— А помнишь, мы в детстве играли в жениха и невесту?

— Такими глупыми были, — засмеялся Джереми.

Джастин скользнул ладонью по простыне и дотронулся пальцами до живота друга. Затем пролез под футболку и прикоснулся костяшками кулака его кожи. Глаза Джереми блестели в темноте, он вздохнул и накрыл ладонью кулак друга.

— Давай снова сыграем. — Джастин приблизился вплотную к Джереми, и они поцеловались. Вначале несмело, еле прикоснулись губами, затем поцелуи стали жарче. Джастин лег сверху на Джереми.

— Я никогда раньше этого не делал, — произнес Джереми.

— Я тебя научу.

Кап. кап… Где-то далеко, за поворотами, с потолка свисают капли крови и громко шлепают об турмалиновую лужицу. Тело плывет в головокружении, огибает невидимые стены, приближается, металлический звук капель пульсирует в ушах, отмеряет секунды тишины. Паузы сокращаются, музыка сливается в непрерывное пииии.

Нет, не сливается, игра памяти больничных сцен из кинофильмов. Четко пикает кардиомонитор.

Катя приоткрывает глаза. Темная стена напротив покрыта разноцветными пикселями калейдоскопа. Зрение фокусируется, обретает четкость. Теперь это уютная гладь темноты, разрезанная наискосок полосами лунного света. Катя медленно поворачивает голову и видит изгиб спины, склоненную голову. Она испуганно закрывает глаза и вспоминает последние события.

Человек по соседству зашевелился и сказал до страха знакомым голосом: “Мистер Гринвич, она пришла в себя”.

Тело оцепенело, так бывает во сне: на тебя надвигается монстр, а ты не двигаешься с места.

Звук открывающейся двери:

— Мисс Вуд!

Мятный ветерок дыхания. Над ней склонилось побеленное лицо с черной щетиной усов.

Катя скосила глаза на Джастина. Не так страшно на него взглянуть, когда в комнате находится свидетель. Тот сидел, взобравшись с ногами в кресло, и придерживал за обложку на колене раскрытую книгу.

— Мистер Коэн, выйдите, пожалуйста.

Врач просил Катю пошевелить ногами, поднять руки, приподняться. В его сопровождении она дошла до туалетной комнаты. Желтую струйку разбавил кровавый цвет. Затряслись и так нетвердые ноги.

Она улеглась обратно в кровать, и мистер Гринвич принялся пальпировать ее тело и спрашивать, где больно. Больно было везде.

— Мисс Вуд, характер повреждений говорит, что вас избили. Я обязан сообщить в полицию.

— Не надо в полицию. Я упала с дерева.

— При падении с высоты повреждения носят иной характер.

— Я падала и ударялась об ветки. Нет нужды сообщать в полицию.

— Как скажете мисс Вуд. Только, если потом передумаете, и всё же напишите заявление в полицию, то я лишусь своей практики за то, что не сообщил, как это следует по закону.

— Не переживайте, такого не будет.

— Хорошо, к вам подойдет медсестра и сделает обезболивающий укол.

Она боялась открыть глаза, боялась дышать. Личинка, парализованная присутствием Джастина. Она слышала, как он поднялся, ее волос коснулась рука и нежно погладила. Погладила щеку и руку. Он лег рядом и ласково касался ее волос.

Утром от растаявшего Джастина осталась книга. “Братья Карамазовы” Достоевского. Катя углубилась в чтение.

Каждый вечер приходил Джастин и оставался ночевать. Он оставлял книги. Катя читала и спала под капельницами. Когда он приходил, она прикрывала глаза, и терпела, если хотелось в туалет.

Под конец шестого дня пребывания в больнице Джастин принес ей вещи:

— Мы поедем домой.

Она впервые глянула ему в глаза. Веко задергалось.

— Я решительно против выписки из лечебного учреждения, — мистер Гринвич склонился над исписанным листом бумаги, — У нее ушиб почек, повреждена печень, множественные гематомы.

— Под личную ответственность, — повторил Джастин.

Катя смотрела на доктора, широко раскрыв глаза. Если бы он поднял голову и взглянул на нее, то прочитал бы мольбу о помощи, просьбу не отпускать.

— Падение с дерева, правильно? — мистер Гринвич взглянул на неё исподлобья.

