечно скачущие во тьме. Ты когда-нибудь задумывался, что такое один несчастный световой год, как он огромен?

— Ну-ну, — он погладил ее по голове, — ты ведь там будешь не одна.

— С твоим штатом. С твоими слугами. Маленькие людишки с маленьким мозгом. Рутинеры, поддакиватели, вся жизнь у них идет как по рельсам. Что они такое между мной и ночью? Я их уже видеть не могу.

— Я тоже буду там.

— Присутствующие исключаются, — чуть улыбнулась она. — Но ты всегда так занят.

— С нами полетят двое-трое флотских. Может, они тебя заинтересуют. Они не то, что придворные и бюрократы.

— Кто? — сразу просветлела она.

— Мы тут беседовали с командором Абрамсом, и я, сам не зная как, предложил ему сопровождать нас в качестве эксперта по морянским делам. Он нам понадобится. Лучше, конечно, было бы взять Райднура: он настоящий авторитет в этой области, если Терра вообще располагает таковым. Но его именно поэтому нельзя отпускать отсюда. — Хауксберг выпустил длинную струю дыма. — Чтобы не подвергать явной опасности. Абрамс тоже не оставил бы свой пост, если бы не видел шанса собрать больше информации, чем возможно на Старкаде. Что может скомпрометировать нашу миссию. И как это он так ловко навел меня на мысль пригласить его?