— Зачем они это построили? — полюбопытствовал Коре.

— Луна близко. Высокие приливы. Наводнения от штормов, — ответил Вильденвей.

— Могли бы поселиться и повыше. Чего-чего, а места, гром и молния, им хватает. Десять миллионов человек на всю планету.

Ворон указал на башни.

— Я интересовался, — сказал он. — Там приливные генераторы. Дают местным жителям большую часть электричества. Заткнитесь.

Не отрываясь, он смотрел на горизонт: с востока надвигалась ночь. Кругом бушевали волны и пронзительно вскрикивали морские птицы. От напряженной работы мысли начало резать глаза. Наконец Ворон сел, вынул из рукава деревянную флейту и рассеянно заиграл, как будто он просто искал, чем бы занять руки. Печальные звуки вторили тоскливым завываниям ветра.

— Стой! — резкий возглас Корса вернул его к действительности.

— Тихо, олух, — сказал Ворон. — На этой планете хозяйка она, а не ты. — И тем не менее, вставая, он будто невзначай положил ладонь на рукоять пистолета.

По бархатистому псевдомху, которым поросла дамба, к ним приближалась легкой походкой девушка. На вид ей было двадцать три-двадцать четыре стандартных года, одежда — белая туника и развевающийся на ветру синий плащ — только подчеркивала стройность фигуры. Ее белокурые волосы были заплетены в тяжелые косы и гладко зачесаны назад, чтобы была видна татуировка на лбу — условное изображение птицы. Брови у нее были темные, а глаза — синие, почти цвета индиго, широко расставленные. Выражение ее сердцевидного лица было строгим, губы сжаты, но вздернутый носик, усыпанный чуть заметными веснушками, смягчал впечатление. За руку она вела мальчика лет четырех, как две капли воды похожего на нее; он на ходу подпрыгивал, но, увидев лохланцев, посерьезнел. Оба шли босиком.

— Приветствую вас у слияния стихий, — сказала девушка. Голос у нее был грудной, с хрипотцой, но слова звучали еще более мелодично, чем у других гвидионцев, с которыми астронавтам приходилось разговаривать.

— Здравствуй, несущая мир. — Ворону было проще перевести ритуальное приветствие своей планеты, чем искать подходящее в местном наречии.

— Я шла танцевать для моря, — объяснила она, — но услышала музыку, и она позвала меня сюда.

— А ты человек, который стреляет? — спросил мальчик.

— Бьерд, замолчи! — От смущения лицо молодой женщины залилось краской.

— Да, — рассмеялся Ворон, — можешь называть меня человеком, который стреляет.

— А куда ты стреляешь? — спросил Бьерд. — В мишени, да? Можно, я стрельну в мишень?

— Как-нибудь в другой раз, — ответил Ворон. — Сейчас у нас нет с собой мишеней.

— Мама, он говорит, я могу стрельнуть в мишень! Пух! Пух! Пух!

Ворон удивленно приподнял бровь.

— Я думал, госпожа, на Гвидионе не знают огнестрельного оружия, — произнес он как можно более небрежным тоном.

— Это все тот корабль, который побывал здесь зимой, — с легкой грустью ответила женщина. — У тех, кто прилетел на нем, тоже были… как это называется… ружья. Они нам объяснили и показали, как эти штуки действуют. С тех пор на планете, вероятно, нет ни одного мальчишки, который бы не мечтал… ладно, по-моему, вреда от этого нет. — Она улыбнулась и взъерошила Бьерду волосы.

— Э… я — высокородный Ворон, военачальник этноса Дубовой Рощи из Ветряных гор на Лохланне.

— А те, другие? — спросила женщина.

Ворон дал знак, и его попутчики приблизились:

— Это мои сопровождающие. Сыновья вассалов моего отца.

Женщину озадачило то, что он не позволил солдатам включиться в беседу, но она решила, что такой у пришельцев обычай.

— Меня зовут Эльфави, — сказала она, делая ударение на первом слоге, и на губах у нее промелькнула улыбка. — Моего сына Бьерда вы уже знаете. Его фамилия Варстан, моя — Симнон.

— Как?.. Ах да, вспомнил. На Гвидионе женщины, выйдя замуж, сохраняют свою фамилию, сыновья получают фамилию отца, а дочери — матери. Правильно? Ваш муж…

Она поглядела на море и негромко ответила:

— Прошлой осенью в шторм он утонул.

