– Это Дик МакКензи, наш здешний крючкотвор, – без особых церемоний представляет "индейца" миссис Таусенд, – раз дело о наследстве, пусть послушает. Вот та самая Барбара Робертс, а это ее мать, Милли.

– Очень приятно, – приподнимаюсь и изображаю поклон, – но юрист вам ни к чему, я сам не адвокат и не банкир, а просто делаю то, о чем человек попросил перед смертью...

– Executor, – вставляет МакКензи.

– Чего-чего? какой еще палач?

– Да нет, это в смысле "исполнитель последней воли покойного"[137].

– Возможно, в терминах не силен. Так вот, мисс Барбаре Робертс оставлена некоторая сумма на определенных условиях. А именно: деньги лежат на долгосрочном депозите, наследница имеет право на проценты с основной суммы, а полный доступ к счету получит после совершеннолетия... если будет иметь в руках какую-нибудь профессию по собственному выбору и знать минимум четыре языка, опять же – какие сочтет нужным сама.

Все четверо обмениваются недоуменными взглядами. А то, я хорошо подумал над формулировкой. Ладно девочку поставить в тупик, тут много ума не надо, но и взрослые не понимают смысла дополнительных условий.

– Простите, Влад... но зачем? – спрашивает тетушка Пегги.

– Что знал, то сказал.

– А о какой хоть сумме наследства речь идет, сказать можете?

– Проценты составляют что-то около четырехсот экю в месяц.

– Если депозитная ставка обычная, выходит тысяч под сто – сто двадцать, примерно так, – прикидывает индеец с шотландской фамилией. – Не состояние, но деньги хорошие.

Миссис Таусенд задумчиво берется за чашку кофе.

– Четыреста экю в месяц – вполне достаточно, чтобы прожить, одному и без роскоши. В самом деле, интересное условие: осваивай языки и получай профессию, с голоду не помрешь, а как сможешь самостоятельно заработать на кусок хлеба там, где этого захочешь – тогда, значит, и все деньги твои.

МакКензи хмыкает.

– Знаете, я когда-то имел дело с более оригинальным случаем. Один весьма богатый человек, патриарх большого семейного клана, чтобы после его смерти наследники не устраивали собачью свару, заранее отписал в завещании каждому очень неплохой кусок, но опять же с двумя условиями. Во-первых, кто рискнет опротестовать его последнюю волю, того из списка наследников надлежит вычеркнуть и его долю состояния разделить между остальными, а во-вторых, свой кусок наследства получит только тот, кто самостоятельно, без помощи родных-близких, сумеет честно заработать равный этому куску капитал, неважно, потребуется год или двадцать лет, при этом всякий, кого поймают на жульничестве, опять же вычеркивается. Не хотел плодить нахлебников.

– Очень похоже, что и здесь нечто в этом роде, – вставляю я.

Еще бы не похоже, именно поэтому я такую формулировку и сочинял, хотя и не знаком с описанным МакКензи патриархом. Естественно, получит Барбара после совершеннолетия "при соблюдении условий" всю сумму наследства, но опять же, заранее знать о размере этой суммы не надо никому, кроме меня.

– Так, – берет слово миссис Робертс, – все это, конечно, хорошо, но хотелось бы конкретики. Где и как мы можем получить причитающееся моей дочери?

– Депозитный вклад сделан в Американском Объединенном банке. Мне понадобятся координаты, на которые следует оформлять переводы – ежегодные или ежемесячные, как вам будет удобнее, можно согласовать и другой график, банку все равно. Опять-таки, использовать орденский счет вашей дочери, или открыть новый в любом другом банке – вам решать, за переводы в Банк Ордена комиссия у Ю-Эй-Би вроде была три процента, про остальные не помню.

– Погодите, моя дочь несовершеннолетняя, как же...

– А это банку тоже все равно, – комментирует недосказанное МакКензи, – если клиент имеет действующий Ай-Ди, все основные услуги ему доступны. Открыть счет точно можно, я сам в том году внуку помогал, он, понимаете, почитал Драйзера и решил поиграть в финансиста. Для некоторых операций требуется поручитель, но там зависит от банка, кредитной истории и так далее.

