— А с чего мне вам верить? — хрипло спросил Магнуссон. Флэндри снова усмехнулся:

— Доверие к моим словам не подразумевается. Но мои соображения — некоторая информация для вас, если захотите слушать, и я думаю, вы найдете, что они согласуются с известными вам фактами. Что может вам помешать мне лгать? Ничего. И я, разумеется, считаю за данность, что вы так и поступите или откажетесь отвечать, если разговор примет неудобное направление. Хотя в основном у вас вряд ли есть причины не быть откровенным.

Его серые глаза поймали взгляд Магнуссона и удержали.

— Ведь одиноко там, где вы сейчас, сэр Олаф? — тихо спросил он. — Так не хотите ли ненадолго ослабить поводья и поговорить, как говорят обыкновенные люди? Видите ли, это именно то, что мне нужно: узнать вас как человека.

— Что за фантазия!

— Нет, чистая логика, если использовать хоть каплю воображения. Вы понимаете, что я не способен составить ваш психосоматический портрет, что помогло бы нам предсказывать ваши дальнейшие поступки, на основе болтовни одного вечера. Я же не Айхарайх!

— Кто? — напрягся Магнуссон.

— А, — небрежно отозвался Флэндри, — вы же слыхали о покойном Айхарайхе, может быть, даже имели с ним дело, поскольку большую часть жизни провели на мерсейской границе. Интереснейший персонаж, правда? Обменяемся о нем воспоминаниями?

— Вернитесь к теме, пока я вас не вышвырнул, — отрезал Магнуссон.

— Хорошо. Видите ли, сэр Олаф, для нас на Терре вы — довольно таинственная фигура. Трепотню ваших пропагандистов отбросим. Мы нашли все достоверные данные про вас, какие только есть, это вы понимаете, и прогнали их через все оценочные программы, существующие в каталогах, но почти ничего не всплыло, кроме вашего послужного списка и кое-каких побочных эпизодов. Это понятно. Как бы вы ни отличились, это было на Флоте, где служат десятки миллионов офицеров, действующих среди десятков тысяч миров. Вся дополнительная информация из статей журналистов и прочих подобных источников — она вся на тех планетах, куда вы не даете нам доступа. Ваша личность, ваша внутренняя сущность — для нас темный лес. Магнуссон вскинул голову:

— А зачем мне открывать душу перед вами?

— Я вас об этом не прошу, — ответил Флэндри. — Говорите так много или так мало, столько правды или лжи, сколько вам захочется. Я вас прошу лишь о разговоре — то есть чтобы вы и я отложили вражду на один вечер и поговорили свободно, как пара старых служак, травящих байки. Зачем? Чтобы мы на Терре лучше понимали, к чему нам себя готовить. Не в военном смысле, а в психологическом. Вы перестанете быть в наших глазах безликим чудищем и станете человеческой личностью, как бы искаженно мы вас ни видели даже после этого. Страх мешает пониманию, и еще хуже, если это страх неизвестного.

Не согласитесь ли вы прояснить себя для нас? И тогда второй раунд переговоров может иметь какой-то смысл. Допустим, вы проиграете, и тогда Империя вполне может не настаивать на уничтожении вас и ваших последователей. Вы победите — и, быть может, мы согласимся дать вам то, что вы хотите, без дальнейшей борьбы, — Флэндри понизил голос. — В конце концов, сэр Олаф, вы можете оказаться нашим следующим императором. Неплохо было бы знать наперед, что вы будете хорошим императором.

Магнуссон поднял брови:

— Вы серьезно считаете, что такое различение можно будет сделать на основании вечернего трепа?

— О нет, — ответил Флэндри. — Особенно если он будет без записи. Если я приду к определенным заключениям, это будут мои заключения, и я не буду ожидать, что у меня дома многим хватит только моего слова. Но я не лишен влияния. И часто малые изменения приводят к великим различиям. А главное: какой вред от этого любому из нас?

Магнуссон задумался и после паузы ответил:

— И в самом деле, какой?

Обед был спартанским, согласно вкусам хозяина. За обедом он выпил единственный бокал вина и рюмку коньяка после кофе. Флэндри выпил два плюс бокал местного ликера, что было достаточно для услаждения вкуса и ни для чего другого. Тем не менее в столовой речи велись оживленнее, чем видали раньше ее стены. Споров почти не было — были воспоминания, излагаемые дружеским тоном. Оба они много всякого повидали в жизни.

