Аппетита не было вовсе, но юноша заставлял себя съедать все до крошки, чтобы восстановить силы. После он заворачивался в теплое шерстяное одеяло и забывался тревожным сном.

Лонхат не появился ни утром, ни к вечеру следующего дня, ни позже. Новостей не было. Первое время Ликит прислушивался к любому шороху в коридоре, опасаясь услышать знакомые голоса, только измененные страхом или болью. Воображение жестоко издевалось, рисуя картины расправы над хольдингами. Но время шло, а снаружи, кажется ничего не происходило.

Часы ожидания тянулись мучительно, складываясь в бессмысленные дни. В какой-то момент юноша понял, что если бы решение о наказании было принято, то начали бы с него, Ликита. Эта мысль немного утешила, хоть и не очень сильно.

Вынужденное безделье и одиночество терзали, изматывая сильнее, чем он мог бы вообразить. На третий день он попробовал самостоятельно вставать. Получилось, хотя в качестве опоры и поддержки было использовано все, что попалось под руку.

“Я должен быть стойким, — шептал самому себе Ликит, — хотя бы для того, чтобы умереть достойно”. От этих слов тоска навалилась с новой силой, а тревоги вновь заполнили голову без остатка. Хотелось одновременно кричать, плакать, ругаться и спрятаться от неведомого будущего.

Так прошло несколько дней, одинаковых, словно капли дождя в хмурый осенний день. К моменту, когда дверь комнаты открылась, пропуская внутрь целый вооруженный отряд вместо привычных двоих стражников, Ликит был готов разговаривать с кем угодно, идти куда прикажут и принять любой приговор, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.

Юноша поднялся на ноги и почувствовал, как противная слабость прокатилась по телу, а на взмокшей холодным потом спине забегали тревожные мурашки.

Впрочем, пока ему всего лишь приказали переодеться. На кровать положили чистую одежду: рубашку, куртку, штаны, сапоги. Вещи были не его, но сидели как влитые. Ни единого герба, вышивки или даже цвета, указывающего на его принадлежность к народу степи, разумеется, не было.

Как только с этом делом было покончено, его повели по бесконечным лестницам куда-то наверх, а затем оставили в небольшой опрятной комнате под бдительным присмотром троих воинов из охраны герцога. Больше тут никого не было, и Ликит, утомленный неизвестностью, обратился к своим стражам с вопросом:

— Что дальше? Чего мы ждем?

Ответом ему было хмурое молчание и полные презрения взгляды. Юноша мысленно обругал себя за проявленную слабость и отошел к окну. Закрытое витой решеткой оно выходило в какой-то внутренний дворик. На улице вовсю буйствовала весна, мир полнился птичьими трелями и звоном насекомых. “Как глупо умирать в такую радостную погоду, — подумалось парню. — Хоть бы дождь пошел что-ли”. В двери постучали, кто-то заглянул и дал знак стражам:

— Пора, нас ждут. Следуй за нами, — бросил ему старший из сопровождающих.

Заключительная часть пути оказалась короткой. Всего несколько десятков шагов — и гвардейцы пропустили пленника в центр комнаты, заполненной людьми. Ликит осмотрелся по сторонам и замер, столкнувшись взором с дядей и двумя спутниками из Гилона.

Стыд пополам с облегчением оттого, что они живы и целы, всколыхнулись внутри, и Ликит, чтобы сохранить хоть каплю самообладания, опустил взгляд в пол. Ему надо продержаться совсем немного, до оглашения приговора. А с казнью уж точно тянуть не будут. “Терпи, терпи, терпи”, - повторял он себе.

Помимо хольдингов в комнате находились правитель Недоре, Ульф Ньорд, леди Йорунн, двое секретарей и несколько человек охраны. Слишком узкий круг посвященных, но, по-видимому, достаточный для оглашения приговора.

