Мои движения не остаются незамеченными, но мантикорыш молчит, продолжая по-кошачьему жмурить глаза.

Еще шажок… и еще…

Кровь в жилах начинает бурлить, словно я залпом выпила бутылку шампанского. Пульс грохочет в висках. Снова чувствую те пузырьки, что делают мою голову легкой, а тело – сильным и гибким.

Не прекращая ласково нашептывать какую-то ерунду, осторожно касаюсь головы мантикорыша. У него колючая, жесткая шерсть, я будто ежика глажу.

Зверь не сопротивляется, не пытается укусить или отпрянуть. Даже не скалится на меня.

Наклоняюсь, ловлю его взгляд и почти бесшумно выдыхаю:

– Я должна угадать твое имя, не так ли?

Откуда я знаю, что должна это сделать? Подумаю об этом потом. Но внутренний голос назойливо шепчет: обязательно нужно назвать его имя! Произнести вслух и дать своей крови, тогда зверь подчинится и будет служить.

Но если ошибусь… То стану его обедом.

Я отмечаю этот факт краем мысли, не испытывая ни страха, ни тревоги. Меня охватывает знакомое чувство: неведомая сила разрядами тока пробегает по венам, бьет в голову как молодое вино, и мое сознание распадается на две части.

Одна я остаюсь стоять рядом с мантикорышем, глядя ему в глаза и машинально поглаживая по колючей макушке. Вторая ныряет вглубь его глаз, в темные провалы на миг расширившихся зрачков и дальше – по нервам и венам, вслед за стремительным потоком крови куда-то в самый центр сияющего багрового нечто…

Чужой тихий шепот отдается в моей голове тысячью голосов горного эха. И среди бессмысленного набора звуков я вычленяю те, на которые реагирует это багровое нечто:

«Шер… шерри…шеррих…шархе… шарнах… ширайю…»

– Ширайю! – шепчу, наклоняясь так близко, что почти утыкаюсь губами в шерсть мантикора. – Твое имя – Ширайю! Бесшумный!

Чувствую, как под моей рукой напрягается звериное тело, как поднимается шерсть. Острые кончики иголок вспарывают мою кожу. Почти незаметно, но мое сердце на миг замирает: неужели я произнесла неправильно? Неужели меня сейчас разорвут…

Страх проходит по телу леденящей волной, оставляя на спине липкий пот.

Иглы впиваются в руку сильнее, я чувствую, как они проникают в плоть, как в местах проколов разливается жжение.

Зверь издает тихий мявк и вдруг поднимает голову.

Я закрываю глаза.

Кажется, меня сейчас будут жрать…

Горячий шершавый язык касается израненных пальцев. Слизывает кровь. От его слюны ранки слегка пощипывает как от спирта, но в целом, похоже, есть меня никто не торопится. Больше того, боль, только что прожигавшая мою руку, уходит.

Боязливо открываю правый глаз. Кошусь на зверюгу. Мантикорыш, самозабвенно жмурясь, продолжает вылизывать мои пальцы и… тихонько мурлычет.

Мурлычет!

Значит, все получилось?!

Меня охватывает такое облегчение, что я с трудом остаюсь на ногах. Чувствую, как губы расплываются в дурацкой улыбке: у меня получилось! Я инициировала его, сделала крылатого кота своим фамильяром!

Несколько минут наглаживаю создание Бездны, чешу за ухом кровожадную тварь, способную одним щелчком зубов перекусить меня пополам.

Тварь довольно мурлычет и активно трется об меня лбом. Причем, я больше не чувствую, чтобы ее шерсть кололась. Потом мантикорыш, решив, вероятно, что этого недостаточно для выражения всей глубины его чувств, поднимается на задние лапы, а передние кладет мне на плечи и с одержимостью маньяка начинает вылизывать мне лицо.

Язык у Ширайю горячий, сухой и шершавый.

– Ну все, малыш, хватит, хватит, – тихонько смеюсь, запуская руки в уже наметившуюся гриву.

«Малыш», который в холке мне выше бедра, что-то ворчит и неохотно отступает.

Я с облегчением выдыхаю: тяжеленький!

Шир смотрит на меня с таким возмущением, что мне становится стыдно: ребенок ко мне со всей душой, радуется, а я прогоняю.

– Ты прелесть, – говорю, виновато почесав его под подбородком. – Но прости, скоро здесь будет стража. Мы же не хотим, чтобы тебя поймали?

