Почти не дыша, подхожу к зеркалу. Чувствую, как по спине ползет холодок. Смотрю на свое отражение, сглатываю горький ком и поворачиваю перстень камнем внутрь…

В первую секунду ничего не происходит. Потом мое отражение начинает дрожать, будто по зеркальной глади прокатывается волна за волной.

Картинка меняется. Теперь вместо себя и комнаты за спиной я вижу знакомые стены и мебель. Это моя квартира! Причем, я вижу ее так, как если бы смотрела из большого зеркала в прихожей!

Забывшись, протягиваю руку и касаюсь стекла. Пальцы проваливаются в пустоту, будто в кисель. Вижу их с той стороны. Они преломляются, будто я погрузила их в воду.

Рефлекторно отдергиваю руку. Прижимаю к груди. Пальцы дрожат, сердце колотится. Дыхания не хватает…

Неужели я могу шагнуть в это нечто и выйти с той стороны?!

– Анабель! – шепчу так громко, как только могу. – Анабель!

Она выходит из дверей спальни в моем халате. Зевает. Простоволосая, без косметики, без привычного шарма.

Я теряю дар речи. Потому что она – мое отражение. Именно такую себя каждое утро я вижу в зеркале ванной!

– Ну, чего тебе? – ворчит недовольно. – Разбудила ни свет ни заря.

– А… – растерянно отступаю, – который час?

– Шесть утра, – она снова зевает, – забыла предупредить, что у наших миров разница во времени двенадцать часов. Ладно, чего хотела?

– Увидеть сына.

Анабель морщится:

– Ну вот, опять за свое. Все с ним в порядке. Дрыхнет без задних ног.

– Дай мне посмотреть на него, – настаиваю на своем.

– Ты не в том положении, чтобы указывать, – замечает она.

Я решаю идти ва-банк:

– Уверена? А если я все Дариону расскажу?

На миг она застывает. На красивом лице отражается страх. Но уже в следующий момент она бросает насмешливо:

– Попробуй. Тогда ты вообще никогда не увидишь сына и никогда не вернешься домой.

– Почему? – шепчу потрясенно.

– Дарион – дарг! – жестко отвечает она. – Все, что его волнует, это проблемы клана и империи в целом. А еще – отсутствие наследника. Неужели ты думаешь, что он отпустит женщину, способную подарить ему долгожданного сына? Да мы для него никто, как и вообще для всех даргов. Драконы не люди, они не умеют любить, жалеть, сочувствовать. У них кто сильнее – тот и прав. Знаешь, как они нового императора выбирают? Все претенденты сражаются между собой до смерти. До смерти! Побежденных не оставляют в живых. А тот, кто убьет всех – получает корону и трон!

Опускаю голову.

Анабель права. Все это я уже сегодня читала. И до сих пор по телу пробегают мурашки от жестокости, которой дышали те строки.

Она продолжает:

– Если бы я родила, то сейчас не переживала бы о том, что мой брак вот-вот рухнет! Если не хочешь сделать это ради меня, сделай ради своего сына. Я дам ему то, что не могут все ваши лекари – возможность ходить без лекарств и выматывающего лечения. Поверь, я могу.

Хватаюсь за ее слова:

– Если ты можешь вылечить моего сына, то почему ты не можешь вылечить себя от бесплодия?

– Не твое дело! – шипит она с внезапной злостью. – Лучше скажи, как ты собираешься провести эту ночь? Опять размазывать сопли?

Качаю головой:

– Дариона нет. Он еще утром куда-то уехал. Точнее, улетел, – добавляю, вспомнив потрясающую картину. И зачем-то добавляю с глупой ухмылкой: – Но обещал вернуться!

– Куда? – Анабель делает стойку.

Юмора она, конечно, не поняла.

– Не знаю. В какое-то Южное гнездо.

– А, – она расслабляется, – это недалеко. К тому же, анкры быстро летают.

Я уже знаю, кто такие анкры. Даже видела их.

– Кстати, – напоминает она, – не забывай про духи! Они не дадут Дариону распознать подлог и усилят его влечение.

– Тоже магия? – понятливо хмыкаю я.

Анабель смотрит на меня с сожалением:

– На даргов не действует человеческая магия. Иначе люди давно бы уничтожили их и вернули себе свои земли...