Сделав несколько шагов, юноша склонился в приветственном поклоне, отдавая дань вежливости всем одновременно и никому лично. Заговорил секретарь:

— В присутствии всех необходимых свидетелей герцог Недоре, Миаты и Зеленых островов готов объявить о своем решении относительно этого молодого человека — Ликита из королевства хольдингов. Он обвиняется в нарушении законов гостеприимства, а так же в намерении отнять жизнь лорда Хальварда и леди Йорунн. Согласно полученному признанию и заверениям свидетелей, можно утверждать, что действия Ликита основывались лишь на его собственных устремлениях и желаниях, а потому герцог не предъявляет никаких обвинений посольству хольдингов, — секретарь обернулся к юноше: — Признаете ли вы свою вину, а также правдивость всего, сказанного только что?

— Признаю.

— Согласно традициям Золотой Империи, вы лишены неприкосновенности и всех сопутствующих привилегий, дарованных послам, и с этого момента обязаны подчиняться законам земли, на которой находитесь, — бесстрастно продолжил секретарь. — Сознательное намерение убить другого человека карается смертью. Однако принимая во внимание просьбу о снисхождении миледи Йорунн, а также заступничество посла королевства Хольда Лонхата, герцог готов смягчить приговор.

Тут Ликит удивленно вскинул голову и на лице его появилось растерянное выражение. Лонхат просил за него, это ясно. Но почему Йорунн? Они ведь даже слова друг другу не сказали, он вообще был не уверен, что девушка знала его имя. Секретарь меж тем умолк и отступил на шаг назад, вместо него заговорил правитель. Голос его острым лезвием резанул по ушам измученного ожиданием мальчишки.

— Проявляя снисхождение к юному возрасту и малому опыту этого человека, я оглашаю свою волю: Ликит из племени хольдингов лишается своего имени. Отныне ему запрещено носить цвета дома Хольда, упоминать о своем роде или иным способом указывать на принадлежность к народу степи. Ему отказано в правах свободного человека, и после выздоровления он обязан провести не менее года на службе герцогству Недоре в одном из приграничных гарнизонов. Если по окончанию этого срока он докажет свою честность, а также достаточную зрелость мыслей и поступков, то вина его будет прощена и забыта. В противном случае, он будет навсегда изгнан из Недоре, а любой, кто обнаружит его в пределах наших границ, может немедленно казнить его, как убийцу и предателя. Принимаете ли вы мое решение? — повернулся Хальвард к Лонхату.

— Принимаю, милорд, — отозвался тот твёрдо и спокойно. — Властью, данной мне моим королевством, подтверждаю сказанное Хальвардом Эйлертом Эйнаром.

Ликит отстраненно наблюдал, как второй секретарь подал герцогу свиток и перо, как под ровными строками, перечеркивающими всю прежнюю жизнь юноши, легла сначала одна подпись, а затем и вторая, оставленная дядей Лонхатом. Скрип пера по бумаге прозвучал безнадежнее, чем свист меча, что заносит над осужденным палач.

Лонхат поднял глаза на племянника:

— Ступай, тебе более нет места среди нас.

А Ликит застыл на месте, ощущая внутри себя гулкую пустоту. Что теперь ему делать, куда идти? Смотреть в глаза кому-то было стыдно, чужое осуждение, смешанное с жалостью, обжигало, словно искры костра.

Один из стражей тронул его плечо, подталкивая к выходу. Уже у самых дверей, прежде чем окованные металлом деревянные створки отсекли от него чужие голоса, юноша расслышал слова правителя:

— Что же касается остального, то объявляю: вчера вечером мы пришли к согласию относительно союза между королевством Хольда и герцогством Недоре.

Ликита проводили в комнату и позволили собрать вещи. Ждать, пока силы восстановятся, мальчишке предстояло уже в другом месте. Все, хоть немного напоминающее о доме, решительно сдвинул в сторону. Эти вещи он не мог, просто не имел права брать с собой. Вышитый белыми и желтыми узорами зеленый плащ — подарок матери — бережно свернул и отложил отдельно.

— Прошу, передайте это моему дяде.

— Разумеется. Не бери с собой лишнего — на месте получишь и одежду, и все необходимое, — охранник был раздражен, но сдерживался — раз его повелитель принял решение, то кто он такой, чтобы оспаривать его?

— В таком случае я готов, — решительно развернулся Ликит.

А уже через несколько дней лекарь позволил мальчику садиться в седло.