Ворон не стал выражать соболезнований: в культуре его народа отношение к смерти было иным. Но он не удержался и задал бестактный вопрос:

— Но вы говорили, что идете танцевать для моря.

— Но ведь и он теперь стал частью моря, разве не так? — Она продолжала рассматривать волны, которые кружились в водовороте и стряхивали пену с гребней. — Какое оно сегодня красивое. — И, снова повернувшись к нему, совершенно спокойно закончила: — У меня только что был длинный разговор с одним из ваших, его зовут Мигель Тольтека. Он гостит в доме моего отца, где живем теперь и мы с Бьердом.

— Я бы не сказал, что это один из наших, — ответил Ворон, скрывая раздражение.

— Неужели? Постойте-ка… да, он действительно что-то говорил о прилетевших с ним людях с другой планеты.

— С Лохланна, — уточнил Ворон. — Наше солнце находится неподалеку от их солнца, примерно в пятидесяти световых годах вон в том направлении. — Он показал на небо, туда, где за вечерней звездой раскинулось созвездие Геркулеса.

— А ваша родина похожа на его Нуэвамерику?

— Едва ли.

И Ворону вдруг захотелось рассказать ей о Лохланне: о круто вздымающихся в кирпично-красное небо горных пиках, о карликовых деревцах, прижатых к земле ни на минуту не утихающими ветрами, о вересковых пустошах, ледяных равнинах и горько-соленых океанах, вода в которых такая плотная, что человеку в них невозможно утонуть. Ему вспомнилась крестьянская хижина с крышей, закрепленной на растяжках, чтобы не сдуло во время бури, и отцовский замок, сурово вздымающийся над ледником, звон подков во внутреннем дворе; но потом ему вспомнились разбойники, сожженные деревья и трупы, валяющиеся вокруг разбитой пушки.

Но ведь она этого не поймет. Или поймет?

— Зачем вам столько стрелялок? — не выдержал вдруг Бьерд. — К вам на поля приходят злые звери?

— Нет, — ответил Ворон. — У нас вообще не так уж много диких зверей. На нашей почве им не прокормиться.

— А я слышала… эта первая экспедиция… — Эльфави снова встревожилась. — Они что-то говорили о людях, которые сражаются против других людей.

— Это моя профессия, — произнес Ворон. Она ответила непонимающим взглядом, и он поправился: — Мое занятие. — Хотя и это было неточно.

— Как, убивать людей?! — воскликнула женщина.

— Злых людей? — спросил, вытаращив глаза, Бьерд.

— Тише, — бросила ему мать. — «Зло» — это когда происходит что-нибудь плохое, например, налетают стаи сырвиров и опустошают поля. Разве люди могут быть плохими?

— Они могут заболеть, — сказал Бьерд.

— Да, и тогда дедушка их лечит.

— Представьте себе, что есть такая болезнь, при которой людям хочется убивать себе подобных, — сказал Ворон.

— Какой ужас! — Эльфави изобразила в воздухе крест. — Какой микроб вызывает эту болезнь?

Ворон вздохнул. Если этой женщине не под силу представить себе даже убийцу-маньяка, то как ей объяснить, что разумные, честные и благородные люди порой находят разумные, честные и благородные основания для того, чтобы устраивать друг на друга охоту?

— Ну, что я тебе говорил? — буркнул Коре Вильденвею за его спиной. — У них не кровь, а сахарный сиропчик!

Если бы это было так просто, подумал Ворон, я мог бы забыть о своем беспокойстве. Но гвидионцы явно не хлюпики. Хлюпики не выходят под парусами на беспалубных лодках в океаны, где приливные волны достигают пятидесяти метров в высоту. Да и эта женщина смогла преодолеть свое заметное невооруженным глазом потрясение и задавать исполненные дружелюбного любопытства вопросы — это все равно как если бы он, Ворон, начал о чем-то расспрашивать внезапно появившуюся перед ним саблезубую куницерысь.

— Так вот почему вы с нуэвамериканцами почти не говорите друг с другом! Кажется, я заметила это еще в городе, но тогда я не знала, кто к какой группе принадлежит.

— Ничего, им на Нуэвамерике тоже пришлось повоевать, — сухо заметил Ворон. — Так было, например, когда они нас изгоняли. Более столетия назад мы вторглись на их планету и разделили ее на лены. Их революции помогло то, что лохланцы одновременно вели войну с Великим Альянсом — но тем не менее надо признать: они держались молодцом.