Внушительный состав, в общем.
Россиньоль шепчет что-то на ухо Кларенсу – ну, может, и не совсем шепчет, учитывая, что раскочегаренный движок не совсем еще остановился; нет, зря все же в одном из моих любимых романов проводили параллель между раскрученным над головой двуручным мечом и вертолетным винтом на холостом ходу[104], даже самый большой и острый клинок физически не может создавать подобного шума. Кларенс кивает, смотрит на меня и жестом подзывает – мол, подойдите. Подхожу, и натыкаюсь на неандертальца-телохранителя, который одну руку выставил шлагбаумом, а второй указывает на мой пистолет. Да не вопрос, демонстративно аккуратно расстегиваю кобуру и отдаю ему "зауэр", а заодно и револьвер из кармана – оружие мне все равно сейчас не поможет; лишь после этого меня допускают "к телу" охраняемой персоны, и как раз к этому моменту шум винтокрыла снижается до приемлемого уровня, когда можно уже говорить, а не кричать.
– Хороший сегодня денек, не правда ли? – голливудская улыбка и полный безразличия взгляд.
Улыбку Кларенс мне возвращает, взгляд под зеркальными очками не прочесть.
– Если вы полагаете, что хороший, Влад, пусть так и будет. Нашли уже то, что искали?
– Увы, – развожу руками, – пока особой добычей похвастать не могу.
– Пока? То есть поиски продолжаются?
– Безусловно. Несколько мест проверили, там пусто, будем копать дальше.
– Понятно. А теперь скажите честно, что вы рассчитываете откопать?
Пожимаю плечами.
– Робинзонада попавших сюда... случайных мигрантов и соответствующие хроники не слишком важны. Просто была версия, что попали они в эту долину не просто из-за флюктуации гомеостатического мироздания, а вследствие неудачного эксперимента. И вот если от этого эксперимента что-то уцелело, нам оно пригодится.
– Что по этому эксперименту вам известно?
– Наверняка – ничего. А как версия, заигрывания с физикой высоких энергий и прочими теориями относительности в нацистской Германии.
– Доказательства?
– Никаких. По косвенным – если этот эксперимент вообще имел место, он прошел неудачно, потому как германских робинзонов перебросило сюда без снаряжения, буквально "в чем были". Шансов, что перебросило заодно и часть установки, не говоря уже о документации – очень немного, это я прекрасно понимаю. Тем не менее, шанс такой отличен от нуля.
Кларенс задумчиво смотрит на меня, на моих "наемников"... и фыркает.
– Правильно когда-то говорил отец, на блефе много не выиграть. Жаль. Вдвойне жаль, Влад, что занялись этим вы... Джори, пригляди.
С этим разворачивается и идет обратно к вертолету. Неандерталец-Джори остается на месте, а ко мне шагает Россиньоль.
– Кажется, вас в Порто-Франко предупреждали кое о чем.
Ага. Вот теперь готов засвидетельствовать, что той ночью в мой номер заглядывал все-таки не он. Морда похожа, да, но голос другой; тот товарищ пищал, словно надышался гелия, нынешний же мой визави говорит хоть и негромко, однако вполне обычным тоном – скорее тенор, чем бас, и легкое гортанное "эр" на немецкий или, может быть, французский манер.
– И для того, кто предупреждал, это закончилось не лучшим образом, – ответствую я, – причем и нескольких дней-то не прошло.
– Вас данный вопрос не касается.
– В целом согласен, – киваю, – хотя и любопытно.
– Что именно?
– Как это дело организовали. Вас-то в городе вроде не было.
– А, это просто. Отложенный приказ.
Тридцать три раза массаракш. Похоже, из списка живых нас вычеркнули, и Россиньоль это знает, то-то без тени сомнений выдает "секреты фирмы", ведь я их уже никому не расскажу. Кларенс просто хотел проверить успехи нашей экспедиции, убедился, что их нет, ну и...
А собственно, зачем нас убивать, раз мы ничего не нашли?