Флэндри приучился скрывать настороженность за маской доброжелательности. У Магнуссона такой привычки не было — когда нужно было, он натягивал непроницаемую маску игрока в покер. Это случилось к концу, когда прислуга убрала стол, оставив только кофейник и чашки. Час был поздний. Паутина домов в окне становилась тоньше, свет звезд угасал. Сквозь решетку радиатора шелестел поток теплого воздуха, поскольку ночь была холодной. Он подхватывал дым от сигарет Флэндри, растягивая их вымпелами. Запах этого сорта табака напоминал о сжигаемых поздней осенью на Терре листьях.

Флэндри заканчивал рассказ о своей схватке с секретным агентом мерсейцев на нейтральной планете:

— До ваших возражений хочу сказать: согласен, что отравить его было не слишком благородно. Но я думаю, что ясно дал понять: я не имел права отпустить Гвантхира домой живым, если был способ этому помешать. Слишком он был умелым.

Магнуссон нахмурился, потом лицо его прояснилось, и он сказал без всякой интонации:

— У вас неправильное отношение. Вы считаете мерсейцев бездушными.

— В общем, да. Как и всякого другого, в том числе и себя. Магнуссон не мог сдержать раздражения:

— Оставьте вы этот ваш инфернальный юмор! Вы меня понимаете. Вы их рассматриваете как неизбежных врагов, как… как штамм болезнетворных бактерий! — Он остановился. — Если бы не ваше предубеждение, я бы мог всерьез предложить вам примкнуть ко мне. Вашу жену мы могли бы вызвать под каким-нибудь предлогом до вашего открытого выступления на моей стороне. Вы всегда говорили, что ваша цель — остановить Долгую Ночь…

— Как необходимое средство продолжать радоваться жизни. Варварство — мрачная перспектива. Правление надменных чужаков — хуже.

— Не знаю, это ваша очередная шуточка или очередная ложь. Неважно. Почему вы не хотите видеть, что я положил бы конец упадку, вернул бы Империи надежду и силу? Я думаю, что ваши шоры — это болезненная ненависть к мерсейцам.

— В этом вы не правы, — серьезным голосом ответил Флэндри. — У меня нет ненависти к ним как таковым. Мое нерасположение заслужили куда больше человеческих существ, а тот, чье уничтожение стало для меня и моим концом, не принадлежал ни к одной из этих рас, — Флэндри, как ни владел собой, не смог не вздрогнуть. И быстро добавил: — На самом деле многие мерсейцы вызывали у меня почти восхищение — в основном те, с кем я встречался в нормальных ситуациях, но есть и такие, с которыми мы скрещивали клинки. Они очень достойные личности по их стандартам, которые во многих отношениях куда более достойны уважения, чем принятые у большинства современных людей. Мне искренне было жаль, что пришлось так обойтись с Гвантхиром.

— Но вы не понимаете, вы органически не способны понять, даже вообразить, что между ними и нами возможен настоящий и долгий мир.

Флэндри покачал головой:

— Он невозможен до тех пор, пока господствующая там цивилизация не рухнет или полностью не изменит свою суть. Пусть сам ройдхун появится, распевая «Иисус возлюбил меня», и я все же скажу, что нам надо держать боеголовки наготове. У вас не было тех возможностей изучить их, взаимодействовать с ними и узнать их, какие были у меня.

Магнуссон взметнул кулак:

— Я дрался с ними — и побеждал, и их были десятки тысяч, а не ваши жалкие несколько десятков, и так с тех пор, как вступил в Космическую пехоту тридцать лет назад! И у вас хватает нахальства заявлять, что я их не знаю?

— Есть разница, сэр Олаф, — умиротворяюще ответил Флэндри. — Вы встречали храброго противника — или своего коллегу офицера, когда шли переговоры о перемирии и наступал так называемый мир. Вы были как игроки двух команд метеорбола. А я был знаком с владельцами клубов.

— Я не отрицаю враждебности и агрессивности с их стороны. Это все знают. Я только говорю, что их нападения не были неспровоцированными — со времен первого контакта столетия назад, когда терранская спасательная экспедиция сломала весь их порядок и нашла способ нажиться на их трагедии — и еще я говорю, что у них тоже есть и добрая воля, и здравый смысл, которых Терранской Империи в наше время остро недостает. Дело не будет ни быстрым, ни легким, нет! Но две такие силы могут выковать терпимость, мир и, наконец — союз и вместе идти через Галактику.