Тут открывает рот сама наследница.

– Может, вы все помолчите и позволите сказать мне?

Тридцать три раза массаракш.

Звонко-раздраженный голос девочки меня ничуть не удивляет – как еще может говорить подросток ее невеликих лет, которая недовольна, что при обсуждении вопроса, каковой касается ее напрямую, ее саму задвинули в угол и держат за мебель. Однако я никак не ожидал, что слова Барбары будут сопровождаться этаким внутренним толчком-волной...

С одной стороны, удивляться не следовало бы – дочка Сорок Четвертого, однако. С другой стороны, дети Сорок Третьей сверхспособностей в общении со мной не проявляли, а ведь мы гостили у Крамеров два дня и отнюдь не молча. С третьей стороны – теперь, когда сгорела черная тетрадь, одному Морготу известно, что собой представляет Голос, в каких обстоятельствах наследуется и что для носителя способностей служит инициацией, вспоминая всю соответствующую фантастику... это Воланду вольно было говорить, мол, рукописи не горят, он все ж таки из другого ведомства.

С четвертой же стороны, Сорок Четвертый успел провести со своей кровиночкой несколько дней и, возможно, заметил то, что я узнал только сейчас. Поэтому и попросил позаботиться о ней, присмотреть – именно меня. Когда сообразил насчет блокировки. Другие не смогли бы, он прав. Поэтому и сказал "забирай хоть все деньги", это – куда важнее.

Барбара тем временем спрашивает:

– Влад, посоветуйте, как лучше поступить?

Снова – толчок-волна, а значит, это не было случайной вспышкой, о своих способностях девочка хоть немного, но осведомлена. И хоть немного, но умеет ими пользоваться в своих интересах. Вот сейчас пытается припрячь в своих интересах меня, как она полагает – случайного встречного.

А я что, я с удовольствием отвечу, хотя и не поддаюсь Голосу. Просто это нужно и мне тоже.

– Тебе лучше уехать со мной. Прямо сейчас.

Глаза у девочки – два зеленых колодца, переполненные удивлением.

– Скажи всем, что я твой дядя, у которого ты теперь будешь жить, возьми сменную одежду и любимых кукол, попрощайся и поедем.

Барбара хватается за чашку с компотом и жадно выдувает пол-литра в два глотка.

– Это лучший выбор для тебя. Потом расскажу, почему.

И не вру ведь, правда расскажу. Потом. Когда подрастет достаточно, чтобы понять.

В Галвестон я мчал, как наскипидаренный – погоня со стрельбой и воплями о киднеппинге мне ну совсем ни к чему, – и все равно в городе мы оказываемся лишь в седьмом часу вечера. Некоторые магазины работают, кафе-рестораны само собой, а вот банки уже закрыты.

В субботу утром работать то ли будут, то ли нет. Даже если будут, оставаться в городе... рискованно. По той же самой причине. Да, Барбара воспользовалась Голосом, да, внушение на всех встреченных нами обитателей ранчо Саттонов вроде как подействовало – но во-первых, встретили мы не всех, во-вторых, я понятия не имею, каков срок действия этого внушения, тут-то не просто толчок "сделай что-то", тут действие серьезное, можно сказать, стратегическое, переворачивающее всю жизнь. Да, Барбара свой выбор сделала сама, однако все остальные-то – нет, и она, по их мнению, несовершеннолетняя, за которую должны решать те, кому решать положено.

Закон считает, что положено – ее матери.

Сорок Четвертый так не считал.

Дело не в законе и уж точно не во мнении Сорок Четвертого об умениях Милли Робертс пускать на ветер любые объемы бабла.

Просто на ранчо Саттонов "присмотреть" за Барбарой, которая начала сознательно пользоваться Голосом, и правда некому. Даже тетушка Пегги, особа явно разумная и волевая, противостоять этому воздействию не может. А надеяться на здравомыслие ребенка – ну хорошо, подростка... мы все же не в мультике о юных пионерах-супергероях, какие тоннами выдают японские аниматоры.