Он фыркает и принимает независимый вид.

– Ты не боишься стражников? – удивляюсь. – Кстати, а как так получилось, что они тебя до сих пор не заметили?

Еще один фырк, на этот раз выражающий все, что мантикорыш думает о таких бесполезных существах, как стражники, и зверюшка на моих глазах начинает бледнеть, точнее… становиться прозрачной!

– Ты можешь стать невидимкой! – ахаю я. – Ух ты, здорово!

Шир исчезает полностью, только глаза продолжают светиться. Выглядит это довольно жутко, хотя…

Кроме глаз, если напрячь зрение, можно разглядеть кисточки на ушах и на кончике хвоста. Забавно. И хвост у него забавный. Сначала я думала, что львиный, но теперь, увидев вблизи, поняла, что это не так.

Хвост мантикорыша гибкий и тонкий, с колючей черной шерстью, похожей на иголки, под которой проглядывают сочленения, как у скорпиона. А на конце – утолщение, которое я приняла за кисточку. Только в этой на вид безобидной кисточке прячется что-то опасное.

Словно прочитав мои мысли, Шир возвращает себе видимость, затем с готовностью демонстрирует задний арсенал. Задирает хвост колечком и раскрывает «кисточку». Та расходится на четыре части, как бутон диковинного цветка, а в центре, словно пестик, сверкает острый шип.

На кончике шипа дрожит прозрачная капелька. Яд. Но я откуда-то знаю, что для меня этот яд безвреден…

– Ты красавчик, – уверяю звереныша. – Но мне нужно возвращаться. Ты же не обидишься на меня?

Как ни крути, а взять его с собой не получится. И спрятать в сундуке с тряпками тоже.

Он склоняет голову набок, но молчит. А времени остается все меньше и меньше. Через пару минут тут появятся стражи. Жаль, что я не мантикора и не умею становиться невидимой!

– Ну, ладно. Веди себя хорошо и лишний раз внимание не привлекай! – напутствую своего фамильяра.

Причем чувствую себя предательницей.

Но делать нечего, возвращаюсь к стене и, поплевав на руки, берусь за самую крепкую на вид плеть.  Подъем может забрать больше времени, чем я рассчитывала. Надо поторопиться.

Не успеваю упереться носком в выбоину между камней, как мантикорыш толкает меня в бедро.

А за углом уже раздаются шаги дозорных! И они приближаются!

– Шир! – шиплю в панике. – Что ты творишь?!

Мантикорыш прихватывает меня зубами за руку и тянет на себя.

– Что? Что ты хочешь?

Он припадает на лапы и расставляет крылья, а потом смотрит вверх, на окно.

– Милый, я не умею летать!

В желтых глазах мелькает разочарование. Шир снова тянет меня с явным намерением закинуть себе на спину.

– А-а! – наконец понимаю.

Времени на раздумья уже не осталось. Шаги дозорных все ближе. Я слышу лязг доспехов и тихие голоса.

Эх, двум смертям не бывать!

Перекидываю ногу через спину зверя, вцепляюсь в жесткую шерсть.

Мантикорыш мягко отталкивается от земли и расправляет крылья. Мы поднимаемся в воздух, и в этот момент из-за угла выходят стражники.

Мы пролетаем в метре от них. Мое сердце пропускает удар, горло сжимается, страх ледяной волной сковывает все тело, но…

Дарги нас даже не замечают! Равнодушно проходят мимо!

Как так?

Опускаю взгляд на мантикорыша и понимаю: он стал невидимым, а я вместе с ним.

Мой страх переходит в кураж.

Шир поднимается все выше и выше, ветер свистит в ушах, наполняя душу предвкушением чуда. Это не то что летать на анкре, когда сидишь, будто в невидимом коконе, и не чувствуешь ничего. Это в сто раз прекраснее!

В крови бушует адреналин. Меня захлестывает ощущение свободы. Хочется смеяться и плакать одновременно.

Вот и мое окно…

Я с минуту смотрю на него, потом нагибаюсь к уху мантикорыша и шепчу с несвойственным мне безрассудством:

– Давай еще полетаем!

***

Мы расстаемся часа через два, налетавшись вдоволь. Усталые, но довольные друг другом и совместным полетом.

Вернувшись к себе, аккуратно прикрываю окно и расправляю занавески. На цыпочках прохожу в уборную.