— Да, — плечи опустились, спина ссутулилась. Катя равнодушно разглядывала зелень комнатных цветов, они занимали все свободное пространство в кабинете доктора, разноцветные фиалки толкались на подоконнике, ползучие ветви окутывали высокие пальмы на полу.

На улице шел дождь, двери машины захлопнулись. Она оказалась в одном тесном пространстве со своим мучителем. Джастин не включил музыку. Тишину разбавляло тикание дворников. Откуда не возьмись, перед машиной взмыла птица, задев крылом лобовое стекло. Катя дернулась в испуге. На подъезде к дому она держала кулачки возле губ, в голову лезли отрывки молитв.

— Привет, привет, — Джереми не выпускал ее из своих объятий.

— Джереми доставили специально из Парижа, — пошутил Джастин, — будет тебе сиделкой некоторое время.

Вместе с Джереми доставили телевизор, и они пролежали весь вечер на диване, смотрели комедии.

У Джереми было удивительное свойство, он мог целыми днями ничего не делать и при этом не скучать. Несколько дней они провели почти в полном молчании, комфортном для обеих сторон. Валялись с книгами, смотрели телевизор, дремали (Катя под капельницами приходящей медсестры), часами таращились на виды постеленного за оградой города.

— Отвезешь меня в салон красоты? — спросила Катя утром какого-то там дня. Джереми радостно кивнул.

Она села в кресло в парикмахерской и прикрыла глаза. В последний раз она глядела на себя в зеркало в лифте, поднимающим ее к месту переломных событий. Она боялась взглянуть в него, ей казалось, что она не увидит носа, рта или половину щеки на лице, к которому больно прикасаться. Еще больше её страшило, что она не увидит ничего — пустое место. Её не существует, и отражение в зеркале это подтвердит.

— Джереми, можешь, пожалуйста, уйти, — сказала она другу.

— Ок, — тот спрыгнул со столика.

Через полчаса он вернулся и ахнул.

— Ну ты даешь!

Она встала с кресла, всё так же, не поднимая век. И попросила отвезти ее в магазин нижнего белья. Она долго рылась в ночных рубашках, старательно избегая зеркал. Ныл живот.

— Давай съездим в другой магазин. Здесь ужасный ассортимент. Знаешь что, поедем в Гринфилд.

Удивленный Джереми не стал возражать. Они ехали по родному Кате району. Ей казалось, что она даже видит в окне автомобиля знакомых. А вон это не Бобби, который отвозил ее домой после закрытия кофейни? Она нежно провела по стеклу.

Вот они проезжают мимо ее дома, она попросила остановиться. Долго смотрела в окна на третьем этаже. Розовые занавески ее комнаты аккуратно прихвачены бантами. Катя закрыла глаза и представила свою кровать с уютным, таким нежным одеялом, оно сладко пахло синтепоном. Старый шкаф с прямоугольными выемками и аляпистым ручками. Раньше в нем складывала свою одежду бабушка, она умерла много лет назад, но нутро шкафа до сих пор хранило ее запах: смесь талька со сладчайшим одеколоном. Катя вспомнила, как переживала, что ее вещи пропахнут старческими запахами и частенько пшикала деревянные полки туалетным освежителем воздуха.

Она зашли в лавку, торгующую дешевым вонючим тряпьем. Посетители оглядывались на нее. Легко нашла то, что не продается в дорогих бутиках с нижним бельем.

Когда они вернулись домой, она распаковала и надела широкую белую ночную рубашку в мелкий зеленый горошек. Рубашка ей была велика на несколько размеров, такие носят старушки со слоновыми ногами. У таких старушек грудь свисают до пупка, поэтому на Катиной груди одеяние топорщилось пустотой.

Она прошла в ванную комнату, Джереми всюду следовал за ней.

Катя осторожно приблизилась к зеркалу и стояла, закрыв глаза, как спортсмен перед нырком с трамплина на олимпийских играх. Она три раза глубоко вдохнула и выдохнула, в четвертый раз набрала полные легкие воздуха и резко распахнула глаза.

На нее смотрела то ли девочка то ли мальчик с круглой головой, покрытой коротким ежиком волос сантиметр длиной. Черные глаза испуганно таращились блюдцами. Лицо разрисовано топографией желтых пятен с черными переходами.