Ее прерывают знакомые звуки: из спальни доносится недовольный крик Темки. Я инстинктивно дергаюсь, собираясь шагнуть вперед, в зеркало, но лицо Анабель внезапно темнеет:

– Ну, хватит! – резко бросает она. – Разбудила ребенка!

Зеркальная гладь покрывается рябью.

– Нет, подожди!

Я хватаюсь за раму, стучу по стеклу, зову ее, требую показать сына – но все напрасно. Ни Анабель, ни моей квартиры в зеркале больше нет. Я вижу отражение комнаты, что стала мне ненавистной. Забыв обо всем, трясу чертово зеркало:

– Вернись! Покажи мне его! Ты не можешь так поступить!

За моей спиной отворяется дверь. На пороге застывает Рилия с подносом в руках.

– Госпожа?..

– Что?!

Разворачиваюсь резко, не сдерживая охватившей меня ярости. Кажется, в этот миг я способна убить любого…

Увидев меня, она тихо ойкает и сползает по стенке.

– Г… госпожа… – тычет пальцем мне за спину.

Бросаю взгляд в зеркало и застываю.

Это что, обман зрения? Мои зрачки расширились так, что чернота поглотила всю радужку, а волосы, точно наэлектризованные, поднялись над головой.

Злость отступает. Ей на смену приходит испуг. Кусая губы, касаюсь рукой волос. Ощущаю, как потрескивает статическое электричество. А потом меня пробивает смех. Нервный и злой.

Падаю в кресло, продолжая смеяться. Рилия подает мне стакан:

– Вот, выпейте, госпожа, вам полегчает.

С подозрением смотрю на жидкость в стакане. От нее поднимается знакомый запах:

– Что это?

– Вода. Просто вода и немного аниса.

Осторожно цежу. Здесь никому нельзя доверять.

Истерика понемногу проходит, возвращается ясность рассудка. Я поднимаю на Рилию холодный, сосредоточенный взгляд:

– Никому не говори о том, что видела.

– Можете на меня положиться, госпожа.

Конечно не могу, но другого выхода нет.

– Известно, когда вернется лаэрд?

– Кухарка сказала, что к полуночи должен вернуться. Он приказал оставить еду для него.

– Отлично. Приготовь ванну. И мою лучшую ночную сорочку.

Время бесплодных страдашек прошло. Пора выполнять договор.

Я засыпаю в два часа ночи, не дождавшись возвращения Дариона. Сон тревожный, поверхностный и слетает от малейшего шороха.

Меня что-то будит. Открываю глаза. Чувствую, как в груди тревожно бьется сердце.

Комната погружена во мрак, только на прикроватной тумбочке слабо теплится голубой кристалл.

Прислушиваюсь к тишине.

Слышу шорохи, чьи-то шаги. С улицы доносятся голоса.

Дарион? Он вернулся?

Поднимаюсь, иду к окну. Встаю так, чтобы меня не увидели с улицы. Горло сжимается, когда смотрю вниз.

Да. Он там. Стоит возле колодца. А рядом – женская фигура. Из-за темноты не видно, кто именно с ним, но я понимаю, что это кто-то из служанок.

Вот Дарион снимает с себя рубашку, стаскивает ее через голову. И надо же, чтобы именно в этот момент из-за туч вышла луна. Она озаряет сильное крепкое тело, покрытое росчерком шрамов. Бледно-зеленые чешуйки поблескивают, как драгоценные камни.

Он наклоняется, служанка поднимает ведро и льет воду ему на затылок и спину. Дарион отфыркивается, трясет головой. Его темные волосы разлетаются, на спине перекатываются рельефные мышцы.

Низ живота наполняется забытым теплом. Я слишком долго была одна, слишком долго запрещала себе смотреть по сторонам. А мужчина передо мной обладает какой-то странной, нечеловеческой притягательностью.

И это пугает меня.

Я на миг прикрываю глаза, чтобы избавиться от наваждения. Напоминаю себе: это просто задание. Сделаю то, что должна – и уйду. Он ведь даже не человек. Он дарг. А дарги не умеют ни любить, ни сочувствовать.

Дарион о чем-то переговаривается со служанкой. Я слышу их голоса, но не могу понять слов. Она смеется. Кладет руку ему на затылок и ведет вдоль позвоночника до самых бедер, перехваченных широким ремнем.

Мне становится не по себе. Возникает неприятное колючее чувство.