А чтобы экспедиция числилась "пропавшей без вести". Для Большой игры против протектората Русской Армии – и это тоже ход, не поспоришь. Если бы мы сейчас не стояли по стойке "смирно", нас бы еще с воздуха расстреляли из трехствольного "минигана", не хватило бы одного захода – сделали бы два или три, изобразив потом в отчете, мол, "накрыли логово бандитов"; теперь же... А теперь, дабы не посвящать честных бойцов в совершенно ненужные им материи, работать будет мистика. В смысле, Россиньоль и его Голос – как он сам говорит, "отложенный приказ", принцип действия очевиден без пояснений, в общем, орденский винтокрыл спокойно улетит обратно, а мы тут попросту перебьем друг друга, потому что так приказано.
Как я и планировал.
В смысле, именно на этот ход противника я и ставил, если дойдет до решения "вычеркнуть". Была надежда побарахтаться и разойтись миром, мол, я только изображаю работу на Русскую Армию, а на самом-то деле подчиняюсь – и далее варианты орденских боссов, кому именно, благо несколько имен тех, с кем мы во время оно расстались вполне мирно-дружески, я знаю, и поди вот так вот сходу определи, что тут и в самом деле не многоходовка "под чужим флагом", вполне возможная ведь ситуация... Но – увы, сам я на эту тему беседу сдвинуть не сумел, а Кларенс уже принял решение и подписал приговор.
Жаль, как он только что сказал.
Вдвойне жаль, что это именно Кларенс, мое с ним общение до сих пор оставалось в рамках вежливого нейтралитета. Но никуда не денешься, играть придется теми картами, что выложены на стол.
И конечно же – тем козырным джокером, что припрятан у меня в рукаве, именно на запланированный расклад; в другой ситуации не сыграл бы, а вот сейчас на него вся надежда.
Еще по рассказу Магды Крамер, Сорок Третьей, о том, кем, вернее, ЧЕМ были аборигены долины у озера святой Береники, о том, чему их учили, – я заподозрил, как именно старшие командовали своими подопечными. В смысле, те старшие, которые сами без сверхспособностей, доктор Лангер и капитан Грессерхольт. В черной тетради нашлось полное подтверждение данной версии, обстоятельная тевтонка все прописала открытым текстом: старый добрый гипноз еще в детском возрасте и ключ-фраза. По простейшему принципу.
Я не знаю, понимает ли Россиньоль русский язык. Да, вроде бы именно этот персонаж в восьмом году взял себе айдишку Жана-Оливье-Роже-Актеона – настоящий-то наверняка к тому моменту был уже покойником, стажировка у бандитос Угла, однако, тут и светлого нацистского воспитания не нужно. А вот дальше, с обретением или, возможно, созданием себе двойника... кто именно из них изображал из себя агента Жору, который работал в том числе в Москве, а кто – Ансельма, главного силовика банды "Бланшфлер", – гадать не возьмусь, даже если очень попросят. Человека с идентификационной картой Жана-Оливье-Роже-Актеона вроде отправили в портофранковский морг еще три недели назад, а "бланшфлерца" Ансельма парижские жандармы тогда же внесли в красный список "федерального розыска"; да только спевшаяся парочка Россиньолей периодически менялась документами, представляясь друг другом, чему тоже имеются свидетельства... Так что не будем рисковать и возьмем язык оригинала.
А жаль, по-русски фраза-ключ, на какое-то время делающая старшим того, кто ее произносит, безусловно, звучала бы гораздо забавнее, благо интонация один в один – мультяшный Главный Черт в исполнении Басова.
– Vierundvierzigste![105]
Смотрю прямо в глаза Россиньоля. Может, виновато мое воображение... а может, все-таки прав был Джонс, именуя Голос и все сопутствующее хозяйство – мистикой, ну а кому ж еще, массаракш, с этой многострадальной мистикой работать, как не Чернокнижнику. Но взгляд становится совершенно пустым, и Сорок Четвертый – который много лет назад сбежал от старших, сбежал от уготованной ему участи экспериментального материала, однако так и не сумел сбежать от себя самого, – послушно ответствует:
